И все эти годы Императорский фарфоровый завод (ИФЗ) находился на одном месте на берегу Невы. Здесь работали Кандинский, Малевич, Петров-Водкин, Кустодиев, а сейчас сюда периодически заглядывает Шемякин. Большая весенняя выставка новых работ в рамках Пасхального фестиваля в Музее Фаберже на Фонтанке — наглядная иллюстрация современной художественной активности ИФЗ. Что из себя представляет уникальное предприятие, сегодня в интервью «Ленте.ру» рассказывает художница Марина Зонова.
Императорский фарфоровый завод был основан в 1744 году в Санкт-Петербурге по указу императрицы Елизаветы. Он стал первым фарфоровым предприятием в России и третьим в Европе. Именно здесь был открыт секрет изготовления «белого золота». Созданный в Санкт-Петербурге фарфор по качеству не уступал саксонскому, а по составу массы, приготовленной из отечественного сырья, приближался к китайскому.
В первые годы на Невской порцелиновой мануфактуре изготавливали мелкие вещи, в основном табакерки для императрицы, которые она дарила приближенным и отправляла в качестве дипломатических подарков. Долгое время изделия ИФЗ были доступны лишь узкому кругу приближенных. В ХVIII веке фарфор держали для престижа в специальных кладовых наряду с другими драгоценными вещами, и только спустя десятилетия им стали сервировать столы.
Что из себя представляет уникальное предприятие, сегодня в интервью «Ленте.ру» рассказывает художница Марина Зонова.
«Лента.ру»: Сила традиций, тяжесть ответственности… И вам надо сказать свое слово. Не страшно?
Мария Зонова: Некогда бояться. Когда начинаешь работу, думаешь только о ней. Наверное, это можно сравнить с балетом. Когда артист балета выходит на авансцену, он не думает о том, какие традиции у Мариинки, а о том, как исполнить свою партию. И потом, если продолжить логический ряд, получается, что именно выход солиста на сцену — и есть продолжение традиций Мариинки. Но если у артиста балета такие выходы почти каждый вечер, то у художника — несколько раз в год, не чаще.
Например, у завода есть прекрасная, возобновленная традиция эрмитажных выставок «Поднесение к Рождеству». Во время царствования Павла I в канун Рождества лучшие изделия завода выставляли в Зимнем дворце, затем они становились собственностью императорской семьи или «царскими подарками». В 2002 году Тамара Васильевна Кудрявцева, хранитель отдела фарфора в Эрмитаже, решила традицию возобновить. В 2004 году были приглашены художники из Петербурга, Москвы и Германии: Александр Задорин, Владимир Цивин, Анатолий Белкин, Александр Флоренский, Владимир Овчинников, которые в течение пяти месяцев создавали свои работы на новом для них материале — фарфоре, и все это именовалось «Академией Фарфора». Художники завода помогали мэтрам и одновременно создавали свои работы к выставке. Мне, к сожалению, тогда не удалось поучаствовать.
А когда ваши работы были впервые приняты на выставку в Эрмитаж?
В 2006 году к Эрмитажной выставке «Огни карнавала», посвященной 100-летию художника Алексея Викторовича Воробьевского, проработавшего на фарфоровом заводе с 1926 по 1992 год, сделала блюдо по мотивам его росписей. Впервые моя работа отправилась на выставку в Эрмитаж.
В 2011 году к выставке, посвященной 100-летию Бориса Яковлевича Воробьева, знаменитого скульптора-анималиста, много лет проработавшего на заводе, художникам предложили расписать известную скульптуру «Медведь идущий» и «Медведь сидящий». Своего медведя я полностью покрыла кобальтовой краской и золотом нанесла созвездие «Большой медведицы» из одного из старинных атласов звездного неба.
Фарфор сложный материал?
