Павел Скоропадский начинал как успешный кадровый военный Российской империи, приближенный к царскому двору. Но пиком его карьеры стало руководство Украиной, где он держался на немецких штыках. За недолгий срок управления страной Скоропадский так и не сумел заручиться поддержкой ни большевиков, ни радикальных украинских националистов.
Хотя весной 1945 года американские и британские войска двигались по территории Третьего рейха почти без сопротивления, союзная авиация продолжала методично превращать в развалины немецкие города. Жертвой одной из этих бомбежек стал высокий с величественной осанкой старик, тело которого 26 апреля отвезли в морг госпиталя Меттенского монастыря в Баварии. Монахи не сразу узнали, что на их руках, после десяти дней агонии, скончался генерал-адъютант последнего русского императора Николая II и последний гетман Украины Павел Скоропадский. За тысячи километров от Родины от случайной бомбы, сброшенной на чуждой ему войне, закончилась жизнь человека, которого ожидало блестящее будущее по одному только праву появления на свет.
По иронии судьбы родился будущий гетман 3 мая 1873 года на германском курорте Висбадене, куда приехала поправлять здоровье его мать, но рос он на Украине, где род Скоропадских считался одним из знатнейших. Прапрадед Павла Петровича Иван Скоропадский стал после измены Ивана Мазепы гетманом Запорожского войска и оставался им до своей кончины в 1722 году. Его потомки также ходили в высоких военных чинах, черниговские и полтавские поместья Скоропадского приносили изрядный доход, и карьера с таким происхождением и деньгами казалась обеспеченной. Окончив Пажеский корпус в чине корнета, Павел поступил на службу в Кавалергардский полк, шефом которого являлась супруга императора Александра III Мария Федоровна. Не раз случалось, что императрица ставила охранять свою особу двух высоченных кавалергардов — Скоропадского и будущего президента Финляндии Карла Маннергейма.
Но представительная внешность не всегда соответствует военным талантам. За четверть века службы, пройдя Русско-японскую и Первую мировую, генерал-лейтенант Скоропадский не мог похвастаться особыми успехами на поле битвы. Прекрасный кавалерист и храбрый офицер, он имел мало шансов отличиться в эпоху колючей проволоки, пулеметов и скорострельных пушек — как, впрочем, и подавляющее большинство других кавалерийских военачальников.
Родись генерал на полвека раньше, он, скорее всего, достойно, хотя и без блеска, дослужился бы до высших чинов империи — но в феврале 1917 года империя рухнула, и армия пошла вразнос. За демократию воевать желающих было мало, землю крестьянам сменившее Николая II Временное правительство давать не спешило. Это особо раздражало украинских крестьян, которые, по данным Скоропадского, страдали от безземелья даже больше российских — 700 тысяч хозяйств из 3,57 миллиона вообще не имели наделов, а у 2,59 миллиона дворов они не превышали 0,1-1,1 гектара. Отсутствие земли решили заменить поддержкой созданной украинскими националистическими партиями Центральной Рады. Ей позволили не только развернуть пропаганду на первых порах «автономии» Малороссии, но и начать украинизацию армии.
Первым украинизируемым соединением стал 34-й корпус, который незадолго до революции возглавил Скоропадский. Представитель Генерального военного комитета Центральной Рады при штабе Юго-Западного фронта поручик Петр Скрипчинский, по воспоминаниям Скоропадского, доказывал, что «в украинском элементе солдатская масса более поддающаяся дисциплине и поэтому более способна воевать». Более опытный генерал, напротив, считал, что «переформирование военных частей почти под огнем противника последнему на руку, что таким образом мы только расстроим окончательно нашу армию», и оказался совершенно прав. Как оказался прав и депутат Государственной Думы Виталий Шульгин, осуждавший включение в состав Украины территории с русским населением.
«Постановление Временного Правительства об образовании Генерального Секретариата в качестве высшего органа управления краевыми делами на Украине фактически является созданием в Российской державе особой области, с присвоением ей имени Украины, — писал Шульгин в редактируемой им газете «Кiевлянинъ» 18 июля 1917 года. — Люди, которые еще вчера считали себя русскими, которые всеми силами боролись за существование Руси, которые проливали кровь за русскую землю, решением Временного Правительства перечислены из русских в украинцы, причем Правительство не спросило этих людей об их желаниях и не дало возможности им выразить свое отношение к этому важнейшему для человека вопросу, вопросу принадлежности к той или иной национальности».
«Украинизация была первым ярмом, накинутым революцией на шею украинцев, подставленной ими же самими, — клял свои заблуждения Скрипчинский несколько лет спустя. — Она стоила многих жизней напрасно потерянных».
Но просветление пришло позже, а летом 1917 года по приказу Временного правительства и Ставки Верховного главнокомандования полки украинизировались один за другим, но без толку. Как правило, украинизированные части точно так же отказывались воевать, как и неукраинизированные, только заправляли в них не готовящиеся свергнуть Временное правительство большевики и левые эсеры, а взявшие курс на отделение от России украинские националисты. Они же верховодили и в созданных на селе отрядах боевиков, именовавшихся Вольным казачеством, атаманом которого 6 октября избрали Скоропадского. И хотя сам генерал узнал об этом только из телеграммы неутомимого Скрипчинского, он счел, что «это движение может, если его суметь захватить, явиться тем здоровым течением, которое спасет Украину».
