В истории российского ХХ века есть огромная группа населения, о судьбе которой широкой аудитории известно крайне мало, — русское крестьянство. В отличие от интеллигенции и рабочего класса, представители которых оставили множество литературных произведений и мемуарной литературы, крестьяне в силу своей малограмотности до сих пор как бы лишены своего «голоса». В издательстве «Политическая энциклопедия» (РОССПЭН) выходит книга историка Юрия Костяшова «Повседневность послевоенной деревни: Из истории переселенческих колхозов Калининградской области. 1946-1953». В ней рассказывается о том, что трагедия русского крестьянства — переломный момент русской истории, она же и главный аргумент против сторонников несвободного труда и верующих в то, что государственное регулирование и принуждение способно наладить эффективную экономику и привести общество к процветанию.
С разрешения издательства «Политическая энциклопедия» (РОССПЭН) «Лента.ру» публикует отрывок из книги историка Юрия Костяшова «Повседневность послевоенной деревни: Из истории переселенческих колхозов Калининградской области. 1946-1953», посвященный организации работ в колхозах.
Организация труда и управление трудовой деятельностью колхозников осуществлялись по очень простой, если не сказать примитивной, схеме. Основные трудовые ресурсы артели были распределены по нескольким бригадам, число которых, как правило, соответствовало количеству населенных пунктов в колхозе, а бригады делились на звенья, чаще всего мифические — из-за нестабильности личного состава. Фронт работ ежедневно определялся председателем, который утром в конторе собирал бригадиров и выдавал им «наряды». При этом постоянно обсуждалось предложение давать наряды накануне вечером, чтобы не тратить часть рабочего дня на хождение и разговоры, но решить эту проблему так никому и не удалось.
Далее «к 9 часам утра каждый колхозник должен явиться на бригадный двор и получить наряд от бригадира». Последний этап распределения заданий чаще осуществлялся в более демократичном варианте: «утром бригадир бегает с нарядом по бригаде».
Эта схема давала сбои в каждом своем звене: председатель мог уехать «в район», проспать, уйти в запой. Еще чаще не оказывалось на месте бригадира. Колхозник Паксюткин из артели «Победа» так, например, объяснил свой самовольный уход из колхоза на заработки: «Я ходил, ходил. Приду, день, два. Неделю. Две недели. Но наряду нет. Поэтому я вынужден был бросить и уйти пока временно на 4 дня в детдом». Заодно он добавил о своем бригадире Горбунове: «Прежде чем сказать: иди работай, он обругает, а потом даст наряд».
Особенно основательно передаточная административная цепь буксовала, дойдя до низовых исполнителей. Вот как описывал свои страдания подавший в отставку бригадир Иванов в колхозе им. Чапаева: «Трудовая дисциплина развалилась, на работу никого не дозовешься, все считаются больными, а оснований нет. Я дальше работать не в состоянии и не буду в виду моей малограмотности и больного сердца, а также разных разговоров и сплетен».
А вот жалоба еще одного бригадира из колхоза им. Ворошилова, чье имя в протоколе собрания не сохранилось: «По нескольку раз приходится приходить в квартиру к [каждому] для того, чтобы он пошел и заработал себе трудодень... У нас нет ни одного колхозника, чтобы он вставал утром до прихода бригадира, нет этого у нас. Я всегда прихожу и делаю подъем, но наши колхозники говорят, что наш бригадир — собака стал. Нет, товарищи, я сознаю свою вину в том, что проявляю свою мягкотелость к вам». Эвфемизм «делать подъем» на практике означал крепкое словцо и подзатыльники, с помощью которых только и можно было организовать выход на работу некоторой части трудового коллектива.
О качестве организации работ в колхозе им. Калинина, который, кстати, был на хорошем счету, очень емко сказано в выступлении на собрании 9 февраля 1952 года рядовой колхозницы Бельковой: «Я выхожу на работу ежедневно, но от этого толку мало. Бригадир Олейников плохо учитывает трудодни и плохо дает наряды. Имелись такие случаи, что за день меняют по три работы: сначала говорят, запрягай на навоз, с навоза — запрягай на солому, с соломы — иди на сортировку зерна. И день проходишь, и ничего не сделаешь, и не заработаешь трудодень. Я вдова [у меня] трое детей, приходится меньшую таскать за собой, а ясли правление не открывает».