Фарфор просто так не дается. Тут надо силу воли иметь, перетерпеть, и вот он открывается. Я видела работы наших современных великих мастеров, как они развивались с годами, от первых неуверенных, с цветочками, до современных работ, — за сорок лет огромный путь. Но нужно иметь в запасе эти сорок лет!
Чтобы только ознакомиться с материалом, понять, как все устроено на заводе, нужно лет десять. А потом уже выбирать специализацию, искать свое. Я помню, как первые годы на заводе думала: что я здесь сижу, нужно же свои проекты создавать, в выставках участвовать. А сейчас смотрю на свои работы первые, на чашки, — они такие робкие…
Наверное, такая работа требует особого характера?
Можно за один вечер расписать блюдо — темперамент тоже играет роль. Но сама работа — это длительный процесс. Получается, главное качество, необходимое художнику, — работоспособность. Прежде всего, нужно работать, а остальное уже приложится. На заводе работает художник-живописец Марина Лебедева. У нее нет официального художественного образования, ее всему научил папа. У Марины уникальная способность к концентрации, она буквально погружается в работу, и многие подарочные иконы, вазы, те, что дарит завод или заказывают на подарки, расписывает именно она.
На заводе вообще работают очень интересные люди. Вот, например, живописец Александр Тимофеевич Волков, участник Великой Отечественной войны, танкист. Александр Тимофеевич исполнял портреты известных исторических деятелей на фарфоре. Одной из последних работ стал портрет Патриарха Алексия II на фарфоровой вазе. Не всякий художник может справиться с такой задачей. Это долгий, скрупулезный, тяжелый труд. Когда мы пришли на завод, Волков был уже пенсионером, но мы просили его приехать, показать, как это делается. По нашей просьбе он расписывал пейзаж.
Но у вас же еще и форма, и обжиг…Бывает так, что модельщик, который готовит производственную модель и форму, может взять и подправить по своему видению ручку чашки или чайника, которую ты сидел и ночами придумывал?
Бывает, конечно. Рецепт один: набираться терпения, набираться опыта, налаживать человеческие отношения, убеждать модельщика.
У каждого художника есть свой мастер, с которым он сотрудничает, как у модельера свой конструктор?
Только у именитых. У Олевской Инны Соломновны, например, свой модельщик — это специалист, который переводит мысли художника в форму. Бывает так, что художник сам придумывает форму изделия, а бывает так, что форму разрабатывает другой автор.
Когда я только начинала, пробовала и то, и другое. С фарфором работать сложно — надо все успеть рассчитать, заложить время на обжиг. Три-четыре обжига нужно сделать. Сдаешь работу на 12 часов и дальше занимаешься своими делами. Бывает и такое, что мысль приходит в голову, когда работа в обжиге. Тогда можно попытаться ее оттуда вытащить. Когда в больших печках обжигают, там обжиг проходит три часа, и иногда, когда ну очень надо, стоишь у печки и считаешь минуты. А бывает такое: вытаскиваешь, а тарелочка треснула. И все. Все снова надо начинать.
Своего медведя для выставки я в коробке возила, с завода забирала домой. Дома доделывала, приезжала на завод, обжигала. Ни на минуту не могла с ним расстаться.
То есть график производства становится первичен по отношению к жизни?
Да. Я помню, был момент, когда художникам нужно было приходить на работу к 8 утра. Но потом все-таки вернулись к свободному графику работы. Утром активно работает производство, в воздухе напряжение, а после четырех часов, когда обжиг заканчивается, становится потише. Можно посмотреть в окошечко на закат, на Неву. Вообще, неважно, когда ты это придумал, днем или ночью, в субботу или воскресенье, — нужно, чтобы результат был. У меня есть такая привычка, как только появляется идея в работе, в метро, когда еду, я ее зарисовываю, записываю. У меня есть парочка альбомов с идеями.
Со временем каждый художник выбирает то, что у него лучше получается, к чему душа лежит. Я выбрала технику шелкографии, деколи.
