В Калининграде прошел очередной форум «Бердяевские чтения». Организатором мероприятия выступил Институт социально-экономических и политических исследований, возглавляемый Дмитрием Бадовским. Одной из тем обсуждения стали изменения в Европе — рост популярности консервативных партий и растущий протест против диктата США. Что в этих условиях Россия может предложить Европе? «Лента.ру» во второй части приводит основные выступления на форуме «Бердяевские чтения».
О возможных европейских союзниках России
Станислав Хатунцев, политолог:
Историю европейской цивилизации в последние десятилетия можно рассматривать как историю ослабления и ограничения ее политической субъектности, как историю потерей Европой сначала ее внешнего, а затем и внутреннего суверенитета. С периода Первой мировой войны большую роль в странах старого света стали играть Соединенные Штаты. После Второй мировой основные политические решения по отношению к Европе принимались в Вашингтоне и отчасти в Москве. Из всех европейских стран суверенитет, позволявший относительно самостоятельно действовать на мировой арене, сохранили лишь Великобритания и Франция, так или иначе все равно встроенные в Атлантический, то есть американский проект.
Крушение СССР привело к дальнейшей дестабилизации обстановки в Европе. Если в начале 2000-х годов лидеры крупных европейских стран все еще могли не соглашаться с США по важным международным вопросам, таким, как вторжение в Ирак в 2003 году, и вести в этих вопросах свою политику, то уже в 2010 году таких лидеров заменили проамериканскими фигурами. Единая Европа окончательно стала заокеанским проектом. Он настолько силен, что для того, чтобы его преодолеть, Европе нужна самая настоящая, политическая как минимум, революция.
Против американского диктата выступают националисты и евроскептики, как правые, так и левые. Они сумели прийти к власти в нескольких периферийных, мало что решающих странах Евросоюза — Венгрии и Греции. Но основа ЕС — Германия с Францией, только они могут противостоять американизации. Однако в Германии возможности прихода к власти силы, способной противостоять американскому диктату, в настоящее время практически не просматривается. Во Франции есть Национальный фронт, который постепенно набирает политические очки. Однако получение и удержание ими государственной власти не слишком вероятный сценарий. В случае же, если Марин Ле Пен удастся прорваться на президентских выборах, будет реализован некий вариант «цветной революции» наподобие Парижской весны 1968 года, в которой будут участвовать нынешние так называемые либеральные силы, значительная часть левых, а также массы мигрантов и исламистов. Поэтому я лично не склонен переоценивать перспективы деамериканизации властного пространства Европы.
Сейчас Европа входит в единую, хотя сложно структурированную систему, которой управляют США. Европой управляет элита с атлантическими ценностями, для которой цивилизационный суверенитет не является приоритетом. Европа торпедирована наплывом мигрантов, которые не ассимилируются даже во втором-третьем поколении. В обозримом будущем она, как и в настоящее время, останется политическим орудием США, направленным против пытающейся защитить свои национальные интересы России.
О том, что надо законсервировать
Президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов:
На самом деле, консерватизм выходит на сцену, когда консервировать уже поздно. На практике он выступает не как стратегия консервации, а как стратегия стилизации. Можно рекультивировать национальную идентичность по разным эпохам, чтобы воссоздать историческое наследие.
Сергей Черняховский, политолог, публицист:
Мы уже упомянули, что консерватизм начинается тогда, когда консервировать уже нечего. И тогда сохраняются воспоминания и образы, которые хотят вернуть. То есть, когда мы говорим о консервации, мы не имеем в виду попытку остановить ход истории. Как говорил Владимир Путин, это тот консерватизм, который не мешает движению вперед и вверх.
Есть некий мир со своими устоявшимися плюсами и минусами. И идет новый мир, который, казалось бы, является тем, что можно назвать прогрессом, в действительности несет с собой те или иные моменты разрушения. В частности, на смену традиционным, духовным отношениям идет на смену мир частной собственности с выгодой. Задача консерватизма не мешать движению в будущее, а оберегать от упадка прошлого.
Леонид Ионин, социолог, политолог:
Есть очень много элементов из разных социально-исторических и идеологических ценностей, которые стоит законсервировать. Но в консерватизме речь идет не о том, что надо что-то именно законсервировать, а о том, что надо создать что-то, достойное консервации. При этом надо консервировать не только позитивное, но и негативное — обозначить то, от чего надо отказываться и чему надо противостоять. Например, есть европейский тренд на отказ от дифференциации по половому признаку, связанный с однополыми браками. Важно создать негативную установку, что это неприемлемо.
Леонид Поляков, член Ученого совета НИУ ВШЭ :
Вопрос в том, что консерватизм может предполагать под собой разные проекты. Российский консерватизм сохраняет то, что дано нам историей. В последние времена ясно, что историей нам дано то, что называется «русским миром». Сохранить идею, что наша Россия — больше, чем та, которая есть в существующих границах, и надо направить усилия, чтобы сберечь то, что мы сами некогда завоевали и сами сделали. Или же в итоге все русское сузится до узко этнического, и тогда русское вообще исчезнет.
