Повторения крымского сценария в самопровозглашенных республиках Донбасса не будет, а те, кто предполагает нападение России на НАТО — нездоровые люди. «Все, что мы делаем, — это просто ответ на угрозы, которые возникают в наш адрес. Или кто‑то ожидал, что мы в одностороннем порядке будем разоружаться?» — заявил в интервью итальянской газете Corriere della Sera президент России Владимир Путин. 9-10 июня он совершит визит в Италию, посетит Милан и, возможно, встретится с Папой Римским. «Лента.ру» приводит наиболее интересные выдержки из большого интервью.
Гуляло мнение о том, что Россия чувствует себя преданной, брошенной со стороны Европы, как любовница бросает любовника. Что сегодня не так в этих отношениях? Вы считаете, что в украинском кризисе Европа слишком сильно зависела от Соединенных Штатов?
Мы никогда не относились к Европе как к любовнице. Я сейчас говорю абсолютно серьезно. Мы всегда предлагали серьезные отношения. А у меня сейчас такое впечатление, что Европа как раз старалась строить с нами отношения на материальной основе, причем исключительно в свою пользу. Здесь и известный «третий энергетический пакет», и недопуск наших товаров в области атомной энергетики на европейский рынок, несмотря на все договоренности. Здесь нежелание признать законность наших действий и нежелание сотрудничать с интеграционными объединениями на постсоветском пространстве, я имею в виду Таможенный союз, который мы создали и который сейчас перерос в Евразийский экономический союз.
Потому что, когда страны Европы интегрируются, это нормально, а если мы на постсоветском пространстве делаем то же самое — пытаются это объяснить стремлением России к воссозданию какой‑то империи. Почему такие подходы, не понимаю.
Ведь откуда возник кризис вокруг Украины? Причина, казалось бы, совершенно несоразмерна с тем, что мы имеем сегодня в виде абсолютной трагедии, связанной с большими человеческими жертвами на юго-востоке Украины. Вокруг чего спор зародился: бывший президент Янукович сказал, что он должен подумать о подписании договора об ассоциации Украины с ЕС и, может быть, добиться каких‑то изменений и провести консультации с Россией как со своим основным торгово-экономическим партнёром.
В этой связи или под этим предлогом начались беспорядки в Киеве. Они были активно поддержаны и европейскими нашими партнерами, и американскими. Затем переворот — абсолютно антиконституционное действие. Новые власти заявили, что они подписывают договор, но откладывают его имплементацию до 1 января 2016 года. Спрашивается, зачем переворот‑то делали? Зачем довели дело до гражданской войны? Результат тот же самый.
Кроме этого, мы в конце 2013 года готовы были дать Украине кредит в 15 миллиардов долларов по государственной линии, плюс через коммерческие банки еще 5 миллиардов и 3 миллиарда уже дали в течение года, и в два раза обещали понизить цены на газ, если они будут регулярно платить. И совсем не возражали против подписания Украиной соглашения с Евросоюзом. Но, конечно, хотели принять участие в выработке окончательных решений, имея в виду, что Украина на данный момент — и тогда, и сейчас, до сих пор — является членом зоны свободной торговли СНГ, и у нас там есть взаимные обязательства.
Как же не принимать это во внимание и без уважения к этому относиться? Мне просто в голову это не приходит. Результат — госпереворот, гражданская война, сотни погибших, развал экономики, социальной сферы, обещание Украине 17,5 миллиарда долларов на четыре года от МВФ и полная дезинтеграция экономических связей с Россией. А взаимозависимость у нас с Украиной в экономике очень большая.
Зачем это все сделали, я не понимаю.
Не настал ли сейчас момент, чтобы Россия взяла инициативу в свои руки, чтобы она каким‑то образом вовлекла американских и европейских партнеров в поиск выхода из сложившейся ситуации, сделала бы какой‑то жест готовности решать этот вопрос?
А мы так и делаем. Считаю, что документ, который мы согласовали в Минске, он называется «Минск-2», это самый правильный и, может быть, на сегодняшний день единственный выверенный путь к решению этой проблемы.
Мы, конечно, со своей стороны делаем и будем делать все, что от нас зависит, чтобы оказать влияние на власти непризнанных, самопровозглашенных республик — Донецкой и Луганской республик. Но не все от нас зависит. Наши партнеры и в Европе, и в Соединенных Штатах должны оказать соответствующее влияние на киевские власти сегодня. К сожалению, до сих пор и жертвы есть, но нет крупномасштабных боевых действий, стороны разведены. Нужно начать исполнять минские договорённости.
