Си Цзиньпин стал самым влиятельным зарубежным лидером, приехавшим в Москву на Парад Победы. Его участие в торжественных мероприятиях имело важное символическое значение для российского руководства — всему миру было продемонстрировано, что страна не находится в изоляции. Однако кадры, на которых Владимир Путин и товарищ Си запечатлены наблюдающими за движением военной техники по Красной площади, — не единственный итог визита председателя КНР. О том, какие документы были подписаны в Москве представителями китайской делегации, читайте в статье руководителя программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги Александра Габуева.
Визит председателя КНР в Москву стал реализацией любимой китайцами формулы win-win. Итоги переговоров Си Цзиньпина и Владимира Путина можно рассматривать как взаимную символическую победу и расширенную декларацию о благих намерениях. Борьба за то, кто именно извлечет из этих символов большую практическую выгоду, уже началась. Для России важно четко понимать реальный расклад сил и постараться избежать привычной игры с «нулевой суммой».
Снятые во время Парада Победы 9 мая фотографии Путина и сидящего рядом с ним товарища Си, а также марширующих по Красной площади китайских солдат — главный символический итог визита председателя КНР в Москву. Эти кадры — победа для обоих руководителей. Прежде всего, конечно, для Владимира Путина. Присутствие на параде, который бойкотировали США и их союзники, настоящего мирового лидера — важная демонстрация того, что Россия не находится в международной изоляции (при всем уважении к другим гостям, они на роль мировых лидеров все же не тянут). Отсюда самое почетное место на трибунах для Си и его супруги Пэн Лиюань, отсюда упоминание в путинской речи о важной роли Китая в войне, а также готовящийся ответный визит на пекинский парад.
Все эти пункты может записать себе в актив и сам Си. Еще раз показать согражданам, что во главе КНР — волевой лидер, который принимает решения без оглядки на Запад, всегда полезно. А в условиях набирающей обороты внутрипартийной чистки и неумолимо приближающегося съезда партии в 2017 году — полезно вдвойне. Не менее важно и предстоящее присутствие Владимира Путина в Пекине 3 сентября. Ведь вокруг пекинского парада тоже разворачивается дипломатическая битва — менее явная, чем вокруг московских торжеств, но не менее драматичная. Поскольку парад в Пекине позиционируется как торжество победы над японским милитаризмом, ждать приезда Синдзо Абэ вряд ли стоит. А учитывая чувствительность ситуации для японских союзников и демонстративный напор Пекина в Южно-Китайском море, вопрос об уровне участия будет остро стоять и для США, и для многих стран АСЕАН. Так что заранее оформить историко-символический альянс с популярным в Китае Путиным весьма полезно и для Си.
Теперь о Китае можно уверенно говорить как о «ключевом стратегическом партнере» России (выражение самого Путина после переговоров 8 мая) в ситуации, когда количество обычных «стратегических партнеров» у страны можно пересчитать по пальцам, а само понятие крайне девальвировалось. И хотя у Пекина есть партнеры и поважнее (если судить только по объемам торговли — по крайней мере шесть), руководство КНР ситуация постепенного превращения России в младшего партнера при внешнем сохранении равноправия вполне устраивает.
Появлением на Параде Победы символическая часть итогов поездки Си Цзиньпина в Москву не ограничивается. Некоторые из 32 документов, подписанных во время визита, также относятся к области символов. Прежде всего, это касается подписанного в Кремле соглашения между «Газпромом» и CNPC об основных условиях поставок газа в КНР по «западному маршруту». Чем этот документ об «основных условиях» отличается от подписанных 10 ноября 2014 года «рамочных соглашений» о поставке газа по «западному маршруту», «Газпром» не раскрывает. Как показывает история с «восточным маршрутом» (газопровод «Сила Сибири» с ресурсной базой в виде Чаяндинского и Ковыктинского месторождений), в промежуток от момента подписания «основных условий» до момента подписания контракта о купле-продаже газа могут уместиться почти четыре года переговоров и любое количество промежуточных документов необязательного характера.
Очевидно, что основная целевая аудитория нового документа — европейские потребители газпромовского газа и, в меньшей степени, зарубежные поставщики газа в КНР. Выступая в Берлине 13 апреля, глава «Газпрома» Алексей Миллер говорил о новой «евразийской стратегии» монополии и призывал ЕС определиться, нужны ли европейскому рынку газа российская ресурсная база и инфраструктура, намекая на возможность развернуть поставки в Китай. Правда, в Евросоюзе эти угрозы воспринимают скептически: Китай в обозримой перспективе не заменит России европейский газовый рынок. Даже если «западный» и «восточный» маршруты поставок газа в КНР будут построены, их суммарная мощность после 2020 года (и это при очень оптимистичном сценарии) составит 78 миллиардов кубометров в год — против 146 миллиардов кубометров, проданных «Газпромом» в Европу и Турцию в 2014 году. И это не говоря о цене: если на «восточном» маршруте цена примерно равна той, что платит Германия (хотя формула цены непрозрачна и может измениться в зависимости от того, нужен ли будет «Газпрому» кредит от КНР на достройку «Силы Сибири»), то на «западном» китайцы пока не готовы платить больше, чем за дешевый туркменский газ (примерно на 150 долларов за тысячу кубометров меньше, чем хочет «Газпром» за газ с месторождений Западной Сибири).
