Легенды окутывают боевой путь «Дикой дивизии», как облака — вершины кавказских гор. Попробуем разобраться, что правда, а что вымысел в истории одного из самых знаменитых подразделений русской армии времен Первой мировой войны.
Редкий случай: у этого воинского формирования есть точная дата рождения — 27 июля 1914 года. Именно тогда император Николай II подписал высочайшее соизволение сформировать «на время военных действий» особые войсковые части из «туземцев Кавказа». Инициатива исходила от генерал-адъютанта, главнокомандующего войсками Кавказского военного округа графа Иллариона Воронцова-Дашкова, идею которого поддержал военный министр. Австро-Венгрия уже предъявила ультиматум Сербии, Россия объявила о поддержке братьев-славян, и было очевидно, что до официального объявления войны оставались считанные дни. Страна была охвачена патриотическим подъемом и мобилизация — пока еще добровольная — по сути, уже началась.
Здесь необходимо сделать одно важное отступление. Дело в том, что кадровая российская армия (по призыву) формировалась преимущественно из представителей славянских народов, да и то, не всех, а лишь русских, украинцев и белорусов. Поляков и прибалтов брали с ограничениями в основном на добровольческой основе, как и представителей закавказских христиан — грузин и армян. Финны с 1901 года были освобождены от воинской повинности. Осетинами же комплектовался Осетинский конный дивизион и в мирное время.
Мусульман из Средней Азии и Северного Кавказа не брали в армию вовсе (исключение было сделано лишь для осетинских мусульман, которые вместе с земляками христианами служили в составе Терского казачества), вместо этого они платили специальный денежный налог. Так же из среднеазиатов комплектовался Туркменский (позже Текинский) конный дивизион.
Все вышесказанное не относится к офицерскому корпусу, где грузин, армян и кавказских мусульман было в достатке.
Это не означает, что среди воинственных горцев не было желающих пойти воевать за царя-батюшку. Наоборот, желающих было в избытке: в формировавшийся в Гяндже (тогда Елизаветполь) Татарский полк за первые недели записались более двух тысяч, хотя вакансий было всего 400. Это один из феноменов «Дикой дивизии». Много позже, уже находясь в эмиграции, бывший офицер Кабардинского конного полка Алексей Алексеевич Арсеньев в своих воспоминаниях писал: «Большинство горцев славной «Дикой Дивизии» были или внуками, или — даже сыновьями бывших врагов России. На войну они пошли за нее, по своей доброй воле, будучи никем и ничем не принуждаемы; в истории «Дикой дивизии» — нет ни единого случая даже единоличного дезертирства!».
Итак, в начале августа 1914-го началась запись в добровольцы, а 23 августа на свет появился императорский указ о создании «Кавказской туземной конной дивизии». Слово «туземная» отличала ее от ряда кадровых армейских подразделений имевших наименование «кавказская», но сформированных из русских солдат.
Название «дикая дивизия» никогда не было официальным, но охотно использовалось на бытовом уровне, в том числе и самими «всадниками» (а не «нижними чинами»!), как именовались кавказские воины-добровольцы. Дивизия включала в себя шесть полков, объединенных в три бригады. Первая в составе Кабардинского и Дагестанского конных полков; Вторая, состоящая из Татарского (азербайджанского, сформированного в Гяндже) и Чеченского полков, и Третья, в которую входили Черкесский (из черкесов, абхазов и карачаевцев) и Ингушский полки. Согласно утвержденным штатам, каждый конный полк состоял из 22 офицеров, 3 военных чиновников, полкового муллы, 575 «всадников» и 68 нестроевых нижних чинов. Дивизии также были приданы Осетинская пешая бригада (сформирована в конце 1916 года) и 8-й Донской казачий артиллерийский дивизион (придан Кавказскому туземному конному корпусу в 1917 году).
В национальных полках сразу сформировалась иерархическая структура, сходная с большой патриархальной семьей, свойственной горским народам. Многие всадники были родственниками. Например, по свидетельству оставившего интереснейшие воспоминания офицера Ингушского полка А.П. Маркова, представители семьи Мальсаговых были «столь многочисленны, что при формировании был даже проект создать из представителей этой фамилии отдельную сотню». Нередко в полках можно было встретить представителей нескольких поколений одного рода. Скажем, известно, что со своим отцом ушел на войну двенадцатилетний подросток Абубакар Джургаев.
Почти все воины приходили в национальной одежде, со своим холодным оружием и лошадьми. Казачьи пики и штатное огнестрельное оружие (винтовки и револьверы) выдавались на пунктах сбора, там же старались привести обмундирование хоть в какой-то общий вид.
