«В который раз повторилась шаблонная постыдная историйка: пока жив художник, затопчут его в грязь, презрят, отвернутся, а умер — начнут умиленно вспоминать: что кому сказал, в каком погребу любил пиво пивать, какой улочкой прогуливался», — написала Майя Плисецкая в своей книге, размышляя о судьбе прожившего трудную творческую жизнь балетмейстера Леонида Якобсона. Вчера не стало ее самой, и хотя бы из уважения к ее воле «умиленных воспоминаний» важно избежать. Между бесконечными славословиями и восклицаниями нельзя забывать, что Майя Михайловна была человеком очень и очень непростой судьбы.
Факт, что всего несколько дней назад Плисецкая была среди нас, удивителен сам по себе. Пожалуй, кроме королевы Великобритании Елизаветы II, вступившей на престол еще при жизни Сталина, сравнить ее не с кем. Она танцевала в Георгиевском зале Кремля в присутствии Сталина и Мао Цзэдуна. Комплименты мастерству Плисецкой делал многолетний глава советского правительства и министерства иностранных дел Молотов. Хрущев попрекал ее тем, что она «слишком красиво одета». С родным братом президента США Джона Кеннеди, Робертом, они с удивлением обнаружили, что появились на свет в один день — 20 ноября 1925 года. Люди, давно почившие на страницах учебников истории, были среди ее благодарных зрителей. Мне довелось впервые увидеть Плисецкую на сцене Большого театра в балете «Чайка» в ноябре 1987 года: с момента смерти Сталина к тому времени прошло почти 35 лет, уже почти 20 лет как совершено убийство Роберта Кеннеди, давно не было в живых ни Хрущева, ни Мао, отправился в мир иной, прожив почти столетие, Молотов, а она все выходила на сцену, завораживая зрителей своим непревзойденным техническим мастерством и удивительным для балерины драматическим талантом.
Хотя уникальное дарование и удивительное трудолюбие Майи Михайловны, чья творческая биография продолжалась немыслимый для балерины более чем полувековой срок, давно уже не оспариваются никем и никогда, нередко приходится читать, как она «росла в родных для нее стенах»: художественным руководителем Большого балета и одним из ведущих танцоров в то время был ее дядя Асаф Мессерер, а в труппе среди других ведущих балерин блистала его супруга Ирина Тихомирнова и родная сестра Суламифь Мессерер. Рассказывается, как в доме Суламифь, ее родной тети, жила Майя в отроческие годы, будучи ученицей балетной школы, в которую девочка поступила, когда ее отец работал на далеком Шпицбергене. Все это идеальный пример, как, говоря только правду, можно извратить самую суть. У тети Майя жила отнюдь не потому, что родители ее работали в Заполярье, хотя в детские годы так оно и происходило. Но потом причины стали совсем-совсем иными.
Отец будущей великой балерины, возглавлявший объединение «Арктикуголь», был в 1937 году арестован. «За несколько часов до Первомая, под самое утро, часов в 5, лестница заскрипела под чугунной тяжестью внезапных шагов. Отца пришли арестовывать. Подобные аресты на рассвете теперь многократно описаны в литературе, сыграны в кино, на театральной сцене. Но прожить это самой, поверьте, очень страшно. Незнакомые люди. Грубость. Обыск. Весь дом вверх дном. Ревущая, цепляющаяся, беременная, растрепанная мать. Надрывно кричащий, разбуженный, спросонья, маленький братец. Одевающийся дрожащими руками, белый как снег отец. И я, 11-летняя, напуганная, плохо понимающая, что, собственно, происходит. Надеющаяся, что это ненадолго, каких-то несколько дней, и жизнь вернется в привычное русло», — вспоминала Майя Михайловна более полувека спустя.
Но жизнь в привычное русло не вернулась уже никогда: отец, как и сотни тысяч его соотечественников, был вскоре расстрелян, когда ему было всего 38 лет (о чем, впрочем, его супруга и дети не знали еще долгие годы, а точная дата расстрела стала известна им лишь в 1989 году), «мать мытарилась просительницей по приемным НКВД, соседи перестали нас замечать». В начале марта 1938 года была арестована и мать Майи Михайловны, киноактриса Рахиль Мессерер. Первоначально она была заключена в Бутырскую тюрьму вместе с родившимся 13 июля 1937 года третьим ребенком (Азарий Плисецкий позднее также связал свою жизнь с балетом и поныне работает хореографом-репетитором), а после приговора как жена врага народа этапирована в печально знаменитый АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников Родины.