Проблема в том, что представители сегодняшних киевских властей не хотят даже за один стол переговоров с ними (ЛНР и ДНР — прим. «Ленты.ру») садиться. И на это мы не можем повлиять. На это могут повлиять только наши европейские и американские партнеры. И не нужно нас пугать никакими санкциями. Мы здесь совершенно ни при чем, это не наша позиция. Мы хотим добиться реализации этих соглашений.
Кстати говоря, лидеры самопровозглашенных республик публично заявили, что при определенных условиях, имеется в виду исполнение этих договоренностей в Минске, они готовы рассмотреть возможность считать себя частью украинского государства. Вы знаете, это принципиальная вещь. Думаю, что вот эта позиция должна быть воспринята как серьезное, как хорошее предварительное условие для начала серьезных переговоров.
То есть вы говорите, что на востоке Украины сейчас абсолютно не может повториться крымский сценарий?
Вы знаете, крымский сценарий связан не с позицией России, он связан с позицией людей, которые проживают в Крыму. Еще раз хочу подчеркнуть, уже много раз говорил об этом: если это позволено было сделать косовским албанцам и косоварам, почему это запрещено сделать русским, украинцам и крымским татарам, проживающим в Крыму?
Я бы хотел спросить тех, кто не хочет это признавать: если наши оппоненты считают себя демократами, я хотел бы спросить, а что же такое демократия? Насколько мне известно, демократия — это власть народа либо власть, основанная на воле народа. Вот решение крымского вопроса основано на воле народа, проживающего в Крыму.
Прав ли Запад в том, что он хочет сдерживать как‑то «российского медведя», и почему Россия продолжает говорить в таком конфликтном тоне?
Россия ни с кем не говорит в конфликтном тоне, и в таких вопросах, как сказал один из политических деятелей прошлого Отто фон Бисмарк, «важны не разговоры, а потенциал».
О чем говорят реальные потенциалы: военные расходы США больше, чем военные расходы всех стран мира вместе взятые. Совокупные военные расходы стран НАТО в 10 раз, обратите внимание, в 10 раз больше, чем военные расходы Российской Федерации. У России практически нет баз за границей. У нас остатки наших Вооруженных Сил еще с Советского Союза в Таджикистане на террористически опасном направлении — на границе с Афганистаном.
Такую же роль исполняет наша военно-воздушная база в Киргизии, она тоже нацелена на это антитеррористическое направление и была создана после нападения террористов из Афганистана на Кыргызстан по просьбе киргизского руководства. На военной базе в Армении с советских времен осталось наше военное подразделение, которое там выполняет определенную стабилизирующую роль в регионе, но она не нацелена против кого‑либо. Мы ликвидировали свои базы в различных регионах мира, в том числе и на Кубе, во Вьетнаме и так далее. То есть наша политика в этом отношении не носит какого‑то глобального наступательного, агрессивного характера.
А теперь возьмите и опубликуйте в вашей газете карту мира, нанесите туда американские военные базы по всему миру, и вы почувствуете разницу.
Мне иногда задают вопрос: вот ваши самолеты летают где‑то там далеко, над Атлантическим океаном. Патрулирование самолетами стратегического назначения в отдаленных районах осуществлялось двумя сторонами только: Советским Союзом и Соединенными Штатами — еще во времена холодной войны. Мы в начале 1990-х годов, новая, современная Россия, эти полеты прекратили, а наши американские друзья так и продолжали летать вдоль наших границ. Зачем? Несколько лет назад мы тоже восстановили эти полеты. И вы хотите сказать, что мы себя агрессивно вели?
На постоянном дежурстве находятся американские подводные лодки у берегов Норвегии, подлетное время до Москвы ракет с этих лодок — 17 минут. А мы и с Кубы давно убрали даже всякие базы, которые не имеют стратегического значения. И вы хотите сказать, что мы себя агрессивно ведем?
Ну и, наконец, Соединенные Штаты в одностороннем порядке вышли из Договора по противоракетной обороне. Антиракетные системы, базы базирования, соответствующие локаторы размещены на европейской территории или на море, в Средиземном море, на Аляске. Мы много раз говорили, что это подрывает международную безопасность. И вы считаете, что это тоже проявление нашей агрессивности?
Все, что мы делаем, — это просто ответ на угрозы, которые возникают в наш адрес. Или кто‑то ожидал, что мы в одностороннем порядке будем разоружаться?
Я когда‑то предлагал нашим американским партнерам не выходить из договора в одностороннем порядке, а систему ПРО делать совместно, втроем: Россия, Соединённые Штаты и Европа. Но это предложение было отклонено.
Что касается опасений каких‑то стран по поводу возможных агрессивных действий России — думаю, что только нездоровый человек, и то во сне, может себе представить, что Россия вдруг нападет на НАТО. В некоторых странах просто, мне кажется, спекулируют на страхах в отношении России. Некоторые хотят играть роль таких прифронтовых стран, которым за это нужно чем‑то дополнительно помогать: или в военном плане, или в экономическом, финансовом, каком угодно другом.