Офицерский корпус тоже оказался пестрым. Местных северокавказских кадров было очень мало, посему полки комплектовались добровольцами. Служить в «Дикой дивизии» сразу стало модно среди романтически настроенной аристократии и богемы. Среди офицеров дивизии были грузинские князья Багратиони, Чавчавадзе, Дадиани, Орбелиани и Амилахвари, горские султаны Бекович-Черкасский, Хагандоков, ханы Эриванские, ханы Шамхалы-Тарковские, литовский князь Радзивилл, представители старинных русских фамилий князья Гагарин, Святополк-Мирский, графы Келлер, Воронцов-Дашков, Толстой (Михаил Львович — сын великого писателя), Лодыженский, Половцев, Старосельский, французский принц Наполеон Мюрат, итальянские маркизы Альбицци, персидский принц Фазула-Мирза Каджар и многие другие.
Командиром дивизии высочайшим приказом от 23 августа был назначен младший брат царя, Свиты Его Величества генерал-майор великий князь Михаил Александрович — отличный спортсмен и кавалерист. Начальником штаба стал полковник Яков Давидович Юзефович, литовский татарин магометанского вероисповедания, ранее служивший в Ставке Верховного Главнокомандующего.
Несколько месяцев ушло на обучение и попытки наладить в полках хоть какой-то порядок. Понятия армейского строя, воинской дисциплины и субординации были горцам неведомы. Как и сам устав. С языком вообще были проблемы — многие «всадники» совершенно не понимали русского.
Обучение давалось не легко, доходило до курьезов. Например, ко всем офицерам включая Михаила Александровича «всадники» обращались на «ты» (особенность горских языков), а отдавать честь соглашались лишь своим прямым командирам. Офицеров других частей они совершенно игнорировали.
Из воспоминаний Алексея Арсеньева: «Отношения между офицерами и «всадниками» носили характер совершенно отличный от отношений в полках регулярной конницы, о чем молодые офицеры наставлялись старыми. Например, вестовой, едущий за офицером, иногда начинал петь молитвы или заводил с ним разговоры. В общем, уклад был патриархально-семейный, основанный на взаимном уважении, что отнюдь не мешало дисциплине; брани — вообще не было места… Офицер, не относящийся с уважением к обычаям и религиозным верованиям «всадников», терял в их глазах всякий авторитет. Таковых, впрочем, в дивизии не было…»
Из описанных в воспоминаниях курьезов: офицер требует от дежурного не спать, а тот отвечает ему: «Тебе боится — не спи. Моя — мужчина! Моя не боится, спать будет». Выясняется, что даже с верховой ездой, к которой горцы, казалось бы, приучены с детства, есть проблемы: «У них была привычка сидеть в седле несколько боком, то правым, то левым, в результате чего при больших переходах в полках появлялась масса лошадей со сбитыми спинами, и отучить всадников от этой привычки было трудно».
Или вот такой пример из воспоминаний Маркова. Знаменитый генерал Платон Лечицкий (командующий 9-й армией) решил осенью 1915 года устроить смотр Ингушскому полку. Перед ним строй горцев — «оборванные полусолдаты-полуразбойники на лопоухих клячах». Генерал был взбешен и, пользуясь отсутствием великого князя Михаила, попытается устроить разнос. «Ты, — обратился он к чеченцу Чантиеву, указывая стеком в грудь. — Тебе пика была выдана или нет?» — «Выдан, твоя прысходительства», — улыбается Чантиев, довольный генеральским вниманием. — «Так куда же ты ее дел, сукин сын?» — «Нам пика не нужен. Наш ингуш, чечен кинжал, шашка, винтовка имеем, а пика наш бросил к …й матери». Марков пишет, что в сопровождавшей генерала группе многим не удалось сдержать смех: «У Лечицкого выкатились глаза и покраснело лицо, но от негодования слова остановились у него на языке».
Внешний облик горских полков был весьма колоритен. Граф Илья Толстой (сын Льва Николаевича и брат Михаила — офицера 2-ого Дагестанского полка), впервые увидевший ряды «Дикой дивизии» в Галиции, описал их торжественное шествие по Львову: «Под скрипучий напев зурначей, наигрывающих на своих дудочках народные воинственные песни, мимо нас проходили нарядные типичные всадники в красивых черкесках, в блестящем золотом и серебром оружии, в ярко-алых башлыках, на нервных, точеных лошадях, гибкие, полные гордости и национального достоинства. Что ни лицо, то тип; что ни выражение — выражение свое, личное; что ни взгляд — мощь и отвага…»
Боевые будни постепенно сглаживали культурные различия. Например, в Кабардинском полку завели такое правило: перед общим обедом в офицерском собрании дежурный должен был точно посчитать присутствующих. Если мусульман за столом оказывалось больше, то все оставались в папахах, если преобладали христиане — все снимали головные уборы.