Чего ждать в будущем
Леонид Ионин:
Есть большое противоречие в нынешнем отсутствии квалификации общественных мнений. Институциональной формой считается процедура свободного тайного демократического голосования, хотя на самом деле даже в неформальном обсуждении будет контекст. Есть лидеры мнений, есть эксперты, люди, которым доверяют. А выборы по принципу «один человек — один голос» без квалификации мнений — это некоторое противоречие, но о нем надо политкорректно молчать. Надо корректировать процедуры, потому что институт равного свободного голосования уязвим. Надо переходить к консервативной идеологии партикулярности разнообразия на месте каши либерального универсализма.
Егор Холмогоров, публицист:
Мы прогнозируем некие вещи и пытаемся выстроить определенную консервативную программу и консервативное видение будущего, исходя из того, что ситуация будет развиваться более-менее нормально. Мы и представить себе не могли, что будет происходить с нами сейчас.
А сейчас в США к власти рвется человек, который предлагает внести гомосексуальные браки в Конституцию США. Это еще более провокативный в качестве президента персонаж, чем даже некогда Авраам Линкольн. Поэтому мы не знаем ответа, что будет через год. Я знаю, что в России есть публицисты и философы, которые считают, что вопросы семьи и брака неважны, а я считаю, что это тот вопрос, из-за которого пройдет глобальное противостояние цивилизаций.
Сейчас, на мой взгляд, Россия совершает типичную фигуру цивилизационного отказа, и я не исключаю, что завтрашний мир Европы будет разделен на цивилизацию гей-браков, каких-то трансгендерных вещей и ограниченных в правах матерей с одной стороны. А с другой — на традиционную цивилизацию, которая защищает традиционные семьи, традиционных матерей, отцов. Мне представляется, что, как и везде, в таких случаях границы не совсем четко проходят между нацией. Точно также происходит и взаимное проникновение русского консерватизма и консерватизма в Европе — часть консервативного лобби Европы тоже фактически принимает участие в том цивилизационном отказе, который производит Россия.
Я думаю, что через какое-то время естественным образом консервативные партии и движения Европы будут восприниматься как пророссийские не потому, что они будут поддерживать те или иные политические позиции России или ту или иную оценку глобальной гегемонии США, а именно потому, что их человеческий опыт совпадает с российским, и не совпадает с тем, который официально предлагает США.
Александр Щипков, кандидат философских наук:
Мир потерял экономическую устойчивость, и в связи с этим приходится поставить вопрос о нерентабельности глобализации, которая, возможно, уже достигла своих пределов. Что мы видим сегодня? Растущая популярность национал-консервативных партий на Западе, рост фундаменталистских движений на Ближнем Востоке, рост националистических идеи в Восточной Европе. Мир стоит на пороге увеличения значения региональных союзов, рынков и политик. И все это происходит на фоне осознания того, что Соединенные Штаты все менее способны эффективно контролировать планетарные процессы. Глобальный проект как нечто единое понемногу сворачивается, но пока на условиях и выгодах самих глобализаторов. Но главное то, что на этом фоне резко увеличивается спрос на идентичность и традиции, которые получают право на открытое политическое высказывание. Они становятся гарантом устойчивости в нестабильном мире, который сейчас входит в зону турбулентности.
Сегодня идентичность и традиции снова в цене. Причем, выигрывает в политическом споре тот, чья идентичность более прочная и устойчивая. Кризис идентичности и ее рыхлость, напротив, ведут к утрате политических и геополитических позиций.
Тема российской идентичности остается одной из самых проблемных в дискуссиях. Основной элемент русского коллективного сознания — православная этика (христианские добродетели) и дух солидаризма (социальное государство). Это и есть те самые духовные ценности, о которых сегодня принято так много говорить. В силу этих принципов в России невозможен сценарий унитарного национализма, который вылился в геноцид этнических русских на Украине.
Надо решить ряд конфликтов, решить задачу воссоединения русского народа, но уже не в пространстве, как это было с Крымом, а во времени. Еще одно важное условие — наличие некоего общего общественного проекта.
Последнее время набирает силу процесс социализации русской православной церкви. Этот процесс поддерживается запросом общества на светскую религиозность, связанную с феноменом постсекулярности, о котором в последние годы много говорят как на Западе, так и в России. Кроме того, повышению роли религии в модели мира российской цивилизации способствует особое значение церкви в деле сохранения национальной традиции. Историческая преемственность России еще четко не определена, поэтому церковь невольно стала хранителем всей национальной традиции, а не только церковной. Эти обязанности церковь взяла на себя временно, и как только их возьмут на себя общественные институты, церковь их уступит.
Христианская этика может стать точкой сборки значимых для России социокультурных содержаний. Этот факт в сочетании с русским языком позволяет дать более четкое смысловое наполнение понятию «русский мир».