С 1977 года Государственным академическим театром классического балета, который основал Игорь Моисеев, руководят Владимир Василев и Наталия Касаткина. Оба хореографа-постановщика создали за эти годы три десятка постановок в Мариинском, Большом и других театрах всего мира. Что такое авторский балет, как сделать хороший спектакль и умна ли Фурцева, рассказывает Наталия Касаткина, с которой «Лента.ру» встретилась у нее дома на Каретном.
«Я родилась на месте этого дома, — рассказывает Наталия Касаткина. — Каретный Ряд построили Касаткины, они приехали из Пошехонья целой деревней и строили здесь кареты. Когда мне исполнилось 16 и я голосовала, две страницы было Касаткиных. Сейчас они все разлетелись в разные стороны. А под моим окном сейчас — "Новая Опера", где чаще всего играет наш театр».
«Лента.ру»: У вас нет собственного здания театра, все спектакли идут на гостевых площадках. Велика ли востребованность классического балета у современного зрителя?
Классическое искусство сейчас, конечно, не очень востребовано. Когда-то мы работали в Кремлевском дворце, у нас было 115 спектаклей в год. Каждый спектакль — это 6000 мест. Попасть было невозможно. Сейчас у нас есть спектакли в Кремле, только очень редко. В эти выходные мы даем там «Жизель» и «Спящую красавицу». В основном играем в «Новой Опере». И не сразу стали собирать полные залы, хотя там маленький зал, 700 мест. Но все-таки у нас сейчас появился свой зритель.
Куда ушел ваш зритель? За счет перекоса в сторону массового искусства классика затерялась в самой глубине телевизора?
Нам просто противопоставили нечто другое. Я в течение 17 лет вела передачи «Балет, балет» и «Легенды Большого» на Первом канале, наша программа длилась больше часа. Мое начальство все время повторяло — не забудь, ты говоришь на 2 миллиона. Такая была в советское время аудитория ТВ. Мы рассказывали о балете серьезно, и это вызывало большой интерес. Мы получали письма мешками, зрители были хорошо подготовлены. Может быть, в этом смысле тоже было насилие над зрителем, слишком много классики. И музыки, и балета, и оперы. А сейчас слишком мало. Так что в этом тоже причина.
Что нужно, чтобы классическое искусство дошло до массового зрителя?
Я считаю, что никогда ничего запрещать нельзя. Надо противопоставить и сделать наше искусство снова интересным. Вот когда мы готовим спектакль, у нас такой постулат: все жанры кроме скучного. Очень повлияла моя практика на телевидении: нужно, чтобы зрители понимали. Да, какие-то вещи у нас только для профессионалов, но спектакль в целом должен быть понятен любому зрителю. Потому что иначе зритель не сопереживает и действие не вызовет эмоций. Эмоции должны работать и у авторов, и у артистов, и у зрителя — только тогда спектакль удается.
Это означает, что классические вещи необходимо адаптировать для современного зрителя, потому что без перевода на новый язык они не будут понятны и интересны?
Да, конечно. Наши постановки делятся на две части: классический балет, адаптированный к сегодняшнему зрителю, и авторские балеты. Мы много сделали спектаклей на музыку современных композиторов. Как правило, когда берутся ставить спектакль как будто бы старинный, он получается ужасно скучным. «Спящая красавица» шла чуть ли не пять часов. Она была сделана для императора и его окружения. Они выходили и приходили, пили шампанское, разговаривали, общались с балеринами, и при этом шел спектакль. Если его восстановить, это получится ужасно скучно.
Такого зрителя давно уж нет.
Поэтому что мы делаем с Василевым? Оставляем в спектакле хореографические шедевры наших предшественников, но при этом очень четко выстраиваем драматургию. «Лебединое озеро» у нас начинается и заканчивается лебедем, и заканчивается трагически, как у Чайковского. Мы ставили его на Владимира Малахова, который был сам как лебедь, и впервые на сцене появлялось лебединое крыло, когда он следил за полетом лебедей, а потом уже у остальных. Финал спектакля мы сделали наподобие фокинского «Умирающего лебедя». А в «Спящую красавицу» мы вложили сразу две сказки. Принц знакомится с принцессой Авророй уже в первом акте, а во втором его Фея Сирени отправляет в космос и возвращается он к Авроре глубоким стариком. Это драматургия, а вся классическая хореография сохранена. И такой подход зрителям очень нравится. Многие считают, что наше «Лебединое озеро» — самая интересная редакция.
Где можно провести границу между интерпретацией и новой постановкой по мотивам старой?
