Политический путь Евгения Примакова — одна из самых ярких карьер эпохи. И пик ее, и спад пришелся на самый последний год XX века — новое тысячелетие потребовало новых героев. Тем не менее сегодня Примакова все чаще вспоминают с ностальгией. И за то, что его коалиционное правительство, по общему мнению, вытащило страну из последствий дефолта 17 августа 1998 года. И за то, что своим «разворотом над Атлантикой» он без единого выстрела и без единой колкости в адрес США вернул стране чувство национальной гордости. «Лента.ру» проанализировала основные этапы этой карьеры и попыталась отделить реальность от мифологизированных идеологем.
В публичную политику новой эпохи Примаков вошел в 1989 году, когда был избран в Верховный Совет СССР (ВС) по списку КПСС. Кстати, в это время он еще и возглавлял в ВС комиссию по борьбе с привилегиями. Примаков довольно быстро вошел в ближайшее окружение Михаила Горбачева: стал членом президентского совета и был направлен в Багдад в качестве личного представителя Горбачева, чтобы убедить Саддама Хусейна подчиниться требованиям Совбеза о немедленном выводе войск из Кувейта и обеспечить безопасный выезд советских специалистов из Ирака. Убедить Хусейна тогда не удалось, да и времени было в обрез: Запад уже сделал ставку на военное решение. Но Примаков проявил себя как опытный переговорщик. Его работа в качестве «шерпы» на переговорах Горбачева с «семеркой» укрепила его репутацию как дипломата. Неудивительно, что в качестве человека, приближенного к Горбачеву, Примаков 21 августа 1991 года отправился в Форос вместе с Руцким и Силаевым, в составе так называемой «ельцинской делегации».
После путча в обстановке полной неопределенности Примаков был назначен первым зампредом КГБ, при этом сам отказался от генеральского звания. Всего через пару месяцев председатель КГБ Бакатин предложил Примакову возглавить внешнюю разведку — Первое главное управление Комитета госбезопасности (ПГУ). А после распада Союза в конце 1991 года будущий премьер стал главой Службы внешней разведки (СВР) — все того же ПГУ, обретшего организационную самостоятельность. СВР он руководил вплоть до назначения главой МИД в 1996 году.
Разумеется, возможности у чекистов были уже не те, что при СССР: многими направлениями приходилось жертвовать из-за нехватки ресурсов, в то время как из Кремля настойчиво требовали расширять сотрудничество с новыми друзьями, которые еще вчера были врагами. Новый начальник был реалистом и понимал, что горячая дружба с Вашингтоном, в возможность которой так верили в конце 1980-х, может легко смениться враждой, а создание отлаженного агентурного аппарата — дело не одного десятилетия.
Примаков руководил разведкой до 1996 года. В СВР его любили — не говоря о том, что со многими чекистами он был знаком еще с тех времен, когда работал собкором «Правды» на Ближнем Востоке. В эпоху нестабильности новый начальник не стал рубить с плеча и перестраивать аппарат, и без того хорошо работающий. Когда газеты призывали разогнать спецслужбы и люстрировать их сотрудников, Примаков защищал своих подчиненных в прессе и перед властями и старался сделать все, чтобы сберечь кадры в условиях экономических проблем. В 1992 году по инициативе Примакова был принят закон «О внешней разведке РФ».
Из кресла начальника СВР в январе 1996-го Примаков пересел в кресло министра иностранных дел. Ельцину был нужен новый министр: Козырев слишком скомпрометировал себя и был слишком прозападным — злые языки утверждали, что МИД при нем превратился в филиал Госдепартамента. Первый угар прошел, Москва вспомнила, что у нее тоже могут быть национальные интересы. Для их реализации требовался другой человек.
В МИД Примаков переходить не хотел, но, как он сам писал впоследствии, предложение Ельцина было слишком настойчивым, и отвергнуть его он не смог. На Западе назначение Примакова вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию. Вместо Козырева, который был готов на все, лишь бы партнеры из НАТО были довольны, российскую внешнюю политику возглавил «дружелюбный змей из шпионского агентства», как охарактеризовала Примакова статья в The New York Times. В МИДе нового руководителя встретили очень тепло, вскоре прозвав его за глаза Максимычем. Как вспоминал Сергей Лавров, в коридорах высотки на Смоленской площади царил энтузиазм: с приходом Примакова в российскую внешнюю политику возвращалось позабытое достоинство.
Примаков оказался одним из самых сильных российских министров иностранных дел. Он кропотливо восстанавливал контакты с бывшими союзниками СССР, с такой легкостью оборванные Козыревым: Индией, Сирией, Кубой; призывал забыть старые обиды Венгрию, Чехию и Польшу; искал общие интересы со «старой Европой» — Францией, Италией и Германией. Он был сторонником принципа многовекторности. Именно при Примакове начался российский «разворот на Восток»: министр понимал, что КНР — один из важнейших соседей и потенциальных партнеров для России, и отстаивал идею треугольника Россия — Индия — Китай. Все эти действия позволили нынешнему главе МИД Сергею Лаврову говорить о «доктрине Примакова».
