За неполные два года существования аккаунт МИДа России в Facebook стал самым популярным среди аналогичных страничек европейских министерств. Во время хакерских атак на сайт внешнеполитического ведомства соцсеть была не просто альтернативным, а единственным источником официальной информации. Об особенностях ведения блога, а также о работе с иностранными журналистами, об экс-после США Майкле Макфоле и Джен Псаки «Лента.ру» побеседовала с замдиректора департамента информации и печати МИД РФ Марией Захаровой.
«Лента.ру»: Готовясь к этому интервью, я внимательно изучил ваш аккаунт в Facebook. У вас чуть более 2500 друзей и еще почти девять тысяч подписчиков. А в Twitter есть аккаунт?
Захарова: Нет. Меня не устраивает масштаб Twitter: 140 знаков — это слишком мало. Мне нравится писать что-то более объемное, а не отвечать «да» или «нет», как-то «обрубленно» реагировать мне не очень интересно.
У нас с вами около 50 общих френдов. Это журналисты-международники, эксперты, то есть люди, профессионально связанные с международными отношениями. А вот в подписчиках у вас много моих знакомых, которые просто интересуются тем, что происходит в мире, не будучи по долгу службы с этим как-либо связаны. Вы ощущаете, что для многих стали вторым лицом в МИДе?
Я совершенно этого не ощущаю. И мне кажется, что вы здесь не правы. Вы говорите об определенном сегменте — это молодежь, люди, много времени проводящие в интернете. Для них важно, что они могут не просто почитать, что пишет человек, но и ответить ему, дождаться реакции. Что же касается экспертов, политологов, да и просто людей, в меньшей степени связанных с интернетом, а ориентирующихся на радио и телевидение, то для них российская дипломатия представлена гораздо большим числом лиц. Это и министр, его заместители и послы. А наши постпреды при международных организациях уже стали чуть ли не национальными героями и пользуются всеобщей любовью — достаточно вспомнить Виталия Чуркина. Но с другой стороны, мы действительно вышли в интернет, общаемся там с людьми, излагаем основополагающие идеи, но другим языком.
К этому мы еще вернемся. Но пока хочется продолжить начатую тему. Скажите, а на улице вас узнают?
Слава Богу, такого не происходит. Хотя, вообще, это довольно любопытно. Меня на улице постоянно с кем-то путают или же, наоборот, не верят, что я — это я. То есть бывает, меня принимают за другого человека и обращаются, как будто мы знакомы. А бывает, даже в аэропортах такое случалось, глядят в мои документы и говорят: «Нет, это не вы». Я даже взяла в привычку брать с собой сразу несколько удостоверений личности, чтобы доказывать: я — это все-таки я.
У аккаунта МИДа в Facebook 208 тысяч подписчиков. Это много или мало?
Это неплохо. «Много» и «мало» — понятия относительные. Если сравнивать с аккаунтами внешнеполитических ведомств других стран, у нас все хорошо. Мы многих опережаем, в Европе — лидируем. Но, например, у аккаунта американского посольства в Пакистане два миллиона подписчиков.
В плюс себе можем записать то, что страничку в Facebook мы завели менее двух лет назад и раскрутили ее с нуля без каких-либо финансовых вливаний, не привлекая дополнительные кадры, без аутсорсинга и пиарщиков. Мы все делали сами, на свой страх и риск. Причем у нас даже не было какого-то образца перед глазами: то, что видели у западных коллег, казалось неинтересным. В результате продукт получился нестандартный и в то же время удалось привлечь значительное число подписчиков. Иногда ведь эти вещи не сочетаются — бывает, что есть эксклюзивный продукт, но люди им не интересуются. А у нас все вышло. Хотя много критиковали. Но я считаю, что это только на пользу. Благодаря критике мы узнавали, какие линии, с точки зрения аудитории, нельзя переходить. В то же время учились понимать, что людей больше всего интересует, на что они откликаются. Мы очень благодарны всем, кто не остался равнодушным: и тем, кто нас хвалил, и тем, кто ругал.