Кстати, не случилось пока прорывов и в других энергетических проектах, в частности в финансировании «Ямал СПГ» (у «Новатэка» 60 процентов, у CNPC и Total по 20 процентов), где китайцы не спешат наращивать долю и предоставлять кредиты из-за возможных санкций. Ничего не поменялось и в вопросе вхождения китайских компаний в число контролирующих акционеров нефтяных и газовых месторождений, о чем вице-премьер Аркадий Дворкович говорил в феврале на Красноярском форуме. На фоне постоянной угрозы новых западных санкций против инвесторов в российский ТЭК, нестабильных цен на нефть, меняющегося налогового режима в России, планов возможной консолидации нефтегазовой отрасли в КНР (обсуждается возможность слияния крупнейших госкомпаний CNPC, Sinopec и CNOOC) Пекин явно не стремится торопиться с какими-то решениями.
Помимо энергетической отрасли символизмом были окутаны и достигнутые 8 мая договоренности в сфере информационной безопасности. Подписанное в Кремле российско-китайское соглашение «О сотрудничестве в области обеспечения международной информационной безопасности» является беспрецедентным: оно не только закладывает основу для создания каналов связи по предотвращению киберинцидентов (такие каналы есть между РФ и США в соответствии с соглашениями 2013 года), но и фиксирует общие подходы Москвы и Пекина к вопросам информационной безопасности (в частности, защиту суверенных прав государств в национальных сегментах Интернета) и готовность выступать совместно на международных площадках вроде ООН и Международного союза электросвязи. Очевидно, что адресаты документа — США и Корпорация по управлению доменными именами и IP-адресами (ICAAN), которые Россия и Китай пытаются склонить к интернационализации и повышению прозрачности глобальной системы управления Интернетом. Впрочем, максимальная угроза, на которую способны Москва и Пекин (в тексте она не выражена, но ее перед подписанием озвучивали российские чиновники в кулуарах профильных международных конференций), — создание собственного параллельного Интернета, что США и их союзников явно не сильно пугает. К тому же в реальности сам Пекин явно не грозит желанием дополнительно отрезать себя от глобальной сети, которая становится все более важным драйвером роста китайской экономики.
В сухом остатке ближе всего к практике находятся несколько документов, да и то каждый из них — лишь начало долгого пути. Среди коммерческих документов самый значительный блок посвящен доступу российских компаний к китайским финансовым площадкам и инструментам, прежде всего — кредитным линиям в юанях. Цель ухода от доллара и евро во взаимных расчетах ставится Москвой и Пекином по крайней мере с середины 2000-х. На фоне западных санкций и дискуссий в Вашингтоне о возможном отключении крупнейших российских банков от корреспондентских счетов в США и ЕС в случае эскалации ситуации на Украине перевод операции в альтернативные валюты становится жизненной необходимостью. Проблема в том, что валюта крупнейшего торгового партнера России по-прежнему не является свободно конвертируемой — Народный банк Китая сохраняет контроль над многими операциями по счету капитала, а переход юаня к режиму свободной конвертируемости ожидается никак не раньше 2020 года.
Тем не менее, Россия все равно движется в сторону большего использования юаня. По словам Владимира Путина, на начало 2015 года доля операций в национальных валютах составляет семь процентов от объема торговли. Ряд подписанных 8 мая документов — очередной шаг в этом направлении. Так, соглашения о кредитах в юанях подписали «Сбербанк» (линия на шесть миллиардов юаней от Государственного банка развития Китая), ВТБ (12 миллиардов юаней от Государственного банка развития Китая и трех миллиардов от Экспортно-импортного банка Китая) и ВЭБ (3,9 миллиарда юаней от Экспортно-импортного банка Китая на металлургический проект в Кемеровской области). Кроме того, Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ) подписал соглашения о создании совместного инвестбанка со структурами группы CITIC для вывода российских компаний на китайские площадки, а с China Construction Bank — о совместном долговом механизме, который облегчит китайским инвесторам вложения в проекты на территории РФ. Если еще недавно Москва мечтала уходить от доллара для наращивания доли рубля в международных расчётах, то сейчас речь идет в основном об укреплении позиций юаня (это укладывается в долгосрочную стратегию КНР по популяризации своей валюты) — теперь для российских компаний это может быть вопросом выживания в кризис, а не вопросом престижа.
