Оперу «Тангейзер» в Новосибирском оперном театре никто не увидит до октября, но напряженность в городе не утихает. На днях протоиерей Александр Новопашин, настоятель собора Александра Невского, призвал народ выйти на молитвенное стояние против кощунников и распинателей Христа. «Лента.ру» расспросила сторонников и противников скандальной постановки, а также директора Новосибирского оперного — Бориса Мездрича.
«Лента.ру»: Борис Михайлович, конфликт вокруг «Тангейзера» продолжается. Могли ли вы предвидеть подобное развитие событий, когда готовили постановку?
Мездрич: Конечно, я, Новосибирский оперный театр да и Тимофей [Кулябин], думаю, — мы не хотели такой истории, и у нас даже в мыслях не было, чтобы спектакль стал катализатором таких вот процессов. Мы спокойно делали спектакль, и когда он пошел в декабре, нам было очень хорошо, потому что мы видели, что зрителям он нравится, что сделан он интересно. Город много десятилетий находится в поле активной музыкальной культуры и искусства, здесь много профессиональной публики и пишущих людей. Поэтому, конечно, мы чувствовали, что «Тангейзер» — удачный спектакль, очень хорошая работа и оркестра и дирижера. Пока вдруг неожиданно не узнали из прессы, что митрополит Новосибирский и Бердский Тихон вместе с генералом Кирилловым, замначальника Главного управления МВД по Новосибирской области, написали в прокуратуру.
Они не обратились в театр, сразу написали куда следует?
Да, сразу в прокуратуру. Причем у нас в театре не было никаких проблем с епархией. Как-то жили мирно. Мы всегда откликались на их просьбы, они на наши, никаких противоречий не было. Недавно в театре был вечер Сергия Радонежского. Наш хор там пел, оркестр. Наши ребята поют в церковном хоре по совместительству — это везде такая практика в России. И, кстати, семь человек сейчас оттуда, из собора Александра Невского, выгнали, товарищ Новопашин выгнал.
Как вы думаете, почему именно в Новосибирске, который называют театральной столицей Сибири, городе с богатой культурной традицией, уже несколько лет идет конфликт между сторонниками традиционных ценностей и творческими инициативами?
Новосибирск — мощный центр культуры, третий город по числу театральных посещений в стране после Москвы и Питера. Новосибирск много лет удерживает эту позицию. Все эти данные есть в справочнике «Театры России в цифрах», его Министерство культуры РФ каждый год издает. И когда началась эта история, я стал думать, почему в крупном центре искусства, культуры, социальной активности — вдруг такие вещи тут появляются. Я могу ошибаться, но такое складывается впечатление: в целом доля людей высокого интеллектуального уровня развития высокая, сильно влияние их на население, и здесь происходит разрыв между уровнем понимания социальной жизни у митрополита Тихона и существующим в Новосибирске. Не потому что кто-то умнее, а кто-то глупее, а потому что очень разные взгляды. И те, и те активны. И мне кажется, что постепенно, с 2012 года, новосибирская епархия окружила себя вот такими околоцерковными группами, которые стали все сильнее влиять на социально-культурную среду. А патриархия не заметила этого.
2012 год — это выставка «Родина», которую делал Марат Гельман?
Да, тогда они заявили о себе как публичные структуры в городском масштабе. С того момента они стали активнее проявляться, и потом они агрессивны, что самое главное. И вот уже пошли выставки, которые переносились или отменялись, потом концерты — оба концерта не состоялись. А потом при уже прямой поддержке митрополита Тихона, при его лидерском участии (я имею в виду заявление в прокуратуру), они взялись за театр оперы и балета. Вот такая получается история. Очень агрессивные люди. К сожалению, власть не может найти рычаги влияния на этот процесс. Городская, да и областная тоже. Я должен прямо это сказать.
Вы пробовали связаться с митрополитом Тихоном напрямую?
Мы предпринимали усилия пойти на переговоры с митрополитом через посредников, но ничего не вышло. У меня вот какая позиция: мы не оскорбляем чувства верующих своим спектаклем, это подтвердил и мировой суд, который снял с нас все обвинения. И мы видим, что театр поддерживают тысячи людей в Новосибирске и за его пределами. Подписали петицию в защиту театра более 48 тысяч человек, это серьезно. Мы видим, как нас поддерживают коллеги.
Но получается, что конфликт не снимается и на высшем уровне: Минкульт по результатам слушаний выпустил постановление, что театр должен изменить постановку и извиниться.
Я был на этом обсуждении. Странное несколько обсуждение, потому что оно такое одностороннее получилось, с однотипными взглядами выступали люди. Некоторых было интересно послушать, особенно представителей московской епархии. Необязательно соглашаться, но логику надо всегда внимательно слушать. Потом я прочитал, что дней через пять появилось на сайте Минкультуры.
Если рассуждать формально — мы федеральный театр в ведении Минкультуры РФ, у меня, как директора, контракт с министром культуры Российской Федерации. В наших отношениях не прописано — ни в моем контракте, ни в уставе театра, ни вообще в каких-либо документах, которые существуют между Минкультом и любым театром, не только нашим, — понятие «извинения». Такого понятия нет. И можно меня убеждать, со мной говорить, но в официальном документе Минкультуры писать «извинения», на мой взгляд, некорректно. Второе: на тот момент, когда опубликована эта позиция, действует решение мирового суда Новосибирска, где с меня и режиссера спектакля «Тангейзер» сняты все обвинения в нарушениях. Выходить за пределы решения суда я не хочу. И третий момент, может быть, самый важный: профессиональное сообщество, которое очень активно поддержало позицию театра, вообще свободу творчества и тот подход, который мы демонстрировали все это время, не упомянуто в документе ни буквой.
Все-таки «Тангейзер» в Новосибирском оперном — это Вагнер или «по мотивам Вагнера»? Митрополит Тихон призвал «защищать классику от творческой вивисекции». Где проходит граница дозволительной интерпретации, до которой — классика, а после — уже нечто другое?
У меня довольно много выпущенных спектаклей, и советское время я захватил, и послесоветское. С 1980 года я начал в театре работать. И я однажды сел и подумал, какие свои спектакли, по большому счету, с этого времени до сегодняшнего дня я могу считать спектаклями первого калибра. Десяток наберется за все эти годы, если по крупному считать. И среди них много спектаклей, которые являлись экспериментом. Либо это были первые постановки пьес, либо, может быть, даже классические вещи, но сделанные современным языком. Есть и другие варианты. Вот идет у нас «Щелкунчик», суперклассический вариант. Мы его в 2013-м сделали, совместная с итальянцами работа. Зрители его очень поддерживают. Есть разные вещи. Я не знаю вообще, какие тут могут быть границы. Это настолько тонкие материи, как подбирается режиссер к решению материала.
Есть три позиции, которые определяют, будет успех у спектакля или нет. Он должен быть принят труппой, потому что если поперек артиста идет что-то, это все пустое будет. Он должен быть принят профессиональным сообществом. И он должен быть принят зрителем как таковым. Если три вектора совпадают, шанс, что это будет суперспектакль, очень большой.
В массовой культуре, сколько бы ни была она «передовой и свободной», эти три вектора не всегда совмещаются. Но есть эффективный метод-заместитель, ведущий к успеху: провокация и скандал. Удивительным образом совпадают две цитаты, сравните: прот. Димитрий Смирнов говорит, что постановка «Тангейзера» — «сознательная провокация, продолжение панк-молебна», Тимофей Кулябин — «Я искал тему, табуированную в современном обществе... Тема религии сегодня – одна из самых сложных, провокационных и спекулятивных».
Я не знаю, что он имел в виду. Я с ним на эту тему не говорил. А потом — ну что пишут? Как можно сравнивать, мы что — в храме играем? Нет, мы в другом храме играем, в своем. Как можно сравнивать нас с панк-молебном? Ну это, мягко говоря, не очевидно, не про это разговор вообще.
«Тангейзер» еще будет идти в вашем театре?
Премьера была в декабре, потом в марте. Там же есть приглашенные артисты, у всех свои графики, поэтому играть каждый месяц мы не можем. Следующий раз мы в октябре планируем.
Думаете, народный гнев к осени утихнет?
Какой гнев народа? Это небольшая группа людей, шумных, агрессивных и, честно говоря, малообразованных. Вот и все. Мы же работали столько лет в театре Новосибирска и никогда у нас проблем не было с этим. Как говорил другой товарищ и по другому поводу — это головокружение от успехов началось.
На два года вы уезжали из Новосибирска в Волковский театр в Ярославль. Там у вас тоже возникло недопонимание с местными жителями? Шла, если верить интернетам, целая кампания против «низкосортных, пошленьких спектаклей авангардного направления».