А кто вас критиковал? Какие-то внешние силы или коллеги по дипломатической службе?
Коллеги поначалу просто не понимали, чем мы занимаемся. Ведь классическая дипломатия очень сильно отличается от той, которую мы наблюдаем последние несколько лет. То есть традиционно работа дипломатов — это кулуарные переговоры, встречи за закрытыми дверями. Что, конечно не исключает официальных заявлений, комментариев и опровержений. Но когда мы начали экспериментировать, — причем как в плане формы материала, так и его содержания, — у многих это вызвало недоумение. Не было критики, но было непонимание того, зачем это нужно и как это развивать. А критиковали нас читатели. Иногда мы соглашались с ними, иногда — нет. Бывало и так, что мы не соглашались, но серьезно задумывались над их словами.
То есть коллеги не косились на вас, полагая, что дипломатия — это серьезно, а вы ерундой какой-то занимаетесь?
Такого просто не могло быть. Мы же не первые в мире, кто стал этим заниматься. Вот в России, да, мы оказались пионерами, потому что наши госорганы не были активны в соцсетях. Когда мы четыре года назад завели аккаунт в Twitter, официальные блоги российских ведомств в этой сети можно было по пальцам пересчитать. С Facebook ситуация была такой же. А что касается мирового опыта, то мы не то что не стали первопроходцами, а, наоборот, вынуждены были догонять иностранных коллег. Сейчас ведь есть даже отдельное направление — «цифровая дипломатия». Многие министры стран Евросоюза, восточных стран, государств Азии активны в Twitter, ведут блоги. Поэтому отрицать важность того, чем мы занимаемся, никто не мог. Просто не очень понятно было, как именно это у нас получится. Был определенный кредит доверия, но в то же время нам давали понять, что это не игрушки, а серьезная работа.
Вы пытались отследить, кого больше среди подписчиков аккаунта МИДа — россиян или иностранцев?
Да, у нас есть такая статистика. Она не засекречена, но у меня с собой просто нет этих данных. А цифры я не помню.
А личные сообщения вам часто присылают через Facebook?
Очень часто.
Чего в них больше — проклятий или одобрения?
Проклятия в основном — в комментариях к публикациям. А в «личку» отправляют обычно предложения, просьбы. Например, мне пишут, если какой-то вопрос буксует, что-то не получается, если нужна срочная помощь, а не знают, к кому обратиться. Часто просто выражают поддержку. Иногда это реакция на мои публичные выступления или посты в Facebook. Что касается негатива, то вы его сами можете увидеть в комментариях — я очень редко что-то удаляю. Только нецензурное или если это действительно проклятья мне, или стране, или нам всем вместе. В целом же, мне кажется, я достаточно либерально подхожу к модерации комментариев.
Наверное, такая открытость многих подкупает…
Мне искренне интересно чужое мнение. Многие даже в пылу резкой полемики высказывают весьма здравые мысли. Пусть эти тезисы полностью противоречат нашей позиции или моему мироощущению, это не значит, что человек не имеет права их озвучить.
Было ли такое, что после какого-то комментария вы понимали, что никогда не смотрели на проблему под этим углом?
Это постоянно происходит. Мне регулярно пишут что-то такое, что становится отправной точкой моих поисков, заставляет задуматься. Часто присылают ссылки на какие-то материалы, ролики, говорят: «вы сделали то, но не сделали это» или «вы написали об этом, а это упустили из виду». Начинающие политологи присылают свои материалы, чтобы мы их разместили на нашей странице в Facebook. И мы это делаем. У нас есть рубрика «Мнение», в которой мы публикуем материалы, подготовленные не сотрудниками МИДа и не имеющие никакого отношения к официальной позиции министерства. Это могут быть статьи зарубежных корреспондентов или наших политологов, выражающие альтернативный взгляд на какую-то проблему, или, наоборот, материалы, в которых поддерживается наша точка зрения.
