Верховный суд России отказался реабилитировать Генриха Ягоду, одного из руководителей госбезопасности сталинского времени, создателя ГУЛАГа. Ягода был расстрелян по обвинению в заговоре с целью захвата власти и, как и многие другие организаторы сталинских репрессий, до сих пор не реабилитирован.
Генрих Ягода, нарком внутренних дел СССР в 1934-1936 годах, был куратором строительства Беломорканала и одним из создателей Главного управления лагерей и мест заключения (ГУЛАГа), «организатором и идейным руководителем социалистической индустрии тайги и Севера», как его именовали. В 1937 году его арестовали, а в 1938 году расстреляли.
Верховный суд рассматривал дело в закрытом режиме, после чего отказался реабилитировать Ягоду по вынесенным обвинениям.
В сущности, Генрих Григорьевич — одна из самых мрачных и неприятных личностей в нашей новейшей истории (бывали и похуже, но до них еще доберемся), и на первый взгляд суд принял совершенно логичное решение: незачем реабилитировать такого человека за все, им совершенное. Это ощущение держится ровно до того момента, пока не пробуешь понять, жертвами чего, собственно, пали Ягода и его наследники в сталинской госбезопасности.
Ягода проходил по так называемому Третьему московскому процессу («процессу правотроцкистского блока»), самому крупному из московских судилищ 1930-х годов над руководителями СССР. На этом же суде к расстрелу приговорили Алексея Рыкова и Николая Бухарина. Подсудимым вменялся в вину заговор с целью захвата власти, восстановления капитализма и отторжения от СССР ряда территорий, связь с иностранными разведками, а также организация убийств Горького, Кирова (примечательно, что именно Ягода ранее был автором процесса над обвинявшимися в этом убийстве), Менжинского и Куйбышева.
И это не какое-то исключение, а самое что ни на есть применение правил советской репрессивной системы того времени на практике. Человек сначала списывался по той или иной внутренней (не выносимой, как сор из избы) аппаратно-клановой причине, а потом под это уже принятое решение об убийстве шилось политическое обвинительное заключение. При этом требовалось как можно больше трескучих инфантильных фраз, — они хорошо ложились в массовое сознание общества того времени, разогретое пропагандой и ощущением величия свершений. В этом смысле прокурор Вышинский, почем зря крывший обвиняемых прямо на московских процессах, был подлинным голосом эпохи.
Скажем, наркома Николая Ежова, преемника Ягоды, осуществлявшего ставший нарицательным Большой Террор 1937-1938 годов, недолго думая осудили в 1940 году по сходному обвинению в подготовке антисоветского переворота и шпионаже в пользу пяти иностранных разведок. Дополнив, видимо, для правдоподобности, обвинением в (дословно) «актах мужеложества, совершаемых в антисоветских и корыстных целях». В качестве послания для масс подразумевалось, вероятно, что только человек с воистину нетрадиционной ориентацией может что-то злоумышлять против советской власти.
«Кровавого карлика» никто не пожелал реабилитировать. Основанием для отказа в реабилитации, вынесенного в 1998 году, стало указание на то, что Ежов являлся организатором массовых репрессий (с чем не поспоришь — он, по сути, стал их символом) и потому не может считаться их жертвой (а вот это уже странное утверждение). Суд не стал вдаваться в детали вопроса, справедливы ли обвинения в преступлениях, инкриминированных наркому судом: в подготовке переворота и антисоветском мужеложестве. Про организацию массовых репрессий в приговоре 1940 года вроде ничего не говорилось.
Аналогичным же образом попал под каток им самим отлаженной машины Лаврентий Берия, унаследовавший НКВД от Ежова. В 1953 году, после смерти Сталина, его арестовали и осудили по обвинению... именно — в заговоре с целью захвата власти и восстановления капитализма, а также в связях с иностранными разведками. Были и отличия: «вторым темпом» Берии предъявили и отдельные эпизоды злоупотребления служебным положением, приведшие к необоснованным репрессиям. В них он, в отличие от обвинений в заговоре, признался, заметив, что такова была обстановка в стране и он действовал в рамках решений, принятых высшим руководством. В «морально-бытовом разложении», к слову, Берия признался полностью и не оправдывался. Но расстреляли его не за это.
В мае 2000 года Берии в реабилитации тоже отказали. Частично реабилитировали лишь несколько человек, попавших под суд в силу падения «большого мингрела»: Владимира Деканозова, Павла Мешика и Льва Влодзимирского. Ранее, в 1997 году, были сняты обвинения в государственной измене с Виктора Абакумова, в то время как другой одиозный руководитель советской госбезопасности 1940-х годов — Всеволод Меркулов — реабилитации не получил вовсе.
Возникает закономерный вопрос: как трактовать это отношение к судьбе организаторов и исполнителей сталинских репрессий?