Майя и ее брат Александр должны были оказаться в детском доме, но их разобрали родственники: Сашу взял к себе дядя Асаф, а Майя провела свои отроческие годы у тети Суламифь (в семье ее звали Мита). То, что они были коллегами — племянница училась в балетной школе при театре, на сцене которого блистала ее тетя — их не особенно сближало. «Мита садистски жалила меня попреками. Ты ешь мой хлеб, ты спишь на моей постели, ты носишь мою одежду… Она делала людям много добра, но потом подолгу истязала их, требуя за добро непомерную плату», — написала позднее Майя Михайловна. В результате усилий брата и сестры (они «обили пороги всех приемных, исписали прошениями тонны бумаги»), танцевавших ведущие партии в парадных балетах Большого театра, когда их родная сестра находилась за колючей проволокой, в конце лета 1939 года Рахиль с сыном была освобождена. Вернуться в столицу они, однако, не могли, местом жительства им был определен Чимкент. Майя, которой было тогда тринадцать лет, получила разрешение навестить маму, которую она не видела полтора года. «Мать нашла пристанище в крохотном сарайчике для кур с земляным полом», – рассказывала Майя Михайловна в книге воспоминаний. Брат и сестра продолжали хлопотать, и в апреле 1941 года Рахиль и Азарий, которому шел четвертый год, смогли вернуться в Москву, и это было чудом. 21 июня 1941 года на сцене филиала Большого театра состоялся вечер выпускников балетной школы. 15-летняя Майя танцевала в этом концерте «Экспромт» Чайковского. «Мать была в зале, и я сумела разглядеть ее счастливые глаза. В тот день я шагнула из робкого балетного детства в самостоятельную, взрослую, рисковую, но прекрасную профессиональную жизнь», — вспоминала Майя Михайловна. А назавтра началась война…
Плисецкая танцевала в труппе Большого театра с 1943 года, однако ее путь начался там же, где и у остальных выпускниц: с самого низа. Успешные родственники следили, чтобы никто не мог упрекнуть их в излишней «семейственности». «Первый раз как артистка Большого театра я увидела свою фамилию в числе других на доске расписаний возле балетной канцелярии, где мне надлежало исполнить одну из восьми нимф в польском акте оперы "Иван Сусанин", — рассказывала Майя Михайловна. — Для того чтобы не разучиться танцевать, я стала брать много концертов и "обтанцевала" все концертные и клубные сцены Москвы. Деньги платили малые, и ждать их приходилось месяцами. Но надо было одеваться, кормиться, помогать братьям».
Главные партии, впрочем, ей стали доверять уже с 1945 года: начиная с балета «Раймонда», она станцевала ведущие роли во всех постановках классического репертуара, за исключением «Жизели», в которой ей предстать перед публикой так и не довелось. С годами Плисецкая завоевала статус эталонной балерины, абсолютной звезды мирового хореографического искусства. Тем удивительнее было прочитать в ее книге признание: «Всю мою жизнь меня поедом ела тоска по профессиональной классической школе, которую мне толком-то с детства не преподали. Что-то я знала, что-то подсмотрела, до чего-то дошла своим умом, послушалась совета, набила шишек. И все урывками, от случая к случаю». Очевидно, что в значительной мере это признание — результат запредельно высоких профессиональных требований, которые Майя Михайловна предъявляла и к себе, и к окружающим.
Однако была здесь и вполне конкретная боль от фактически не состоявшейся стажировки у великого педагога Агриппины Яковлевны Вагановой. «Встречи и кратковременная, увы, работа с Вагановой перевернули все представления мои о технологии и законах танца», — признавала Майя Михайловна. Однако своенравной Вагановой не нашлось места в переполненном балетмейстерами-репетиторами Большом театре, а Плисецкая, которая только утверждала свой статус одной из ведущих танцовщиц, не была готова рискнуть, покинув главную сцену страны даже на время. А уже в 1951-м Вагановой не стало.
В год смерти Сталина Плисецкая пережила тяжелейшую драму — самоубийство танцора Вячеслава Владимировича Голубина (1923-1953). «Слава Голубин был моей первой любовью, и наши "Лебединые" таили для нас обоих нечто большее, чем очередные декадные спектакли. Он хорошо начинал, вел несколько балетов. Но стал пить, и это сломало ему карьеру и жизнь. Тридцатилетним он наложил на себя руки, повесившись на водопроводной трубе унитаза в туалете своей квартиры», — рассказывала Майя Михайловна. Жила она тогда в десятиметровой комнате в коммунальной квартире из девяти комнат, в которой была одна кухня и один туалет; проживали же в квартире 22 человека! В 1951 году Плисецкая, как одна из ведущих солисток Большого театра, была удостоена звания заслуженной артистки России, запись ее танца в дуэте с прославленной Галиной Улановой включили в телевизионный фильм «Мастера русского балета», но права на свою отдельную двухкомнатную квартиру она получила только четыре года спустя.