Американцам назначение Примакова особой радости не принесло: в отличие от предшественника, новый министр не стеснялся демонстрировать, что Россия претендует на роль великой державы, и активно протестовал против расширения НАТО на восток, подыскивая в Альянсе тех, кто был недоволен американским доминированием. Благодаря такой политике Берлин вскоре выступил с идеей создания Совета Россия — НАТО, а Париж предложил отложить расширение до того момента, как с Россией удастся найти общий язык. При этом ни о каком разрыве отношений между Москвой и Вашингтоном речи не шло: жестко критикуя «расползание» НАТО, Россия сотрудничала с американцами на других направлениях. Когда американцы начали готовить новый удар по Ираку в 1997 году, Москва выступила в качестве посредника, убедив Саддама не высылать спецкомиссию ООН по Ираку.
Для истории Примаков будет политиком ельцинской эпохи, однако отношения с президентом Ельциным у него были неоднозначные. Известно, что указ о роспуске Верховного Совета в 1993 году Примаков не поддержал: сам с советами не выступал, но на вопрос ответил без обиняков. Рассказывают, что Ельцин после этого месяц с ним не разговаривал.
Однако осенью 1998 года, после катастрофического дефолта 17 августа, именно Примаков стал компромиссной фигурой премьер-министра. Пожалуй, в новейшей российской истории это единственный пример столь сложного и кропотливого согласования интересов при назначении на эту должность. На последних выборах в Госдуму в 1995 году победили коммунисты, парламент в значительной степени контролировали они. «Красная» Дума даже и Сергея Кириенко весной 1998 года утвердила только с третьей попытки. После третьего отказа Ельцин по закону имел право распустить нижнюю палату.
31 августа Думе предложили утвердить премьером Виктора Черномырдина, и коммунисты в очередной раз закусили удила: отказали раз, потом второй. Борис Ельцин в своей книге «Президентский марафон» писал, что лидер КПРФ Геннадий Зюганов тогда продвигал в премьеры мэра Москвы Юрия Лужкова — реального кандидата для следующих президентских выборов. А Примаков, по свидетельству Ельцина, заранее заявил, что «в премьеры не пойдет ни под каким видом». Третий раз предлагать Думе Черномырдина было рискованно, — в случае роспуска нижней палаты коммунисты на волне кризиса легко выиграли бы выборы. И депутаты сами предложили Ельцину несколько кандидатур. Среди них действительно был Лужков, а еще — глава парламентского комитета по экономической политике коммунист Юрий Маслюков, известный банкир Виктор Геращенко, спикер Совета Федерации Егор Строев и сам Евгений Примаков, глава МИД. «Уговаривайте Примакова», — был ответ Ельцина.
Уговорили. 10 сентября 1998 года Примаков был утвержден премьером, причем голосовали за него 315 депутатов из 450, — для сравнения: Дмитрий Медведев получил в 2012 году меньше голосов в абсолютно лояльной президенту нижней палате. Правительство Примаков формировал на основе коалиции всех правящих сил, и чем глубже кризис в текущем 2015 году, тем больше было поводов у оппозиции вспоминать это правительство добрым словом. Хотя, как признают многие, самое мудрое, что оно сделало, — просто не мешало экономике восстанавливаться. В результате дефолт даже встряхнул отечественного производителя, оказав на экономику импортозамещающее воздействие, которого мы сегодня добиваемся целый год с помощью продуктового эмбарго.
Именно на посту премьера наш герой совершил свой самый знаменитый внешнеполитический шаг, вошедший в историю как «разворот над Атлантикой», или «петля Примакова» — в ответ на удар НАТО по Югославии. 23 марта 1999 года премьер вылетел в США, чтобы принять участие в заседании российско-американской комиссии. Ситуация была напряженной: спецпредставитель президента Клинтона Ричард Холбрук прибыл в Белград, где предъявил Слободану Милошевичу ультиматум НАТО, требуя немедленно вывести войска из Косова. Переговоры явно срывались, Примаков понимал, что ситуация висит на волоске, и заранее предупредил вице-президента США Альберта Гора, что в случае начала бомбардировок заседания комиссии не будет. Американцы решили продемонстрировать свою решимость и не стали откладывать удар по Югославии. Узнав об этом, Примаков приказал развернуть самолет обратно на Москву. Этот резкий шаг без всякой риторики времен холодной войны продемонстрировал, что Россия не приемлет пренебрежения своими внешнеполитическими интересами и не позволит с собой разговаривать с позиции силы. Пожалуй, именно этот поступок принес профессиональному аппаратчику Примакову еще и народную любовь: чувство национальной гордости и отстаивание геополитических интересов впервые демонстрировались отнюдь не в старой советской стилистике.
