В Каннах завершился очередной, 68-й по счету мировой фестиваль, который не принес неожиданностей. Практически все фавориты конкурсной программы были отмечены призами, за исключением разве что главной мужской роли и приза за сценарий. Мало кому из критиков и журналистов пришелся по вкусу фильм Стефана Бризе «Закон рынка», рассказывающий примерно о том же, что и отмеченный Призом жюри «Лобстер» Йоргоса Лантимоса, только средствами соцреализма. Нет, конечно, к работе популярного французского актера Венсана Линдона претензий никаких. «Закон рынка» бросает очередной вызов буржуазному обществу, делающему из человека либо предателя, либо изгоя. И только ленивый не бросает теперь упрек жюри в ангажированности: дескать, они обязаны были награждать французские фильмы, и они это сделали.
Но это не совсем справедливо. Просто по правилам самого мощного мирового кинофестиваля, в отличие, скажем, от оскаровских статуэток, награждать можно только один раз и одну картину, то есть тут невозможно какому-то фильму получить «пальму» в разных номинациях. Поэтому в нынешнем году главный приз — «Золотая пальмовая ветвь», а также главные мужская и женская роли ушли стране-организатору, что в очередной раз вызвало бурю негодования у журналистов. Да, чтобы отметить французскую актрису (автора, кстати, фильма-открытия) Эмманюэль Берко, награду разделили надвое, и, как мы и предсказывали, равнозначная «ветка» досталась Руни Мара за роль в мелодраме Тодда Хейнса «Кэрол». Ну и вполне ожидаемо фильм Жака Одиара «Дипан» стал главным триумфатором смотра, хотя по всем опросам его опережал «Сын Саула» Ласло Немеца. Но тут необходимо разъяснить одну важную особенность: в Каннах, как правило, присуждение «Золотой ветви» — решение скорее политическое, тогда как именно Гран-при — дань художественному качеству картины.
С этой точки зрения в нынешнем году все получилось предсказуемо. За действительно очень хороший «Дипан» главный приз заслуженно обрел самый, пожалуй, знаменитый современный французский режиссер — Одиару давно светила «Золотая пальмовая ветвь», после 1996 года с призом за сценарий «Никому не известного героя» и Большим призом жюри за «Пророка» в 2009-м. Тогда как фаворит «Сын Саула», во-первых, снят молодым венгерским дебютантом (!), во-вторых — фильм решительно инновационный, ломающий каноны, то есть очевидно обладающий высочайшими художественными достоинствами как раз для Гран-при, и в третьих — посвящен теме, до сих пор вызывающей невыносимое чувство вины у европейцев, — нацизм времен Второй мировой войны, причем в самых чудовищных его проявлениях. Опытные критики с самого начала заявили: у лучшего с художественной точки зрения фильма программы все шансы на Гран-при, а французов нечего винить за пристрастие к своим. В конце концов, они организовали самый крупный и престижный мировой кинофестиваль, они всячески поддерживают свое национальное кино и культуру вообще, так что удивляться и сетовать тут совершенно нечего. Тем более, повторимся, обе картины достойны призов и с самого начала были в числе фаворитов.
Вручение «Золотой пальмовой ветви» «Дипану» хоть и вызвало очередное на этом фестивале «Бу!», на деле очень легко объясняется, стоит только вспомнить, что кино в первую очередь все-таки дарит переживания, а не соревновательные засечки. Фильм Одиара таким переживанием является, и причем мощным: у тебя на глазах реалистичная соцдрама преображается в нечто совершенное иное, современный городской эпос (таким же в свое время был и тюремный «Пророк» того же режиссера). Это почти «Брат» — но в реалиях злых улиц дурного парижского предместья Ле Прэ. И то, что жюри предпочло именно эту картину, может быть более передовым в плане эстетики, но и более медлительным китайцам Хоу Сао-Сяню и Цзя Чжанке, более основательной «Кэрол» Тодда Хэйнса или более остроумному «Лобстеру» Лантимоса, — результат того, что такое переживание людям калибра братьев Коэн, Гильермо дель Торо и Ксавье Долана показалось более ценным.
Каннский фестиваль, к счастью, остается именно историей про переживания: для каждого — тем кино и прекрасно — своей. Что важнее — уникальный зрительский опыт вполне можно было обретать, и не обращая внимания на конкурсные расклады и претендентов на победу. Например, на полуночном показе «Любви» Гаспара Ноэ, этого непристойного — и беззаветно романтичного — исследования природы желания всем существом быть рядом с другим человеком. Или в секции «Каннская классика» — на документалках о Сидни Льюмете и Орсоне Уэллсе, программной картине в истории африканского кино, не уступающей по силе французской новой волне «Чернокожей из…» сенегальца Усмана Сембене. В стоявших особняком от всего остального на фестивале бескомпромиссных картинах азиатских визионеров вроде мистически-бытового «Кладбища изобилия» Апичатпона Верасетакуна или «Апокалипсисе якудза» Такаси Миике.
Миике в этом году «понизили» до «Двухнедельника режиссеров», что нисколько не отменяет эффектности его нового фильма. «Апокалипсис якудза» скрещивает якудза-боевики с вампирским кино, и делает это с яростной визуальной одержимостью лучших фильмов японца. Миике верен себе — прежним с его кино не уйдет никто. «Двухнедельник» же подарил за пару дней до конца фестиваля впечатление посильнее большинства каннских красных дорожек, да еще и прилагавшееся к отличному кино. На церемонию закрытия секции и европейскую премьеру своего фильма Dope (что правильнее всего будет перевести «Кайф») заявились рэпер Асап Роки, сыгравший в кино одну из ролей, и певцы Мэри Дж. Блайдж и Фаррелл Уильямс, выступившие его продюсерами. После титров всех их окружила волна любви, тем более что Dope оказался фильмом абсолютно зрительским, ураганно сыплющей шутками комедией воспитания трех гиков в декорациях лос-анджелесского гетто и дарквеба, почти «Не грози Южному централу», но для поколения биткойнов и ностальгии по рэпу 1990-х. После такого трудно предъявлять Каннам хоть какие-то претензии.