Ваш аккаунт набирал популярность постепенно или однажды вы опубликовали что-то такое, что все начали лайкать, расшаривать и френдить?
Нет, все шло постепенно. Не было какого-то переломного события, после которого число френдов и подписчиков стало расти в геометрической прогрессии. Это была обычная сетевая история — люди делают перепосты, оставляют комментарии, их друзья это видят, тоже читают и так далее. А еще я примерно год назад завела блоги на платформах ряда СМИ — «Эхо Москвы», RT, «РИА Новости». Это, конечно, привлекло внимание к моей странице в Facebook.
А с аккаунтом МИДа было так же?
Нет, с ним получилось иначе: был момент, после которого резко выросла популярность странички. Этот скачок произошел из-за украинского кризиса. За год мы собрали 30 тысяч фоловеров, а за полгода украинского кризиса — 150 тысяч, то есть в пять раз больше! Сработало много факторов. Например, в разгар референдума о воссоединении Крыма с Россией сайт Министерства иностранных дел подвергся хакерским атакам. На какое-то время он вышел из строя. И Facebook стал не просто альтернативным, а единственным источником информации. Это привлекло к нам и аудиторию, и СМИ. Вдобавок те события настолько взбудоражили общество, поляризовали его, настолько всем хотелось высказаться, что любая площадка, дававшая возможность выразить свое мнение, принять участие в полемике была востребована. Это тоже привлекло к нам людей — у нас же и там модерация очень демократичная, удаляем только экстремистские посты. И еще один момент: на нас стали ссылаться средства массовой информации, указывая, что это цитата именно с Facebook МИДа.
Кто-то из ваших западных коллег ведет свой блог столь же неформально, общаясь с подписчиками живым языком?
Многие. Например, бывший глава МИДа Швеции Карл Бильдт и бывший глава МИДа Польши Радослав Сикорский. Оба они, в бытность главами внешнеполитических ведомств, вели очень неформальные блоги. И, кстати, доставляли нам с их помощью немало хлопот, поскольку публиковали там много глупостей и неправды. Мы даже один раз поймали Бильдта на откровенном… ну, скажем так, на публикации недостоверной информации. После этого он вынужден был дезавуировать собственные утверждения.
Блоги есть не только у западных министров иностранных дел, но и у других дипломатов. Послы очень активны в соцсетях. Правда, когда мы говорим о блогах дипломатов, очень сложно провести черту, отделяющую личное от официального. На мой взгляд, излагаемые ими мысли правильно было бы называть «экспертным мнением». Потому что эти люди являются экспертами в своей области и при этом не выражают ни сугубо личную точку зрения, ни чисто официальную.
А когда вы общаетесь с ними офлайн, личное от официального так же сложно отделить?
Тут точно то же самое. Во время переговоров под рукой у каждого дипломата, у каждого главы внешнеполитического ведомства есть заготовки — так называемые «переговорные позиции», их еще называют «говорилки». Но сами переговоры ведет конкретный человек, всегда привносящий в них что-то от своей индивидуальности. Он делает собственные выводы, какие-то умозаключения, что-то предлагает, что-то видоизменяет по ходу переговорного процесса. Другое дело — заявления от имени министерства. Тут именно официальная позиция МИДа, страны.
Раз уж речь зашла о дипломатах и о том, как они представляют свои страны, не могу не задать вам один вопрос. Есть такой американский дипломатический работник, ставший мемом в интернете. Я имею в виду Джен Псаки.
Я думала вы о Макфоле! Вот он был настоящим виртуальным дипломатом, больше действуя в интернете, чем участвуя в каких-то реальных делах.
Так он же, приехав в Россию, так себя и позиционировал, мол, «я не кадровый дипломат». Это, конечно, порождало массу вопросов из серии «а какого черта ты тогда тут делаешь?»
