Нынешний саммит «Восточного партнерства» серьезно отличался от всех предыдущих. Если те просто заканчивались ничем, то встреча в Риге шла на фоне скандалов и завершилась серьезным публичным дипломатическим фиаско. Организаторам еле-еле удалось выработать проект заявления, который согласились подписать все страны-участницы. «Это был максимум, чего мы могли достичь сегодня», — весьма многозначительно резюмировал председатель Европейского совета Дональд Туск. Ряд политологов и даже политиков уже заявили, что рижский саммит похоронит «Восточное партнерство» в нынешнем виде и европейцам нужно искать иную форму выстраивания отношений с постсоветской периферией. «Лента.ру» попыталась разобраться в обстоятельствах клинической смерти этой политической организации.
Основная причина провала саммита да и всего проекта «Восточное партнерство» в том, что у его членов было разное понимание цели проекта. Если постсоветские государства рассматривали участие в проекте как шаг к членству в ЕС, то планы Евросоюза так далеко не заходили.
Продолжавшееся после холодной войны заполнение Евросоюзом политического вакуума на постсоветском пространстве привело к тому, что в нулевых годах на восточной периферии ЕС образовался целый пласт государств, идеологически ориентировавшихся на Европу. Причем именно идеологически. Население этих стран грезило Старым Светом, а воспитывавшиеся и обучавшиеся на Западе молодые элиты отбросили прагматику рынка и видели евроинтеграцию как свою цивилизаторскую задачу по облагораживанию местного населения, выведению его из пространства «азиатской российской культуры».
И тут Евросоюз оказался перед дилеммой. С одной стороны, он не видел ни Грузию, ни Украину, ни Молдавию (по крайней мере, как независимое государство) в своем составе. Они не подходили по идеологическим, культурным и экономическим причинам (в ЕС хватает своих Греций). С другой стороны, разрушать иллюзии местных элит и населения было глупо, поскольку это вызвало бы серьезное разочарование в Евросоюзе и, не приведи Господь, возвращение в орбиту усиливавшейся и вспомнившей о своей исторической роли в Европе путинской России. Поэтому и было придумано «Восточное партнерство» — эдакий суррогат членства в ЕС.
Проект позволял Брюсселю держать восточноевропейские страны на пороге европейского дома, не лишая надежд, что когда-нибудь они этот порог переступят. Ну а заодно и влиять на государства вдоль границ России, причем не только европейские — ведь в «Восточное партнерство» вошли не только «демократические» Грузия, Украина и Молдавия. Там оказались и другие страны постсоветского пространства, еще более далекие от демократии и перспектив членства, но все равно важные для европейской политики: турбулентная Армения, «последняя диктатура Европы» Белоруссия, а также «наследственная монархия» Азербайджан.
Однако украинские события обострили ситуацию и по-новому поставили перед Евросоюзом вопрос: зачем ему нужно «Восточное партнерство»? Станет ли организация антироссийским блоком или пойдет другим путем? Насколько можно судить по саммиту, Евросоюз с этим так и не определился, даже спустя год после начала конфликта с Россией. То же самое продемонстрировали и члены «Восточного партнерства».
Прежде всего выяснилось, что некоторые члены партнерства не готовы поддерживать антироссийские демарши и заявления. В частности, Армения и Белоруссия отказались подписывать декларацию, в которой от их имени осуждался бы переход Крыма под российскую юрисдикцию. Александр Лукашенко прямо заявил, что не готов «поддержать такую позицию». В Армении от громких заявлений воздержались, но также отказались подписать итоговый документ. Чтобы сохранить лицо, Брюсселю пришлось искать компромиссные варианты. Так или иначе, саммит был скомпрометирован.
И все бы ничего, но проблем добавила Украина, требовавшая важных для себя гарантий — в диапазоне от безвизового режима до вступления страны в ЕС. Да и Порошенко не преминул в очередной раз высказаться на международной трибуне по конфликту на юго-востоке Украины, подчеркнул агрессию в Донбассе (Украина считает, что там действуют российские войска, Москва обвинения отвергает, указывая на отсутствие доказательств). Его можно понять: тренд российско-европейских отношений в последние месяцы развивается отнюдь не в пользу Киева, на счет которого Брюссель и Москва будут договариваться о нормализации отношений. Поэтому Киев и поднимает при любом удобном случае вопросы, разделяющие ЕС и Россию, — тот же Крым.
Однако по результатам саммита Киев получил только упоминание Крыма и очередной пакет помощи в 1,8 миллиарда евро. Это вряд ли можно считать успешным завершением такого громкого саммита. Но главное — с «европейской трибуны» так и не прозвучало важных заявлений, за которыми ехала добрая половина участников.
Во-первых, европейцы проигнорировали вопрос вступления членов «Восточного партнерства» в ЕС. Об этом не упоминается ни в тексте резолюции по итогам саммита, ни даже в устных заявлениях. Более того, накануне саммита Ангела Меркель говорила, что «Восточное партнерство» не направлено на расширение ЕС и не следует давать ложную надежду членам партнерства.
Во-вторых, «демократические» члены организации, в первую очередь Украина, не получили внятных сроков введения безвизового режима, на который рассчитывали уже в 2016 году. Да, из Киева слышны какие-то отговорки, но они ничего не меняют. «ЕС панически боится, что после отмены виз с Украины хлынет поток мигрантов. Подливает масла в огонь и количество оружия на руках у украинцев», — считает глава депутатской группы по межпарламентским связям с Украиной латвийского Сейма Айнарс Межулис. И он прав — Украина не контролирует огромный участок границы с Россией, не может обеспечить собственному населению рабочие места, а также разоружить банды и боевые отряды, именуемые территориальными батальонами.
Фиаско рижского саммита уже привело к имиджевым потерям не только членов ЕС, выступающих в роли промоутеров проекта (прежде всего Польши и Швеции), но и к публичному унижению самого ЕС. Совершенно понятно, что идеология партнерства себя полностью исчерпала и придется придумывать какие-то новые ходы, чтобы хоть немного воздействовать на ситуацию. Либо признать уже, наконец, бесперспективность «Восточного партнерства» в данном составе. Это бы полностью отвечало интересам России, если бы не один нюанс.
Дело в том, что провал «Восточного партнерства» вовсе не означает, что страны региона автоматически развернутся в сторону России, у которой традиционные проблемы с реализацией политики «мягкой силы». Да, «Восточное партнерство» — это не конкурс красоты, но, как правильно заметил председатель Европейского совета Дональд Туск, «фактор красоты нужно учитывать: если бы Россия была более мягкой, обворожительной, привлекательной, ей, возможно, не надо было бы действовать деструктивными и агрессивными методами в отношении соседей». В отличие от Евросоюза, Москва пока еще не задействовала такой эффективный инструмент контроля за периферией, как идейный соблазн, предпочитая ему традиционные методы финансово-экономической привязки к своей экономике. Это, безусловно, прагматичные методы, однако опыт Грузии и Украины показал, что в конкретный революционный момент времени идеологический соблазн может сыграть настолько сильную побуждающую роль, что логика попросту остается в стороне.