Например, американцам не очень хочется сближения России и Европы. Это я не утверждаю, это я говорю как предположение. Допустим, Соединенным Штатам хочется сохранить свое лидерство в атлантическом сообществе. Им нужна внешняя угроза, нужен обязательно внешний враг для того, чтобы обеспечить это лидерство. Ирана явно недостаточно — не та угроза, не очень страшно. Кем пугать? Откуда ни возьмись кризис на Украине. Россия вынуждена реагировать. Может быть, это специально сделано, я не знаю. Но не мы это делаем.
Хочу вам сказать: нечего бояться Россию. Мир настолько изменился, что люди в здравом уме не могут себе представить такого крупномасштабного военного конфликта сегодня. Нам есть чем заниматься, уверяю вас.
Владимир Владимирович, 9 мая Россия отметила 70-летний юбилей Великой Победы, которая освободила от нацизма как саму страну, так и всю Европу. Ни одна другая страна не заплатила такую кровавую цену за эту победу, как Россия, однако рядом с вами на Красной площади не было лидеров западных стран. Два вопроса: вы считали, что это проявление неуважения к российскому народу? И что сегодня означает для российской идентичности сохранение памяти о Великой Отечественной войне?
Вопрос не в идентичности. В основе идентичности лежит культура, язык, история. Война — это одна из трагических страниц нашей истории. Мы думаем также о том, что никто не имеет права забывать эту трагедию — и прежде всего потому, что мы должны думать о том, чтобы ничего подобного не повторилось. И это не пустые слова, это не опасение, основанное на пустом месте.
Мы слышим сегодня голоса, которые, например, говорят о том, что не было никакого холокоста. Мы видим, как пытаются героизировать нацистов или коллаборационистов. Это ведь связано с сегодняшней жизнью. Сегодняшний терроризм во многих его проявлениях очень похож на нацизм, и разницы, по сути, никакой нет.
Мне думается, что те коллеги, о которых вы упомянули, это, конечно, их выбор: приезжать в Москву на эти мероприятия или не приезжать, — они просто за текущей непростой конъюнктурой международных отношений не увидели гораздо более серьезных вещей, связанных не только с прошлым, но и с необходимостью бороться за наше общее будущее.
Но это их выбор, и прежде всего это наш праздник, понимаете? Мы увидели у себя ветеранов из очень многих стран мира: из Соединенных Штатов, из Великобритании, из Польши, из некоторых других европейских стран. По сути, они же все‑таки главные герои этого праздника, и для нас это было очень важно. Мы вспоминали в эти дни не только тех, кто боролся с фашизмом в Советском Союзе, мы говорили обо всех наших союзниках, в том числе вспоминали и участников Сопротивления и в самой Германии, кстати говоря, и во Франции, и в Италии. Мы обо всех помним и отдаем дань уважения всем людям, которые не жалея себя боролись с нацизмом.
Вы очень популярный лидер в России, но очень часто за рубежом и даже в вашей стране вас называют авторитарным. Почему так сложно находиться в России в оппозиции?
Что же сложного? Если оппозиция доказывает, что она может добиваться решения задач, которые стоят перед районом, регионом или страной, — думаю, что люди всегда это заметят.
У нас количество партий увеличилось в разы, мы либерализировали за предыдущие годы возможности создания политических партий, выхода их на региональную, общенациональную сцену. Вопрос только в их состоятельности и умении работать с электоратом, умении работать с гражданами.
А почему же тогда с представителями оппозиции так редко берут интервью основные российские телеканалы?
Если они будут интересны — я думаю, что у них будут брать интервью чаще.
А насчет политической борьбы — нам известно, что применяются разные средства в борьбе с политическими противниками. Достаточно посмотреть на новейшую историю Италии.
Мы видим здесь четверых российских императоров, в этой комнате. А какая историческая фигура, какой персонаж больше всего вас вдохновляет?
Вы знаете, мне довольно часто задают этот вопрос. Я предпочитаю от него уклоняться, потому что в этой связи начинаются всякие интерпретации. Поэтому я предпочел бы так ответить: я стараюсь не делать для себя кумиров.
И последний вопрос: о чем вы сожалеете больше всего в своей жизни, что вы считаете ошибкой, которую вы не хотели бы никогда больше повторить?
Буду совершенно откровенным с вами, я не могу ничего такого сейчас воспроизвести. Видимо, Господь так выстроил мою жизнь, что мне не о чем сожалеть.
Вы счастливый человек!
Слава тебе, Господи.