Обычно делается ссылка на закон 1991 года о реабилитации жертв политических репрессий, конкретно на пункт «г» статьи 4 этого закона, объявляющий не подлежащими реабилитации лиц, обоснованно обвиненных в преступлениях против правосудия. Сталинские репрессии — это крупное преступление против правосудия, тут двух мнений быть не может. Но ведь ни Ягода, ни Ежов, ни Берия в этом не обвинялись!
Более того — там, где суд счел возможным частичную реабилитацию виновных в репрессиях, обычно снимались шитые белыми нитками политические обвинения в измене и шпионаже, но оставлялись обвинения в злоупотреблениях служебным положением. Так было, скажем, в случае с Абакумовым, но не с Берией, не с Ежовым и не с Ягодой.
Мнение о том, что реабилитация чекистов недопустима по политическим соображениям — из-за резкой реакции общественного мнения, негативно настроенного против сталинского произвола, — позволим себе проигнорировать. Буквально на днях «Левада-центр» провел опрос, по итогам которого 45 процентов респондентов назвали сталинские репрессии оправданными хотя бы частично — за счет «великих целей и результатов». То есть для общества это как минимум дискуссионный вопрос.
Таким образом, объяснений тут можно предложить ровно два, и оба они настораживают. Первое и самое простое: суд рассмотрел обстоятельства и признал вынесенные приговоры законными. Ну то есть Ягода хотел захватить власть и развалить СССР, английский шпион Берия мечтал восстановить капитализм, а про Ежова вы и так уже все поняли.
Объяснение внутренне логичное, но, согласитесь, малоправдоподобное. Особенно в случае Ягоды на фоне судьбы остальных фигурантов Третьего московского процесса. Их реабилитировали несколькими порциями. В хрущевскую волну пересмотра дел, в 1963 году, обвинения сняли со второстепенных фигур. В 1988 году реабилитировали остальных осужденных, включая Бухарина и Рыкова (их, кстати, заодно восстановили в партии). Всех — кроме Генриха Ягоды.
Если следовать этой логике, Ягода в одиночку устроил правотроцкистский заговор с целью захвата власти в Стране Советов, что подтверждено решениями современного нам российского суда, а все прочие 20 фигурантов процесса безвинно пострадали с ним заодно.
Значит, остается вторая трактовка. Ягода, Ежов, Берия и прочие кочегары сталинской топки с юридической точки зрения подверглись неправосудным репрессиям по ложным обвинениям, но поскольку эти граждане нам внутренне отвратительны за свои преступления против народа, то реабилитировать конкретно их мы не станем.
Так, собственно, что единогласно осуждает советский (а ныне российский) народ в том сумрачно-славном периоде нашей истории? Что реально хочет сказать общество, возвращаясь к теме сталинских репрессий и пересматривая дела этих воистину неприятных людей?
Мы хотим сказать, что в те времена работала в целом правильная репрессивная система, которую в своих целях эксплуатировали отдельные негодяи, допускавшие частные нарушения? И уж их-то, в отличие от очевидно честных людей, мы не будем реабилитировать, потому что «правильная» система их уже сама покарала. Или, запуская механизм реабилитации, мы пытаемся сообщить, что Советский Союз собрал и наладил гигантскую лживую систему, отрицавшую правосудие как принцип и производившую «нарушителей» и «нарушения» на потоке, поскольку именно на них эта система и держалась?
Но тогда мы, придерживаясь того же принципа верховенства права, должны юридически реабилитировать Ягоду, Ежова и Берию по абсурдным обвинениям, вынесенным им в те времена, — поскольку собранная ими машина репрессий пережевала их в той же степени неправосудно, как и сотни тысяч их жертв. А если мы отрицаем подобную возможность только лишь на основании отвратительности роли, которую сыграли эти палачи собственного народа в нашей истории, — то чем мы, собственно, отличаемся от них? Это один и тот же метод: месть путем осуждения внеправовым способом.
Подчеркнем: речь идет о юридической процедуре — и только. Оправдание Берии по приговору о попытках «английского шпиона» использовать аппарат госбезопасности против партии не должно повлечь переоценку его роли в сталинской репрессивной системе. Равно как это ничуть не обелит архитектора ГУЛАГа Ягоду и вдохновенного дирижера истерики 1937 года Ежова.
Но это — суд истории, он выносится не в параграфах уголовного кодекса, и не во власти судов брать на себя оценку исторической роли этих государственных мужей, наворотивших дел во славу построения социализма в отдельно взятой стране. Поэтому если российское государство пытается сделать себя правовым, то рано или поздно придется сделать еще один очевидный шаг: юридически реабилитировать всех беззаконно осужденных, включая самых последних негодяев и преступников, не получивших при жизни судебной оценки своих злодеяний.
После чего отдать их суду истории. Пусть сама разбирается, чем больше прославился Берия — садистским террором против собственного народа или выдающейся ролью в создании ядерно-оружейного комплекса страны. Ведь было и то, и другое, и ни одно другого не отменит.