Начавшаяся после свержения Временного правительства Гражданская война на Украине оправдала генеральские прогнозы ровно наполовину. Войска Скоропадского разоружили перешедший на сторону большевиков 2-й армейский корпус, украинизированные части и вольные казаки взяли верх в Киеве и большинстве других регионов, кроме Харькова и Донбасса, но никакого спасения страны не получилось. Официально отделившись от России 25 января 1918 года, Центральная Рада лишь провозгласила аграрную реформу, однако землю крестьяне так и не получили, а потому стали брать ее сами. Тем временем лидеры Рады грызлись между собой и повсеместно внедряли украинский язык, на котором в крупных городах почти не говорили, а предоставленные сами себе остатки украинизированных полков и вольные казаки грабили кого ни попадя. «В Киеве становилось все хуже и хуже, — вспоминал Скоропадский, еще 29 декабря сложивший командование, поскольку в условиях всеобщего хаоса его войска, как и большинство остальных, вообще перестали снабжать. — Производились какие-то бессмысленные обыски украинскими властями, причем, как водится, при этих обысках исчезали ценные вещи обыскиваемых».
Оценив происходящее, красные перешли в наступление, 6 февраля взяли Киев, и лишь вторжение 300-тысячной армии Германии и Австро-Венгрии спасло остатки украинского воинства от полного уничтожения. Уже 1 марта 1918 года Центральная Рада вернулась в занятую немцами столицу, но продержалась там недолго. Падение произошло после похищения доверенного банкира командующего германскими оккупационными войсками Германа фон Эйхгорна — Абрама Доброго. Фельдмаршал был очень удивлен, узнав, что похищение организовали глава украинского правительства Всеволод Голубович, военный министр Александр Жуковский и министр внутренних дел Михаил Ткаченко, потребовавшие за освобождение финансиста 100 тысяч рублей. Через три дня после похищения, 28 апреля 1918 года, рота немецких солдат разогнала Раду, министры-вымогатели отправились в тюрьму, а заранее свезенные в Киев шесть с лишним тысяч делегатов провозгласили Скоропадского гетманом нового государства — Украинской державы.
Избрание Скоропадского было с энтузиазмом встречено населением, жаждущим порядка и не желающим разрыва с Россией. На состоявшихся за пять месяцев до переворота выборах в Учредительное Собрание 40 процентов избирателей украинских губерний голосовали за общероссийские партии, да и набравшие более 50 процентов украинские националистические партии тогда не призывали к отделению. Однако их надежды не оправдались. Хотя правительство гетмана состояло в основном из людей, далеких от национального движения, оно неуклонно проводило курс на украинизацию. Уже 1 августа 1918 года Скоропадский подписал закон об обязательном изучении во всех школах и вузах украинских языка, истории и литературы при фактическом запрете изучения русской истории и русского языка. Украинизировать пытались даже оккупированные германскими и украинскими войсками уезды Воронежской и Курской губерний, на которые претендовали гетманцы.
Вспоминая о жизни в Киеве, бывший посол Николая II в Сербии и участник Белого движения Григорий Трубецкой описывал близкого к гетману министра внутренних дел Украины Игоря Кистяковского как беспринципного карьериста, который еще осенью 1917 года выступал за единую Россию, а «весною 1918 года в Киеве он уже говорил, что Россия — пустое место, преследовал русский язык и проявлял крайний украинский шовинизм». Трубецкой ничуть не преувеличивал. Один из приказов МВД гласил: «По заказу посетителей находящиеся в ресторанах оркестры играют монархические русские песни... при этом присутствующие выслушивают и стоя отдают честь... Приказываю: 1. Участников подобных демонстраций задерживать и отправлять в Россию...»
Очень быстро русские общественные деятели, среди которых особо выделялся Шульгин, стали выступать против политики Скоропадского. Ухудшилось и отношение к нему 90 тысяч офицеров, покинувших Советскую Россию и поначалу видевших в киевском режиме альтернативу большевикам. Разочаровавшись, многие стали уходить на юг России в белогвардейскую Добровольческую армию Антона Деникина, а опасавшийся бывших товарищей по оружию гетман этому всячески способствовал.