Критерием здесь служит только вкус постановщика. Наше отношение к классике все-таки очень бережное. Мы ее не разрушаем. И даже если дополняем чем-то — то очень аккуратно. В «Спящей красавице» у нас две сказки, но одного автора. Гамлет в кожаном пальто — вот где эта грань уже перейдена. Дальше уже не надо. В то же время у меня неоднозначное отношение к переделкам, потому что есть люди со вкусом, которые умеют это делать так, что ничего не раздражает.
Были ли у вас когда-либо неприятности из-за сценических вольностей?
Если вы имеете в виду советское время, то там был просто идиотизм. Люди, которые нами руководили, являлись совершенно безграмотными. По «Сотворению мира» в Мариинке (тогда Кировский театр) нам делали такие замечания: грим Бога похож на Ленина, пятна на Солнце похожи на сионистскую звезду, на Земле много камней, а в раю — цветов, это неправильно, плащ чертовки похож на красное знамя, и самое главное — нам следовало одеть Адама и Еву, чтобы они не были голыми. У нас осталась фотография, где Миша Барышников и Ира Колпакова в каких-то тряпочках. И еще нас просили — уберите 30-градусный секс у маленьких ангелов.
30-градусный — это как?
Мы долго думали и, наконец, догадались, но сказали, что не поняли и исправлять не будем. У нас там маленькие ангелы стояли на ножках, а потом медленно опускались на локти и получался угол примерно 30 градусов. Вот, а вы говорите о каких-то интеллектуальных претензиях. Этого просто не было!
Тогда еще Фурцева была?
Когда мы ставили свой второй спектакль на музыку Коли Каретникова, «Геологи», она не могла его закрыть, потому что должна была отчитаться советским балетом. Хотя она совершенно не понимала нашу хореографию, где люди и природа сливались, так впервые было сделано, об этом много писали. Все равно она просила: наденьте на девочку юбочку!
Нам, молодежи, завидовали и старались уничтожить. Бельский, Григорович, мы с Василевым, Брянцев — это было совершенно новое веяние в балете. До нас ставили драмбалет, в котором не требовалось такой изощренной хореографии, что мы все выдали.
Вам не предлагали уехать?
Множество раз. Вплоть до того, что в Америке нам давали целый театр, предлагал очень серьезный человек, занимавшийся тяжелой промышленностью с Россией. Мы сказали — нет. Это последний случай, а раньше, после «Весны священной», после «Сотворения мира», очень много было предложений. Ни Васильев с Максимовой, ни мы никогда не соглашались.
Спиваков все-таки уехал вместе с оркестром, когда стало совсем худо.
Ну его довели до этого. Нас тоже доводили, но мы выдержали. Сейчас тоже непросто.
Как получилось, что у вас нет постоянного помещения в Москве?
У нас есть ангар на Скаковой улице, но там очень сложная ситуация. Часть принадлежит Москве, а часть — Российской Федерации. И идет борьба за это место. Очень хотел Лужков подарить его своей красавице-жене. Сейчас тоже кто-то на это настроен — отобрать и сделать гостиницу, магазины и так далее. Нам приходится сопротивляться. Мы выигрываем колоссальное количество судов, потому что нас судят за то, за это... Не знаю, что получится. Мы же задумали не просто театр, а международный центр балетного искусства. Такие центры есть во всем мире, даже в не очень балетных странах, а у нас нет. У нас с Василевым колоссальный опыт, и мы хотим этот опыт передать, чтобы это осталось. Понимаете, русский балет сейчас уже не в том статусе. И одна из причин в том, что, как ни странно, изучали русский балет на Западе, а у нас не изучали. Для молодых балетмейстеров нет площадки, на которой они могли бы себя испытать. Мы хотим дать им пространство и мозги, а в балете мозги, поверьте мне, не последнее дело. Все нужно собрать, сохранить традиции и развивать русский балет. Это же невероятное богатство, мы ходим просто по золоту и бриллиантам и не можем это сделать из-за чиновничьих препон и алчности отдельных людей.
Ваш с Владимиром Василевым авторский театр балета — единственный в Москве?
В России есть три авторских балетных театра. Это Григорович, который занимается тем, что сохраняет поставленное им, у него коллектив в Краснодаре. Эйфман, один из выдающихся мировых балетмейстеров. Ему тоже не давали возможности развиваться многие годы. Когда-то его назначили лучшим балетмейстером мира, а в Петербурге не давали работать. Сейчас ему дали не театр, школу. Но, я уверена, справится. Он необыкновенно талантлив. Ну и третий авторский театр — наш, Касаткиной и Василева. У нас получается хуже. Нас плохо воспитали предки, мы не умеем интриговать и ногами открывать двери.