Популярный премьер Примаков естественным образом превратился в 1999 году в реального кандидата в президенты, в то время как ельцинская группировка нуждалась в другой фигуре. Сам Ельцин в мемуарах пишет, что Примаков стал концентрировать вокруг себя «антилиберальные, антирыночные силы», что он стал раздражающим фактором для разных сил в обществе и мог вызвать его поляризацию. Хотя после отставки Примакова фонд «Общественное мнение» провел опрос и выяснил, что 81 процент россиян эту отставку не одобрили.
Как бы то ни было, отставка Примакова 12 мая 1999 года не стала следствием политической интриги или ревности Ельцина. Ответственность за нее во многом лежит на КПРФ, которая вовремя не оставила затею с импичментом. Процедура была начата еще весной 1998 года, до дефолта и назначения коалиционного правительства. Что это было — неумелая интрига, неуместная идеологическая упертость или политический эгоизм? Останься Примаков премьером до парламентских выборов 1999 года, он бы повел в Думу не коммунистов, а провластный блок вроде «Нашего дома — России». И стал бы главным конкурентом Геннадия Зюганова.
Между тем Юрий Лужков, проигравший в борьбе за премьерское кресло Примакову, еще осенью 1998 года учредил движение «Отечество» и стал его председателем. Отправленный Ельциным в отставку Примаков превратился в союзника недавнего конкурента: в августе 1999 года Примаков вместе с Лужковым стали сопредседателями избирательного блока «Отечество — Вся Россия» (ОВР). Интересно, что членство в блоке тогда зарегистрировал член Совета Федерации, а ныне мэр Москвы Сергей Собянин, сменивший на этом посту основателя «Отечества» Лужкова. Однако поддержка губернаторов и сенаторов оказалась недостаточной. Прошедшая в 1999 году парламентская избирательная кампания, кажется, уже вошла в учебники политологии и журналистики как пример «черной» информационной войны. Достаточно напомнить лишь самый яркий ее эпизод — показанный в программе Сергея Доренко сюжет об операции по протезированию тазобедренного сустава, которую Примакову сделали в швейцарской клинике. Пафос сюжета состоял в противопоставлении молодого энергичного кандидата Путина якобы дряхлому и больному Примакову. По иронии судьбы, после этого он еще отработал два срока на президентском посту — только возглавлял не Россию, а Торгово-промышленную палату.
«Отечество» на выборах в декабре 1999 года уступило пропутинскому «Единству», получив 13 процентов против 23 процентов у соперников. Бенифициаром раскола в правящих элитах оказалась занявшая первое место КПРФ. Примаков стал не президентом, а простым депутатом. Вместе с ним по списку ОВР были избраны, в частности, нынешний первый замглавы Администрации президента Вячеслав Володин, вице-спикер Госдумы Александр Жуков. Однако ОВР очень скоро слилось с «Единством» в «Единую Россию». В 2011 году Примаков завершил политическую карьеру, отказавшись баллотироваться на третий срок на посту президента ТПП. «Этого вполне достаточно», — такими чертами подвел он итог под своими двумя сроками. Пожалуй, эта фраза хорошо характеризует примаковский стиль в политике: взвешенный и умеренный.
Интернет на кончину Примакова откликнулся воспоминаниями о двух ключевых сюжетах: «развороте над Атлантикой» и преодолении последствий кризиса. Все это звучит неожиданно актуально сегодня, когда на повестке дня — баланс между национальной гордостью и нормальными отношениями с Западом, а также импортозамещение на фоне роста курса доллара. Не был ли примаковский стиль в политике упущенным шансом России?
«Правительство Примакова сразу стало конфликтным, — рассказал «Ленте.ру» вице-президент Центра политтехнологий Алексей Макаркин. — Он был человеком скорее эпохи Горбачева, хотя сейчас эти фигуры часто противопоставляют. Не хотел и не любил больших изменений и либеральных экономистов, хотя считал, что рыночные реформы стране необходимы. То, что правительство просуществовало без больших конфликтов, обусловлено только кратковременностью его существования». Но первый звоночек возможных конфликтов уже прозвенел, когда Дума при Примакове не стала принимать Земельный кодекс — «Родиной не торгуем». Однако пример политического компромисса на короткой дистанции Примаков показал.
А что до «разворота над Атлантикой», то нынешних антиамериканистов его автор непременно разочаровал бы своей умеренностью. «Петля Примакова» никогда не превращалась в удавку для нормальной интеграции России с Западом. «Если политика — искусство возможного, то Примаков всегда очень четко чувствовал границы этого возможного», — подытоживает Макаркин. Может быть, вот этого качества нам сегодня часто и не хватает.