Дело не в том, что он не был профессиональным дипломатом. Во всем мире существует практика, когда руководителями посольств назначаются люди, изначально с дипломатической службой несвязанные. Это могут быть видные политики, ученые или деятели культуры. Полад Бюльбюль-оглы — глава диппредставительства Азербайджана в Москве, Шарль Азнавур — посол Армении в Швейцарии. Так что с Макфолом проблема была не в том, что он не профессионал, а в том, что коль скоро человека назначили послом, он должен представлять не себя лично, а свою страну. Посол должен понимать, что на нем груз высочайшей ответственности за выстраивание двусторонних отношений и отстаивание интересов родины во время контактов с представителями страны пребывания. А мы видели Макфола-человека, Макфола-блогера, но не Макфола-посла. Иначе говоря, он не был нацелен на развитие двусторонних отношений, на решение сложных вопросов, может быть, даже на постановку таких вопросов. В результате многие эксперты пришли к выводу, что для Макфола назначение послом в Москву было, если так можно выразиться, способом разрекламировать себя лично, а не тот товар, который он привез в страну.
Возвращаясь к Псаки. Вы же общались с ней лично — она действительно такая удивительная, как кажется?
Я воспринимаю ее как человека, занимающего определенную должность и в силу своих служебных обязанностей делающего определенные заявления. Тексты этих заявлений ей специально пишут. Я примерно представляю себе, как готовятся брифинги в Госдепе. И как бы смешно это ни звучало, но все, что мы слышим с трибуны этой структуры — плод коллективной работы ее сотрудников.
Насколько, на ваш взгляд, западные журналисты заинтересованы в том, чтобы понять Россию и ее точку зрения?
Я бы не стала их всех под одну гребенку причесывать. Они очень разные. У кого-то есть такой интерес, и мы с этими людьми работаем весьма плотно. Это не значит, что потом читаем о себе в их статьях только приятные вещи. Но они хотя бы стараются быть объективными, дают нам возможность высказать нашу точку зрения. Однако таких журналистов мало, и в основном это представители новостных агентств. А вот корреспонденты газет и телеканалов из Европы и США — просто катастрофа. Такое впечатление, что им просто неинтересно понять Россию. Они приезжают сюда со сформировавшимися взглядами, находясь здесь, не пытаются как-то расширить знания и пишут на основе шаблонов тридцатилетней давности.
Когда берешь в руки подборку американских и европейских журналов, посвященных Олимпиаде в Сочи, и сравниваешь их с номерами этих же изданий 1980 года, в которых речь шла об Олимпиаде в Москве, то создается впечатление, что последних 35 лет просто не было! Словно те же самые авторы, художники и коллажисты просто заменили слово «Москва» на слово «Сочи». Другая страна, другая система, другие люди, обновленные ценности, а о нас пишут все так же, используя те же клише, не видя перемен, динамики, тенденций, замечая только негатив. Никто не говорит, что у нас нет проблем. Но невозможно видеть только их, игнорируя позитивные сдвиги.
И как с этим бороться?
Бороться с этим не надо. Нужно развиваться, жить. Если говорить о нашей работе, то следует информировать, не втягиваясь в перепалки и не опускаясь до уровня базарной ругани. Повторю, надо развиваться самим, не обращая внимания на то, что о нас думают. Потому что если почитать некоторые публикации в западной прессе, то складывается впечатление, что мы — это какие-то пещерные люди. Я была в многих странах, я бывала там, где людям действительно тяжело жить. И могу сказать, что у нас все не то что не так плохо, а, в общем-то, даже хорошо. Главное — развиваться, заниматься нашей страной и не тратить силы на борьбу с ветряными мельницами, доказывая, что мы хорошие.
И последний вопрос: что вы считаете самым сложным в своей работе?
Отсутствие времени.
Свободного?
Нет, про свободное время я уже давно забыла. Я имею в виду вообще время. Хочется иногда его раздвинуть, добавить в сутки часы, замедлить ход стрелки, предпринять что-то такое, чтобы успеть больше.
*******
Полная версия интервью с Марией Захаровой: