31 декабря 1999 года президент России Борис Ельцин объявил о своей добровольной отставке. В обращении к гражданам страны он заявил, что не хочет «еще полгода держаться за власть, когда у страны есть сильный человек, достойный быть президентом, и с которым практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее». Так Владимир Путин пришел в большую политику. В выборах 2000 года участвовали 11 кандидатов, среди которых были Геннадий Зюганов, Владимир Жириновский, Григорий Явлинский, Элла Памфилова, Станислав Говорухин и Юрий Скуратов. Предвыборный штаб Путина возглавил заместитель главы президентской администрации Дмитрий Медведев. Голосование состоялось 26 марта. Через несколько дней Центризбирком утвердил окончательные официальные итоги выборов. Явка по стране составила 69 процентов. Максимальный результат среди регионов показала Чечня, где на избирательные участки пришло 93 процента избирателей. Путин одержал победу в первом туре. За него проголосовали почти 53 процента избирателей.
«Лента.ру» предлагает выдержки из интервью, которое Владимир Путин дал пятнадцать лет назад. Оно вошло в книгу «От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным», составленную журналистами Натальей Геворкян, Натальей Тимаковой и Андреем Колесниковым.
А когда Ельцин сказал, что хочет уйти досрочно, вы не сказали: «Да что вы, Борис Николаевич?!»
Нет, я не стал его отговаривать, но не стал и восторгаться, благодарить и уверять, что оправдаю доверие. Первая реакция была такая — я не готов...
Когда назначили премьером, было интересно, почетно. Думал, ну поработаю год, и то хорошо. Если помогу спасти Россию от развала, то этим можно будет гордиться. Это целый этап в жизни. А дальше...
Недели за две-три до Нового года Борис Николаевич пригласил меня в свой кабинет и сказал, что принял решение уходить. Таким образом, я должен буду стать исполняющим обязанности президента. Он смотрел на меня, ждал, что я скажу.
Я сидел и молчал. Он стал более подробно рассказывать — что хочет объявить о своей отставке еще в этом году... Когда он закончил говорить, я сказал: «Знаете, Борис Николаевич, если честно, то не знаю, готов ли я к этому, хочу ли я, потому что это довольно тяжелая судьба». Я не был уверен, что хочу такой судьбы... А он мне тогда ответил: «Я когда сюда приехал, у меня тоже были другие планы. Так жизнь сложилась. Я тоже к этому не стремился, но получилось так, что должен был даже бороться за пост президента в силу многих обстоятельств. Вот и у вас, думаю, так судьба складывается, что нужно принимать решение. И страна у нас какая огромная. У вас получится».
Он задумался. Было понятно, что ему нелегко. Вообще это был грустный разговор. Я не очень серьезно относился к назначению себя преемником, а уж когда Борис Николаевич мне сообщил о своем решении, я точно не совсем был к этому готов.
Но надо было что-то отвечать. Вопрос же был поставлен: да или нет? Мы ушли в разговоре куда-то в сторону, и я думал, что забудется. Но Борис Николаевич, глядя мне в глаза, сказал: «Вы мне не ответили».
С одной стороны, есть свои, внутренние аргументы. Но есть и другая логика. Судьба складывается так, что можно поработать на самом высоком уровне в стране и для страны. И глупо говорить: нет, я буду семечками торговать или нет, я займусь частной юридической практикой. Ну, потом можно заняться, в конце концов. Сначала здесь поработать, потом там.
Что, по-вашему, нужно в первую очередь стране? Главное?
Точно и ясно определить цели. И не вскользь говорить об этом. Эти цели должны стать понятными и доступными каждому. Как Кодекс строителя коммунизма.
И что напишете в первой строке этого кодекса?
Моральные ценности.
Будем снова искать особый путь для России?
А ничего искать не надо, все уже найдено. Это путь демократического развития. Конечно, Россия более чем разнообразная страна, но мы — часть западноевропейской культуры. И вот в этом наша ценность, на самом деле. Где бы ни жили наши люди — на Дальнем Востоке или на юге, мы — европейцы.
Осталось, чтобы Европа считала так же.
Мы будем стремиться оставаться там, где мы географически и духовно находимся. А если нас будут оттуда выталкивать, то мы будем вынуждены искать союзы, укрепляться. А как же? Обязательно.
В чем проблема наших отношений с НАТО?
В том, что мы себя не чувствуем там полноценными участниками процесса. Если будем принимать полноценное участие в выработке решений, то я здесь ничего не вижу страшного.
Ситуация с Югославией показала, что решения можно принимать и без России.
Так в том-то и дело! Такие отношения нам не нужны.
А вы бы развернули самолет над Атлантикой на месте Примакова?
Возможно. Примаков оказался в очень сложной ситуации. Да, он мог долететь до Вашингтона и использовать свой визит как трибуну, чтобы высказать позицию России. Но и американцы могли это использовать в своих целях. Интерпретировать прилет российского премьера как знак того, что Россия согласна с предложенным вариантом решения югославской проблемы.
Тот способ решения проблем, который избрали для Югославии, был предопределен после распада СССР.
Тогда зачем эти демонстрации, если ослабшая Россия все равно ничего сделать не может?
Не так. Россия и в сегодняшнем своем качестве может многое сделать. Нужно было заранее, до начала бомбардировок в Югославии, проанализировать ситуацию, разобраться, какими ресурсами мы располагаем, чтобы влиять на решение наших партнеров. Можно было активнее работать с теми странами, которые не хотели подобного развития событий.
А ввод войск Варшавского Договора в 56-м в Венгрию и 68-м в Чехословакию тоже был крупномасштабной ошибкой?
Вы забыли, что и в Германии в 53-м мы применили силу. Это были крупные ошибки, на мой взгляд. И та русофобия, которую мы имеем сегодня в Восточной Европе, это как раз плоды тех ошибок.
И потом. Мы ведь начали с отношений России с Европой, а свели все к отношениям с НАТО. При всей североатлантической направленности сегодняшней европейской политики не надо забывать, что НАТО и Европа — все-таки не одно и то же. И я уже сказал, что мы страна европейской культуры, а не натовской.
Кто из политических лидеров вам интересен?
Наполеон Бонапарт. (Смеется.)
А если серьезно?
Де Голль, наверное. И еще мне нравится Эрхард. Очень прагматичный человек. Это он выстроил новую Германию, послевоенную. Кстати говоря, у него вся эта концепция восстановления страны начиналась с определения новых моральных ценностей общества. Для Германии это было особенно важно после крушения нацистской идеологии.
Почему вы до выборов отменили все поездки за границу?
Формально потому, что президент и премьер не имеют права одновременно ездить за границу. А я одновременно и премьер, и и.о. президента.
А неформально? Боялись, что заклюют за Чечню?
Я сам их всех заклюю. Просто они не очень хотели с нами встречаться из-за Чечни, а если хотели, то не в том формате, который нас устраивал бы, не на том уровне. А чтобы было в том, как нам надо, они говорят: измените свою позицию по Кавказу. Это тем более нас не устраивало, потому что стоило дороже, чем мои поездки за границу.
С Колем (Гельмут Коль — федеральный канцлер ФРГ с 1982 по 1998 год — «прим. Ленты.ру») вы разговаривали по-немецки?
Сейчас, может быть, не смогу воспроизвести на память все, что он говорил, но помню собственные ощущения. Он поразительно глубоко знает и историю нашей страны, и современную жизнь. Он понимает суть происходящих событий. И мне было особенно приятно, когда он сказал, что не представляет, как бы Европа существовала без России. Он говорил, что немцы заинтересованы не только в российском рынке, но и в том, чтобы Россия стала достойным партнером.
Но это могли быть просто обязательные слова вежливости.
Нет, мне так не показалось. Это были не протокольные слова. У меня сложилось убеждение, что он действительно так думает.
************
К чьим предложениям вы прислушиваетесь, кому доверяете? Вот вы говорили, что ваши технологи в качестве задачи на первый год ставят формирование команды. Кто в вашей команде? Кому вы доверяете?
Доверяю? Сергею Иванову, секретарю Совета безопасности.
Вы давно знакомы?
Давно, но не очень близко. Он начинал работать в ленинградском управлении КГБ. Я тогда просто знал, что есть такой человек. Потом он уехал в Москву и так здесь и остался. Был в нескольких длительных загранкомандировках, по нескольку лет. У нас было много общих друзей. В общем, информация о нем была с разных сторон, положительная информация. Знает несколько языков: английский, шведский и финский, по-моему. Я считаю, что он вполне на своем месте. Недавно вернулся из Штатов, очень хорошо поработал. Он встречался с Клинтоном, Олбрайт, Бергером. Я доволен его работой.
Но вы же еще ни с кем не съели пуд соли.
Конечно, лучше, если есть возможность в чем-то убедиться на практике. Но давайте согласимся, что есть еще такое понятие, как чувство локтя. Вот с Ивановым такое чувство возникает. И с Николаем Патрушевым тоже, и с Димой Медведевым.
Медведев возглавляет ваш предвыборный штаб. Он же тоже питерский?
Он работал на кафедре гражданского права в Ленинградском университете, кандидат юридических наук, эксперт хорошего уровня. Во время работы с Собчаком мне там, в аппарате мэрии, нужны были люди. Я пришел за помощью к юрфаковцам, и они мне предложили Диму. Когда я был заместителем мэра, он был у меня советником, работал года полтора. А потом, после тех неудачных выборов, он, естественно, через какое-то время ушел из мэрии и вернулся в университет.
Вы его недавно пригласили в Москву?
Совсем недавно, в этом году. Вообще-то у меня идея была насчет Димы другая. Я хотел, чтобы он возглавил Федеральную комиссию по ценным бумагам. Он специалист по рынку ценных бумаг. Ему вроде бы работать в нашей команде нравится, а где конкретно — посмотрим.
Еще кто?
Я Алексею Кудрину доверяю. Он сейчас первый замминистра финансов. Считаю, что он парень порядочный и профессиональный. Мы вместе работали у Собчака, оба были его заместителями. За годы совместной работы можно было человека узнать как следует.
А Игорь Сечин откуда появился?
Сечин тоже работал у нас в Петербурге, в протокольном отделе. Он филолог по образованию. Знает португальский, французский и испанский языки. Работал за границей — в Мозамбике и Анголе.
Воевал?
В общем, воевал. Потом попал в исполком Ленсовета. Когда я стал заместителем мэра и набирал свой аппарат, многих пересмотрел, и Сечин мне понравился. Предложил ему перейти ко мне на работу. Это было году в 92-93-м. А когда поехал работать в Москву, он попросился со мной. Я его взял.
************
Так вам хочется быть президентом или не хочется?
Когда я уже начал работать как исполняющий обязанности президента, то почувствовал... удовлетворение... может быть, это не самое удачное слово... от того, что самостоятельно принимаешь решения, от сознания, что — последняя инстанция, а значит, от тебя многое зависит. И ответственность тоже на тебе. Да. Это приятное чувство ответственности.
У меня есть некоторые собственные правила. Одно из них — никогда ни о чем не жалеть. Постепенно я пришел к выводу, что это очень верно. Как только начинаешь жалеть, возвращаться назад, начинаешь раскисать. Думать нужно всегда о будущем, смотреть всегда вперед. Надо анализировать, конечно, ведь где-то в прошлом могли быть ошибки. Но анализировать нужно только для того, чтобы скорректировать тот курс, которым ты идешь по жизни.
Вам нравится такая жизнь?
Надо получать удовольствие от процесса. Мы живем каждую секунду, и эту секунду никогда не вернуть.