Второй взгляд на эту же проблему — прокурора Железнодорожного района Красноштанова, который в феврале 1949 года проверял готовность колхозов вверенного ему района к весеннему севу и везде видел одно и то же, а именно: «совершенное отсутствие какой-либо организации труда, контроля за исполнением и трудовой дисциплины». В докладе председателя райисполкома он описывает, в частности, положение дел в колхозе им. Буденного: «По состоянию на 25 февраля две полеводческие бригады существуют только формально, бригадиров в обеих бригадах нет. [В третьей] временно исполняющий обязанности бригадира молодой колхозник не знает наличия трудоспособных колхозников, поэтому в общественных работах участвуют меньшинство колхозников... Звенья не организованы, участки за ними не закреплены, никто этим не занимался и не занимается... Семенами колхоз не обеспечен, хлеб еще в снопах, из плана 3900 возов навоза — вывезено 300... Половина крупного рогатого скота доведена до крайнего истощения. Уход за скотом скверный, корм своевременно не подвозят, помещения загрязнены, и в них свирепствует сквозной пронизывающий ветер, большинство коров заражены чесоткой».
На заседании правления в колхозе им. Калинина 9 мая 1948 года, в разгар посевной, было доложено, что на работу вышли 23 человека из 60 трудоспособных. А один из бригадиров пожаловался, что и тех собрать непросто: по утрам он тратит на обход крестьянских дворов по 3-4 часа ежедневно. Поскольку бригадиры угрожали увольнением, правление приняло постановление: «Отменить практику обхода бригадирами по дворам колхозников для вызова на работу». В артели им. Е. Ковальчук за 1951 год выход на работу, по оценке правления, составлял от двух третей до одной трети от общего числа трудоспособных, из 335 членов колхоза не заработали за год ни одного трудодня 115 человек. Точные данные о прогульщиках привел и бригадир Катков на партсобрании в колхозе им. Сталина в том же году: «У меня бригада состоит из 64 человек трудоспособных, пускай из них 30 человек в штате, а остальные в настоящее время ничем не занимаются, а именно они занимаются своим личным хозяйством и не хотят мои наряды выполнять».
В колхозе «Красный Орел» вопрос о дисциплине обсуждался на каждом собрании. Один из бригадиров так обрисовал положение в своей бригаде: «Мне сказали, что я не знаю своих людей. Правильно, я их не знаю, потому что люди сегодня здесь, а завтра там, не знаешь где они, они ушли в город... Мы докатились до того, что некому привезти корму для скота. Из 69 трудоспособных не найдешь и пяти человек на работу. На правлении выделили людей ремонтировать инвентарь, но все осталось на бумаге».
Председатель Яйцов в конце концов впал в отчаяние: «Я сам ходил по дворам с бригадирами, но никто на работу не вышел... Мы подошли к тому, что никто на работу не идет, мы ничего не можем сделать, советская власть слаба... все говорят, что правление пало духом». «Колхозники почему-то не стали подчиняться, — сетовал председатель колхоза им. Чкалова Токарев. — Ищем сторожей, тот говорит не хочу, другой говорит не хочу, совсем не хотят подчиняться».
В зимнее время работа в колхозе останавливалась вообще. В артели им. Кирова на общем собрании 5 февраля 1950 года счетовод доложил: «За последние три месяца ни один колхозник не имеет ни одного трудодня».
Причины уклонения от работы во всех колхозах были одинаковыми, а точнее: «Причина одна, что на трудодни почти [ничего] не получили, и в настоящее время нет хлеба, из-за того и пала дисциплина». В артели «Пограничник» на эту тему пространно высказался член ВКП(б) Попцов: «Разложению колхозной дисциплины послужило то, что не знают колхозники, за что работают. На подсобном хозяйстве [в воинской части] колхозники работают только за свои интересы, а не в интересах колхоза. Бригада ремонтников разбежалась, поскольку не знают за что они работают, а также и бригада плотников». Об этом говорил коммунист Котов на собрании в колхозе им. Сталина: «Люди на работу не хотят идти, каждый день половина бригады уходит в город [на заработки], и все заявляют, что нечего кушать, что нет хлеба».