Труднее было с привычкой горцев к мародерству. «На ночевках и при всяком удобном случае всадники норовили незаметно отделиться от полка с намерением утащить у жителей все, что плохо лежало. С этим командование боролось всякими мерами вплоть до расстрела виновных, но за два первых года войны было очень трудно вывести из них их чисто азиатский взгляд на войну как на поход за добычей…» — писал Марков.
Но и тут противоядие было найдено: провинившихся стали изгонять из полков и с позором отсылать домой. Жестокие наказания на «всадников» впечатления не производили, зато бесчестия они вынести не могли. Дисциплина стала гораздо лучше.
В первых же боях, а на фронт горцы попали поздней осенью 1914 года, они показали себя бесстрашными воинами. Тем более, что ландшафт Карпат походил на родные кавказские горы. Но потом наступили трудности: зима, распутица и самое страшное для горцев — монотонность окопной войны. Сидение в обороне лихим кавалеристам было противопоказано, зато в наступлении они были неудержимы.
Вот впечатления довольно неожиданного свидетеля — многолетнего правителя Югославии Иосипа Броз Тито, которому в 1915 году довелось пережить встречу с горцами. Будущему маршалу, а тогда солдату австро-венгерской армии, повезло — он не был изрублен «черкесами», а лишь попал в плен: «Мы стойко отражали атаки пехоты, наступавшей на нас по всему фронту, но неожиданно правый фланг дрогнул, и в образовавшуюся брешь хлынула кавалерия черкесов, уроженцев азиатской части России. Не успели мы прийти в себя, как они вихрем пронеслись через наши позиции, спешились и ринулись в наши окопы с пиками наперевес. Один черкес с двухметровой пикой налетел на меня, но у меня была винтовка со штыком, к тому же я был хорошим фехтовальщиком и отбил его атаку. Но, отражая нападение первого черкеса, вдруг почувствовал ужасный удар в спину. Я обернулся и увидел искаженное лицо другого черкеса и огромные черные глаза под густыми бровями».
А вот выдержка из донесения полковника графа Воронцова-Дашкова великому князю Михаилу Александровичу: «С чувством особого удовлетворения должен отметить геройскую работу полков (Кабардинского и 2-го Дагестанского) вверенной Вашему Императорскому Высочеству дивизии. Промокшие от проливного дождя, идущего всю ночь, ослабевшие от четырехдневной "уразы", всадники, по вязкой от дождя земле, стойко и стройно шли вперед под градом пуль, почти не залегая, и трепет обнимал противника, не выдержавшего такого стремительного наступления. Некоторые всадники-дагестанцы, чтобы быстрее наступать, снимали сапоги и босиком бежали в атаку».
Но особенно отличились горцы во время Брусиловского прорыва летом 1916 года. Можно сказать, что они стали застрельщиками этого знаменитого наступления. В ночь на 30 мая 1916 года есаул Чеченского полка князь Дадиани с половиной своей сотни вплавь переправился через разделявший противников Днестр и под ожесточенным ружейным и пулеметным огнем врага захватил плацдарм. Это дало возможность переправиться на правый берег Днестра Чеченскому, Черкесскому, Ингушскому, Татарскому полкам, а также Заамурскому полку 1-й конной дивизии, которые развернулись в лаву и бросились в стремительную атаку. По личному приказу Николая II, все 60 удерживавших плацдарм воинов-чеченцев были награждены Георгиевскими крестами.
Примеров личного героизма «всадников» за четыре года боевых действий было великое множество. Более половины воинов дивизии получили боевые награды, многие — именное оружие. При этом, степень влияния «Дикой дивизии» на общий ход войны переоценивать не стоит: все же, это была одна единственная дивизия — суммарно менее шести тысяч человек. Для сравнения, казачьи части включали в себя более 200 тысяч, а общая численность нашей армии в 1916 году дошла почти до двух миллионов. Впрочем, это нисколько не умаляет заслуг и героизма кавказских «всадников».
В 1917 году «Дикая дивизия» была развернута в корпус по приказу Корнилова и должна была стать основной силой переворота. В начале 1918 года корпус был официально расформирован.