О самом известном советском полководце написано множество книг. Однако судьба Жукова по-прежнему остается воплощением войны советского народа против нацизма: его побед, его стиля ведения боя, его готовности приносить жертвы и горькой «награды», полученной после Победы. В издательстве «Молодая гвардия» вышла биография Георгия Константиновича Жукова, написанная историком Сергеем Михеенковым. О маршале, о котором следующие строки Иосифа Бродского, и рассказывает новая книга:
К правому делу Жуков десницы
больше уже не приложит в бою.
Спи! У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.
С разрешения издательства «Молодая гвардия» «Лента.ру» публикует отрывок из книги Сергея Михеенкова «Жуков. Маршал на белом коне», посвященный травле, которая настигла полководца после Победы.
Офицер службы безопасности Сергей Марков вспоминал, что, когда Жуков в июне 1946 года приехал на похороны председателя Верховного Совета СССР М.И. Калинина, произошло нечто ставшее сигналом: отношение к Жукову со стороны Сталина изменилось решительно. «Жуков прибыл в Колонный зал Дома союзов, чтобы проститься с покойным, — отмечал Марков. — И вот при выносе гроба и установке на артиллерийский лафет, за которым медленно двигалась похоронная процессия на Красную площадь, мы заметили, что Жукова потеснили с его привычного места: раньше он находился вместе с членами Политбюро, а теперь был вдали».
В марте 1946 года маршал выезжал из Берлина в Москву — на сессию Верховного Совета СССР, чтобы исполнить свои депутатские обязанности. Виделся со Сталиным. Докладывал обстановку. И вот, как только вернулся в Берлин и переступил порог штаба, раздался звонок.
— Правительство США, — как всегда, без предисловий сказал Сталин, — отозвало из Германии Эйзенхауэра, оставив вместо него генерала Клея. Английское правительство отозвало Монтгомери. Не следует ли вам также вернуться в Москву?
На такие вопросы отвечают немедленным согласием. Именно так ответил и Жуков, и голос его не дрогнул. Жуков назначил своим преемником в Контрольном совете генерала Соколовского и отбыл в Москву.
Отзыв из Берлина не был простой кадровой перестановкой. Жуков в те берлинские дни совершил одну непростительную ошибку. Свидетелем этого стал Эйзенхауэр, о чем впоследствии написал в мемуарах: «Жуков резко обошелся со своим политическим советником Андреем Вышинским, предложив ему выйти из комнаты, чтобы мы могли конфиденциально поговорить». Такое Сталин прощал Жукову только на фронте, и то не всегда.
Жуков возвращался в Москву, уже зная, что его должность — первого заместителя наркома обороны — упразднена, а вместо нее введена должность заместителя по общим вопросам и на нее назначается Булганин. Начальником Генерального штаба — Василевский. А ему предстоит занять должность главнокомандующего сухопутными войсками.
Когда Жуков приступил к исполнению обязанностей главкома сухопутных войск, он сразу же почувствовал к себе настороженное отношение многих влиятельных лиц, в особенности из числа высокопоставленных партийцев.
Элла Георгиевна вспоминала, что семья заметила «перемену в настроении отца». «Казалось, что-то его постоянно угнетает и тревожит, он был задумчив и молчалив. Из услышанных разговоров мне запомнилось неоднократно повторенная им фраза: "Если Сталин такой умный человек, то почему он верит наветам?"».
В один из дней Потсдамской конференции Василий Сталин, в то время полковник, командир 286-й истребительной авиадивизии 16-й воздушной армии, встретился с отцом и в откровенном разговоре сообщил ему, почему в авиационных строевых частях «бьется много летчиков». После разговора изложил причины большой аварийности письменно: «Командование ВВС принимает от авиапромышленности дефектные истребители Як-9...» Сигнал полковника Василия Сталина подтвердил авиаконструктор А.С. Яковлев. Яковлеву вождь благоволил, всячески поддерживал и поощрял, и потому его мнение стало решающим. 6 сентября 1945 года Яковлев направил на имя Сталина служебную записку, в ней выражал «серьезную тревогу» по поводу отставания Советского Союза от США «в развитии реактивной и дальней авиации». Виновником отставания Яковлев назвал наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина.
Возможно, полковник Сталин не опустился бы до кляузы. Дело с браком самолетов удалось бы решить, как говорят, «в рабочем порядке». Но тут произошел случай, который взвинтил самолюбивого Василия. Жуков пригласил его и Серова на охоту. Появилось свободное время, и Жуков предался любимой с юности забаве. На охоте Василий хорошенько выпил и начал стрелять по бутылкам. Старые охотники знают, как отличить дилетанта, случайно взявшего в руки ружье, от настоящего охотника. Первое: охотник в лесу никогда не напьется; второе: не будет палить впустую. Жуков остановил Василия грубым окриком: «Прекратить!» Василий не боялся почти никого. Мог нагрубить даже Берии. Но боялся двух человек: отца и Жукова.
Василий покорно прекратил стрельбу. Но злобу затаил. И доложил отцу о бракованных самолетах вскоре после той охоты.
Сталин поручил разобраться в этом деле начальнику Смерша В.С. Абакумову. Ведомство генерала Абакумова работало оперативно. Начались аресты, допросы с пристрастием. Среди арестованных оказались нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин, командующий ВВС главный маршал авиации А.А. Новиков, заместитель командующего и главный инженер ВВС А.К. Репин, член Военного совета ВВС Н.С. Шиманов, начальник ГУ заказов ВВС Н.П. Селезнев и другие.