Как художники по фарфору ориентируются в трендах, к чему идти, как двигаться?
На завод одно время приходили каталоги иностранных мануфактур. Но сейчас я больше смотрю интернет. Очень интересный сайт лондонского Музея Виктории и Альберта. Там гениальный интернет-магазин сувениров. Как было бы хорошо, если бы у нас в Эрмитаже был подобный сувенирный магазин!
В музее фарфора и галерее завода бросается в глаза удивительная вещь: при всей своей элитарности, изысканности фарфор во все времена очень четко фиксирует эпоху, ее главные черты. Как вы ощущаете то, что происходит сейчас?
Время отражается на мировосприятии людей. Мы захватили и советский период, и крутые девяностые достались нам, правда, в детском, урезанном варианте. У меня, например, впечатлений и воспоминаний о том периоде нет почти, а мама моя рассказывает, что продукты продавали по талонам, что одежду шили из старого. По рассказам, очень страшно. Но может быть, это именно в нашей семье меня оградили от этого? Я на себе ничего подобного не почувствовала.
Кстати, в молодости родители считали, что на свободные деньги нужно покупать фарфор. Тогда в СССР фарфор нашего завода был, безусловно, одним из самых изысканных и доступных.
Долго вы учились своему делу?
Пять лет я изучала направления: гончарное дело, майолика, фарфор. А на дипломе ты выбираешь ту тему, которой хочешь заниматься. Мне захотелось попробовать фарфор. Это очень теплый материал. Он живой, может быть потому, что столько разных людей вкладывают в него столько сил.
Мне повезло, что мой руководитель Сергей Константинович Русаков работал на заводе. И когда я рассказала о том, что хочу сделать, он воспринял мою инициативу. У меня была тема создания посуды для кафе и ресторанов. Хотелось придумать новую форму, красивую, простую. Часть работы делали в училище, а исполняли на заводе. В течение трех месяцев были погружены непосредственно в производство. Пилили, лепили, лили — все делали сами. На заводе за каждую операцию отвечают профессиональные мастера, а мы пытались справиться самостоятельно.
Керамисты, выпускники академии, автоматически поступают на завод?
Совсем нет! Наш день защиты диплома выпал на день рождения Инны Олевской, она состоит в дипломной комиссии. И руководство завода приехали в Мухинскую академию с букетами ее поздравлять. А мы, воспользовавшись случаем, подошли к директору Николаю Николаевичу Гордееву и попросились на завод. И он сказал: «Ну, позвоните!» И через месяц мы уже проходили собеседование. Нас пятерых взяли на завод. Потом уже брали по одному. А нас всех скопом, как молодую поросль.
А почему так мало женщин остается в искусстве?
Мне кажется, все дело в семье. Я за то, чтобы реализовываться, но не в ущерб детям и семье. Моему сыну два года, пока что он в садик не ходит, и я понимаю, что ему это не нужно. Мне необходимо минимум часа четыре в день на творчество. Но мне жалко ребенка. Иногда очень хочется что-то сделать, даже очень, но сил на это не хватает.
У вас есть внутреннее ощущение, что вы обязаны служить своему таланту?
Я не верю, что мой талант страдает, пока я с сыном. Да, может быть, я теряю навык, но другой мой талант, женский, развивается. Сейчас я смотрю на свои работы, сделанные до рождения ребенка, и вижу, что сейчас я так бы не сделала! Вижу много того, что хотела бы изменить. Сознание мое четкого перелома не зафиксировало, но работы до рождения малыша словно делал другой человек. И это тоже огромное развитие, которое мне, как художнику, безусловно, в плюс.
У вашего сына фарфоровая посуда?
Да, я купила детский фарфоровый набор. В год дали вилку. Говорят, к трем годам нужно научить пользоваться ножом и вилкой.
Материал подготовлен при поддержке комитета по развитию туризма Санкт-Петербурга.