Я там очень хорошее время провел. Театр непростой, своеобразный. Огород я там на полный штык вскопал, поэтому у них там сейчас устойчивая жизнь, правила заложены, люди верные, ну так, конечно, пришлось там повозиться с некоторыми.
Вам удалось ликвидировать «простенький театр», как вы обещали ярославцам?
Да, конечно. Мы там много сделали, сейчас в Волковском много вещей новых и в репертуаре, и в режиссуре. И БТР мы начали проводить — «Будущее театральной России», фестиваль дипломных спектаклей театральных вузов страны. Вся Россия там была.
Оперу «Жизнь с идиотом» Виктора Ерофеева на музыку Шнитке вы ставили в Волковском?
Нет, это в Новосибирске. Это был хороший спектакль, который получил три «Золотые Маски», и писем возмущенных тоже немерено. Разделилась аудитория, и запомнился очень многим этот спектакль. Надо рисковать. Но нельзя, конечно, полностью театр в таком экспериментальном репертуаре держать. Оперному театру нужен широкий репертуар.
Когда вы готовили «Тангейзера», вы имели в виду, что опера пойдет по разряду классики или в группе риска в творческом отношении?
Молодой режиссер — он же не будет просто мизансцены делать по картинкам. Понятно было, что если вносятся изменения, то в этом смысле риск. Но мы никогда не думали и сейчас продолжаем считать, что спектакль, где декорации, костюмы актеры, — это игра вообще! — что это будет восприниматься некоторой группой людей как оскорбление чувств верующих. Чувства верующих, в принципе, термин в законодательстве неточный. Правильно у нас адвокат выступал, он сказал, что это внутреннее состояние, а закон регулирует отношения между людьми. Здесь терминологическая ошибка.
Но ведь не только православные выступили против трактовки «Тангейзера» Кулябиным. Новосибирский совет глав религиозных организаций традиционных конфессий России также осудил оперу и сравнил ее с карикатурами «Шарли Эбдо» и выставкой Артура Жмиевского в Эстонии, по слухам, отрицающей Холокост.
Мне трудно говорить, я не встречался с ними ни разу. Если они присоединились к направлению, которое возглавляет митрополит Новосибирский и Бердский Тихон, значит, такова их точка зрения. Я же не могу вступать с ними в спор, когда я только читал в интернете, что они подписали это заявление. Этих конфессий мы не ощущаем в Новосибирске, кроме православной, потому что под ее прикрытием действует околоцерковная группа, уже движение даже, которое очень активно и агрессивно влияет на социальную жизнь. Вот о чем идет речь. Если товарищ Новопашин говорит впрямую о том, что он не будет отвечать за возможные последствия, если у кого-то терпение вдруг лопнет, тогда какие еще могут быть вопросы?
Степень агрессии очень высока. Я к этому призываю власти: посмотрите, что происходит. Я в суде сказал прямо: если будет обвинительное решение, то тогда радикальное крыло Русской Православной Церкви новосибирской епархии — я говорю только о Новосибирске — активизируется настолько, что Майдан на Украине покажется детским садом против местного нашего.
То есть — вы видите что-то общее с «Шарли Эбдо»?
Я думаю, что общего нет. Знаете почему? В журнале этом конечной продукцией был рисунок, шарж. У нас конечной продукцией является спектакль. Нельзя из спектакля вынимать отдельный элемент, как это было сделано, и тем более не видеть спектакля. Ведь митрополит Тихон не видел спектакля. Как мы можем сравнивать? У нас художественный продукт — спектакль, который, вообще говоря, за веру, если внимательно посмотреть с начала до конца. За веру, за то, что человек должен быть нравственным, чист морально, иначе его общество изгоняет. Он ведь про это сделан. Почему-то вдруг ни с того ни с сего стало считаться, что это богохульство.
Всегда тот, кто против, активнее, шумнее и громче. Так устроена жизнь, я с этим сталкивался уже. Но у нас четыре спектакля прошло при полных залах. 1774 места у нас в зале. Идут люди. Может, конечно, часть идет на такой пиар своеобразный, нам не нужный абсолютно. Но если люди встают, аплодируют, мы же понимаем, где вежливые аплодисменты, а где искренние, правда понимаем. Это понимает любой театральный человек.