Маршал Новиков впоследствии рассказывал: «Арестовали по делу ВВС, а допрашивают о другом... Я был орудием в их руках, чтобы скомпрометировать некоторых видных деятелей Советского государства путем создания ложных показаний. Это мне стало ясно гораздо позднее. Вопросы о состоянии ВВС были только ширмой... С первого дня ареста мне систематически не давали спать. Днем и ночью я находился на допросах и возвращался в камеру в 6 часов утра, когда там был подъем... После 2-3 дней такого режима я засыпал стоя и сидя, но меня тотчас же будили. Лишенный сна, я через несколько дней был доведен до такого состояния, что был готов на какие угодно показания, лишь бы закончились мучения».
Следствие дало нужный результат в кратчайшие сроки — не прошло и месяца. Уже в апреле 1946 года Абакумов направил в Совет министров СССР на имя Сталина документ, который диктатор давно ждал.
Из заявления главного маршала авиации А.А. Новикова на имя И.В. Сталина, написанного в апреле 1946 года в заключении:
МИНИСТРУ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР И.В. СТАЛИНУ
От бывшего главнокомандующего ВВС, ныне арестованного НОВИКОВА
(в книге идет полный текст письма, «Лента.ру» публикует лишь выдержки из него)
Я лично перед Вами виновен в преступлениях, которые совершались в военно-воздушных силах, больше, чем кто-либо другой.
Помимо того, что я являюсь непосредственным виновником приема на вооружение авиационных частей недоброкачественных самолетов и моторов, выпускавшихся авиационной промышленностью, я, как командующий Военно-Воздушных Сил, должен был обо всем этом доложить Вам, но этого я не делал, скрывая от Вас антигосударственную практику в работе ВВС и НКАП.
Я скрывал также от Вас безделие и разболтанность ряда ответственных работников ВВС, что многие занимались своим личным благополучием больше, чем государственным делом, что некоторые руководящие работники безответственно относились к работе. Я покрывал такого проходимца, как Жаров, который, пользуясь моей опекой, тащил направо и налево. Я сам культивировал угодничество и подхалимство в аппарате ВВС.
<...>
Настоящим заявлением я хочу Вам честно и до конца рассказать, что кроме нанесенного мною большого вреда в бытность мою командующим ВВС, о чем я уже дал показания, я также виновен в еще более важных преступлениях.
Я счел теперь необходимым в своем заявлении на Ваше имя рассказать о своей связи с Жуковым, взаимоотношениях и политически вредных разговорах с ним, которые мы вели в период войны и до последнего времени.
Хотя я теперь арестован и не мое дело давать какие-либо советы в чем и как поступить, но все же, обращаясь к Вам, я хочу рассказать о своих связях с Жуковым потому, что, мне кажется, пора положить конец такому вредному поведению Жукова, ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям.
За время войны, бывая на фронтах вместе с Жуковым, между нами установились близкие отношения, которые продолжались до дня моего ареста.
Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений.
Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаще бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе еще больший авторитет.
Вместо того чтобы мы, как высшие командиры, сплачивали командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, Жуков ведет вредную, обособленную линию, т.е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является «добрым дядей». Таким человеком у Жукова был и я, а также Серов.
Жуков был ко мне очень хорошо расположен, и я, в свою очередь, угодничал перед ним.
Жуков очень любит знать все новости, что делается в верхах, и по его просьбе, когда Жуков находился на фронте, я по мере того, что мне удавалось узнать, снабжал его соответствующей информацией о том, что делалось в Ставке. В этой подлости перед Вами я признаю свою тяжелую вину.
Так, были случаи, когда после посещения Ставки я рассказывал Жукову о настроениях Сталина, когда и за что Сталин ругал меня и других, какие я слышал там разговоры и т.д.
Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытается умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования, и в то же время Жуков не стесняясь выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им.
Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял мне, что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым, подготовлены и проведены. То же самое говорил мне Жуков по разгрому немцев под Москвой.
<...>
Ко всему этому надо еще сказать, что Жуков хитрит и лукавит душой. Внешне это, конечно, незаметно, но мне, находившемуся с ним в близкой связи, было хорошо видно.
<...>
После снятия меня с должности главнокомандующего ВВС, я, будучи в кабинете у Жукова, высказал ему свои обиды, что Сталин неправильно поступил, сняв меня с работы и начав аресты людей из ВВС.
Жуков поддержал мои высказывания и сказал: «Надо же на кого-то свалить».
Больше того, Жуков мне говорил: «Смотри, никто за тебя и слова не промолвил, да и как замолвить, когда такое решение принято Сталиным». Хотя Жуков прямо и не говорил, но из разговора я понял, что он не согласен с решением правительства о снятии меня с должности командующего ВВС.
<...>
Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной, и до 1932 года я все это скрывал от партии и командования.
Когда же я столкнулся с Жуковым и он умело привязал меня к себе, то это мне понравилось и я увидел в нем опору. Такая связь с Жуковым сблизила нас настолько, что в беседах с ним один на один мы вели политически вредные разговоры, о чем я и раскаиваюсь теперь перед Вами.
Признаюсь Вам, что я оказался в полном смысле трусом, хотя и занимал большое положение и был главным маршалом.
У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС, и о всем том, что я изложил в настоящем заявлении.
Новиков, 30 апреля 1946 года».
Заявление, а по сути своей покаянное письмо маршала Новикова Сталину, похоже, писалось коллективно. В нем уже был заложен сценарий дальнейших событий. Система отторгала Жукова и как полководца, и как действующее лицо политики Советского государства, и как военного специалиста.