В свою очередь германцы, не доверяя до конца Скоропадскому, разоружали самые боеспособные и преданные ему полки гайдамаков, а австрийцы даже пытались заменить режим монархией во главе с князем Вильгельмом фон Габсбургом, прибывшим на Украину под именем полковника Василя Вышиваного. Фон Эйхгорна Скоропадский устраивал, но он не скрывал, что считает его своим подчиненным, единственная задача которого — снабжать победоносную германскую армию зерном и мясом. Ну и раз так, то даже самая умеренная аграрная реформа, запланированная гетманом, опять откладывалась, а продовольствие из селян отправились выбивать карательные отряды австро-германцев и подчиненные Кистяковскому подразделения Державной варты (Государственной стражи). С марта по ноябрь 1918 года оккупанты вывезли 37 тысяч вагонов продовольствия и получили в ответ партизанскую войну, среди предводителей которой особо отличились атаманы Никифор Григорьев, Даниил Терпило (Зеленый), Юрий Тютюнник и, конечно, знаменитый анархист Нестор Махно. В боях с повстанцами немцы, австрийцы и отряды Скоропадского потеряли около 50 тысяч человек, среди которых оказался и сам фон Эйхгорн, убитый 30 июля 1918 года левым эсером Борисом Донским.
Режим терял сторонников с каждым днем, по рукам ходили листовки с карикатурами на Скоропадского и развеселой переделкой государственного гимна «Ще не вмерла Украина от Киева до Берлина, гайдамаки ще не сдались — Deutschland, Deutschland über alles!» («Германия, Германия превыше всего!»). Но страшнее всего оказалось то, что Deutschland к тому моменту была уже совсем не über alles — Германия проигрывала Первую мировую войну, и гетману пришлось судорожно искать новых покровителей. Убрав из правительства самых ненавистных русским министров, включая Кистяковского, он попытался наладить отношения с Деникиным, но тот отказался, да и в любом случае не мог помочь — против Добровольческой армии действовали превосходящие силы красных. Не проявили интереса к Скоропадскому и Франция с Англией, а 9 ноября 1918 года после тяжелейших поражений на фронте лишился престола хозяин Украинской державы кайзер Вильгельм II, и через два дня Германия капитулировала.
Скоропадский пошел на отчаянный шаг — полностью сменил политическую ориентацию. Изданная им 14 ноября «Грамота о федерации Украины с Россией» предусматривала воссоздание единого государства, в котором «Украине предстоит занять одно из первых мест, потому что от нее исходил порядок и законность края, и в ее пределах первый раз свободно жили все униженные и угнетенные большевистским деспотизмом граждане бывшей России».
Но было поздно. Самые боевые русские офицерские кадры либо уже ушли к Деникину, либо не верили гетману, который к тому же проводил новый курс крайне нерешительно. Назначив главнокомандующим одного из храбрейших кавалерийских военачальников Российской империи Федора Келлера, уволенного из российской армии за монархические убеждения и отказ присягать Временному правительству, он вскоре сместил его, опасаясь переворота. Зато своего самого опасного врага — бывшего главу Генерального военного комитета Центральной Рады Симона Петлюру — Скоропадский отпустил под честное слово не присоединяться к готовящемуся против своего режима восстанию.
Петлюра слово дал, но сдерживать его не собирался и возглавил вооруженное выступление в Белой Церкви, начавшееся 16 ноября. Повстанцы смогли собрать от силы 2 тысячи человек, но и Скоропадский, имея на бумаге в десятки раз больше, смог отправить против них лишь 570 русских офицеров, 700 человек своего гвардейского полка и 200 конных казаков. Через два дня в бою у железнодорожной станции Мотовиловка офицерская дружина отважно атаковала петлюровцев, но украинские гвардейцы и казаки не поддержали атаку, частью оставшись на месте, а частью дезертировав или перейдя на сторону противника. Поражение у Мотовиловки открыло Петлюре дорогу на Киев, а воинские части в провинции начали переходить на сторону восставших. Столицу обороняли 3 тысячи человек, в основном русские и готовящиеся к эвакуации германские части. Первый штурм гарнизону удалось отразить, но после подхода новых повстанческих отрядов их стало уже более 30 тысяч, и 14 декабря Киев пал, а с ним и Скоропадский, продержавшийся у власти в полном соответствии со своей фамилией менее 8 месяцев. Объявившие о нейтралитете немцы вывезли гетмана, переодев в свою форму, но около 2 тысяч его последних защитников попали в плен, и началась расправа.
«На второй же день после вторжения Петлюры мне сообщили, что анатомический театр на Фундукулеевской улице завален трупами, что ночью привезли туда 163 офицера, — вспоминала в эмиграции сестра милосердия Мария Нестерович. — На столах в пяти залах были сложены трупы жестоко, зверски, злодейски, изуверски замученных! Ни одного расстрелянного или просто убитого, все — со следами чудовищных пыток. На полу были лужи крови, пройти нельзя, и почти у всех головы отрублены, у многих оставалась только шея с частью подбородка, у некоторых распороты животы...»
Всего были убиты и замучены свыше 400 человек, включая генерала Келлера, и лишь протесты командования высадившихся в Одессе войск Антанты, главным образом французских, заставили петлюровцев прекратить расправу. Впоследствии часть уцелевших перешла на службу к победителям, многие смогли добраться до белых, а некоторые оказались у красных, но Скоропадского это уже не касалось. Последние 27 лет до злосчастной американской бомбежки все его попытки вернуться в политику не то что не поддерживались, а не замечались. Бывший гетман предпочитал тихую жизнь пенсионера.