Галина Уланова, кстати говоря, закончила выступления в 1960-м, в 50-летнем возрасте; Плисецкая же, когда ей шел 68-й год, гала-вечером в трех отделениях отпраздновала в 1993-м в Большом театре 50-летие своей жизни на главной сцене страны, показав новую премьеру (!) — балет «Безумная из Шайо». Едва ли, выходя в октябре 1958 года замуж за Родиона Константиновича Щедрина, Плисецкая догадывалась, каким и профессиональным чудом станет для нее этот брак. Трагедия всех балерин классического репертуара в том, что у них нет своих балетов: да, за 30 лет начиная с 1947-го Плисецкая станцевала главную роль в балете «Лебединое озеро» более 800 раз, но десятки и сотни других балерин хуже или лучше воплощали более или менее ту же хореографию на ту же музыку. Только за последний год в одном только Большом театре в роли Одетты — Одиллии выходили на сцену шесть разных балерин, и ни одна из них не может назвать этот хореографический шедевр Мариуса Петипа, Льва Иванова и Александра Горского на музыку П.И. Чайковского «своим балетом»; все они в нем — лишь дежурные солистки. Р.К. Щедрин написал для М.М. Плисецкой партитуры пяти ее балетов, в которых она стала первой и на долгие годы единственной исполнительницей главных ролей. Пожалуй, другим подобным примером, который можно вспомнить в те годы в репертуаре Большого театра, был поставленный в 1980-м балет «Макбет», написанный композитором Кириллом Молчановым, главную роль в котором танцевала его супруга выдающаяся балерина Нина Тимофеева, ушедшая из жизни полгода назад. Однако у Нины Тимофеевой был подаренный мужем один ее балет, у Майи Плисецкой таковых было пять.
Первым из них стала получившая всемирную славу «Кармен-сюита», поставленная в апреле 1967 года. В качестве композитора, который сделает сюиту-транскрипцию музыки Жоржа Бизе, Плисецкая видела Д.Д. Шостаковича или А.И. Хачатуряна, но оба знаменитых мэтра от этой работы отказались. Щедрин взялся за дело, чтобы помочь любимой супруге реализовать свою давнюю мечту о воплощении роли Кармен, и возник шедевр, обессмертивший их обоих. Великая балерина и крупный композитор (а оба они народные артисты СССР, лауреаты Ленинской премии, комплекта орденов «За заслуги перед Отечеством» и множества других наград) пронесли свою любовь через все невзгоды и преграды. «Жизни без Щедрина я представить себе не могла даже в хрустальном замке на каких-нибудь Канарских островах», — написала Плисецкая спустя 35 лет после замужества. На титульных листах балетов Родиона Щедрина стоит ее имя: «Конек-Горбунок» — «Майе Плисецкой»; «Анна Каренина» — «Майе Плисецкой, неизменно. «Чайка» — «Майе Плисецкой, всегда»; «Дама с собачкой» — «Майе Плисецкой, вечно…»
Так сложилось, что либретто практически всех классических балетов вторичны относительно музыки и хореографии, Плисецкая же — недаром она дочь драматической актрисы — стремилась реализовать на сцене выдающиеся литературные произведения. Слова ей были не нужны, ибо, как она заметила, «вначале было не слово, вначале были жесты, понятные без слов», да и мама ее являлась хоть и не балериной, но актрисой немого кино. Г.С. Уланова, получив гениальную музыку С.С. Прокофьева, стала первой Джульеттой. Благодаря музыке Р.К. Щедрина на сцене Большого театра появились героини Мериме, Толстого и Чехова, а М.М. Плисецкая смогла на 20 лет продлить свою творческую молодость: крутить 32 фуэте в возрасте за 50 невозможно, в трагических же ролях Анны Карениной и Нины Заречной опыт и переживания всей жизни Майи Михайловны становились драгоценным подспорьем, поднимавшим ее танец на новые вершины. Костюмы, созданные для «Анны Карениной», «Чайки» и «Дамы с собачкой» Пьером Карденом, были еще одной уникальной особенностью, выделявшей Плисецкую среди коллег по труппе.
Но главной ее особенностью, конечно, всегда являлась хореография и поиск нового: единственная из великих балерин Большого театра в советскую эпоху, она работала с великими французскими хореографами Роланом Пети и Морисом Бежаром; мы и сегодня, затаив дыхание, смотрим видеозаписи ее «Болеро» на музыку Равеля и «Гибели розы» на музыку из пятой симфонии Малера. Плисецкая была самой несоветской из советских народных артисток. И то, насколько феерически успешной, долгой и многогранной была ее творческая судьба, — самое яркое доказательство, чего может добиться человек, верный своему внутреннему чувству, любым обстоятельствам вопреки. С годами у нее очень испортились отношения с главным балетмейстером Большого театра, которого она в мемуарах обругала за «мстительность», «монополизм» и назвала ни больше ни меньше как «маленьким Сталиным»; де-факто, однако, она создала обособленный творческий коллектив в балетной труппе Большого театра, непререкаемым неформальным лидером которого была. Ее много лет не выпускали на гастроли за рубеж, подозревая в желании остаться на Западе, но в итоге на Западе во время очередных гастролей Большого театра осталась не она, а тетя Суламифь, получившая на склоне лет орден Британской империи и возведенная королевой Елизаветой II в рыцарское достоинство. Эмигрировавший вместе с ней ее сын Михаил ныне — главный балетмейстер Михайловского театра в Петербурге. У Майи Михайловны (1925-2015), Суламифь Михайловны (1908-2004) и Михаила Григорьевича всю жизнь были очень сложные отношения между собой, но в истории культуры они навсегда останутся рядом, как гордость русского балета, славу которого они развивали и преумножали по всему миру.