Для Пекина, пожалуй, самым важным документом стало совместное заявление РФ и КНР о сопряжении строительства Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). В китайских экспертных кругах высказывались опасения, что выдвинутая в сентябре 2013 года инициатива ЭПШП, которая стала главной внешнеполитической концепцией Си Цзиньпина, будет воспринята Москвой как угроза российским позициям в Центральной Азии и главному геоэкономическому проекту президента Путина — ЕАЭС. В подписанном 8 мая заявлении стороны заявили о готовности «предпринимать согласованные усилия по взаимному сопряжению процессов строительства ЕАЭС и ЭПШП», придерживаясь «принципов транспарентности, взаимного уважения, равноправия, взаимодополняемости различных интеграционных механизмов». В документе указывается на ШОС как координационную площадку для диалога двух инициатив, а также говорится о «рассмотрение долгосрочной цели по продвижению к зоне свободной торговли между ЕАЭС и Китаем». Таким образом, пока что Москва и Пекин достигли своих тактических целей — обе интеграционные инициативы взаимно признаны партнером, а чувствительный для России вопрос о ЗСТ отодвинут в неопределенное будущее.
Сложности начнутся в тот момент, когда Россия начнет переводить политическую декларацию о совместимости ЕАЭС и ЭПШП в практическую плоскость. Расчет Москвы — взять у Китая деньги на строительство инфраструктуры в рамках «Шелкового пути» (в одноименном фонде — 40 миллиардов долларов) в обмен на инструменты Таможенного союза и свое символическое «согласие» на участие в ЭПШП других стран Центральной Азии, входящих в ЕАЭС. Как непросто идут переговоры по инфраструктурным проектам с Китаем, уже можно убедиться на примере ВСМ «Москва-Казань» (очередной меморандум по нему также подписан 8 мая). У правительства РФ есть понимание, что кроме как в Китае денег на эту дорогу взять неоткуда, а опыта реализации подобных проектов у РЖД нет (в Китае построено почти 20 тыс. км высокоскоростных железных дорог, а в РФ — ни одного), но, тем не менее, Россия упорно настаивает на значительном участии своих компаний и локализации до 60 процентов технологий.
С другой стороны, Россия надеется, что Китай будет строить инфраструктуру в Европу в основном через ее территорию. Однако через РФ идут всего два маршрута ЭПШП из шести, и Пекин явно намерен реализовать все шесть — чтобы загрузить свои предприятия и рабочую силу в условиях торможения экономики. На это рассчитывает Казахстан, через который должны пройти три маршрута ЭПШП. В отличие от Москвы, Астана ориентировалась на подключение к китайскому проекту с момента его анонсирования. В 2014-м казахстанское правительство заказало у нескольких глобальных консалтинговых компаний исследования, как максимизировать свою выгоду, и готовило план инфраструктурного развития «Нур Жол» сразу в привязке к ЭПШП и в диалоге с китайскими партнерами. Именно поэтому в марте 2015 премьер Карим Масимов увез из КНР соглашения почти на 24 миллиарда долларов. Недопонимание между Москвой и Астаной по этим вопросам придется снимать. И этому вряд ли способствует то, что от лица ЕАЭС соглашение с Китаем подписывала одна Россия, а не лидеры всех стран союза (хотя все были в Москве). Евразийская экономическая комиссия также не участвовала в подписании документа, что девальвирует попытки Кремля представить ее как независимый наднациональный орган. В Пекине, похоже, все это понимают и будут договариваться со всеми странами ЕАЭС по отдельности — по крайней мере, Си Цзиньпин уже обсуждал вопрос участия Казахстана и Белоруссии в ЭПШП отдельно с Нурсултаном Назарбаевым и Александром Лукашенко в Астане и Минске.
Пауза между визитом Си Цзиньпина и предстоящей поездкой Владимира Путина в Пекин дает возможность российскому руководству взглянуть на отношения с КНР в долгосрочной перспективе и попробовать на ходу внести коррективы в свою политику на китайском направлении. Следует понять, что у стран Центральной Азии могут быть собственные интересы в отношении Китая, и, если Москва хочет делать ставку на сохранение влияния в регионе с помощью институтов вроде ЕАЭС, инициативы союза надо неформально обсуждать с партнерами и выступать с единой позицией, а не пытаться говорить от лица всех.
Во-вторых, надо понимать, что из-за проблем с Западом поворот к Китаю — это не тактика, а неизбежная политика в обозримом будущем, поэтому к ее планированию нельзя безответственно относиться как к тактическому маневрированию с посыланием эмоциональных сигналов Западу. От «дипломатии саммитов» с десятками необязательных к исполнению соглашений следует переходить к прагматичным договоренностям, основанным на долгосрочных расчетах и понимании того, что может происходить в Китае на том или ином рынке в перспективе (если «Газпром» подходил к отношениям с КНР именно так, он мог бы оказаться на рынках АТР уже в 2012 году и не испытывал бы сейчас таких проблем). Наконец, неплохо бы уже научиться хорошо понимать Китай и выстраивать политику с учетом различных вариантов его развития — для этого России нужна своя экспертиза по Китаю хотя бы на уровне канадской, а лучше — австралийской.