В центре Digital October состоялось вручение дипломов выпускникам Российской школы экономики (РЭШ) 2015 года. В рамках мероприятия прошла лекция члена совета директоров, совладельца «Альфа-банка» Петра Авена на тему «Российская экономика: назад в СССР? Или?..». Экономист и председатель совета директоров РЭШ Максим Бойко, представляя лектора аудитории, отметил, что Авен, будучи ближайшим сподвижником Егора Гайдара — один из лучших лекторов по теме значимости экономических реформ. До того как было сформировано правительство Гайдара, они тесно взаимодействовали, обсуждали пути и методы реформирования тогда еще советской экономики. По словам лектора, в своем выступлении он попытался отрефлексировать уже имеющийся опыт и понять, пойдет ли сейчас страна снова назад после многих лет реформ и движения от СССР. И если да, то почему. «Лента.ру» записала основные тезисы выступления Петра Авена.
В венгерском городе Шопрон 25 лет назад была написала первая программа реформ Советского Союза. В ее создании принял участие и я, а также все те, кто позже вошел в команду Гайдара. Уже в те годы было понятно, что советская экономика в том виде, как мы ее знали, перестанет существовать и рухнет. Мы не думали тогда, что рухнет Советский Союз, но понимали, что экономика совершенно фундаментально поменяется, это и произошло.
Причин, которые привели к коллапсу советского мира, было три. Первая и самая главная — экономическая. По официальной советской статистике, самой удачной была первая пятилетка Брежнева — это 1966-1970 годы. В то же время, по расчетам ученого Григория Ханина, самой успешной была последняя пятилетка Хрущева — это 1961-1965 годы.
Начиная со второй половины 1960-х годов, советская экономика стала явно затухать. Открытие нефтяных месторождений Самотлора во многом остановило катастрофическое падение. Но тем не менее каждый год темпы роста падали. В Советском Союзе много лет происходило то, что позже Владимир Войнович описал в книге «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина»: «Дела в колхозе шли плохо. Не сказать, что совсем плохо, можно было бы даже сказать хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже».
В то же время такое положение дел — снижение жизненного уровня и нарастающие проблемы — доказывают, что столь долгий процесс может тянуться десятилетиями. Но только наложение этого процесса на какие-то внезапные, неожиданные события способно поменять всю страну.
Таким главным событием было падение цен на нефть весной 1986 года, когда рухнули все возможности получения денег. Советская экономика была очень закрытая, совокупный экспорт и импорт составлял не более 6-7 процентов ВВП. И хотя переоценивать значение нефти в то время не стоит, тем не менее, она давала ресурсы, прежде всего для того, чтобы покупать кормовое зерно: 17 процентов потребляемого зерна импортировалось в страну, что, в свою очередь, давало мясо. Кроме того, на валюту подкупалась элита, в том числе западная. В результате же наложение длинного спада на катастрофическую ситуацию и стало главной причиной слома советской модели.
Сейчас мне удивительно читать о том, как здорово жилось в Советском Союзе. В то время, как Госкомстат отслеживал наличие в торговле 115 наименований товаров, в 1990 году ни один из них не был свободно доступен, включая сахар и прочие товары ежедневного спроса. Основной экономический закон социализма звучит очень просто: каждый товар может стать дефицитным. Это в полной мере произошло к 1990 году. Товаров не было. По официальной статистике, 1990 год стал первым годом спада ВВП: на 5 процентов в 1990 году, а в 1991-м все это уже совсем посыпалось.
Уже в 1991 году большие города стояли перед угрозой реального голода. Советская экономика по своему устройству могла справляться с индустриализацией, с обозримым миром небольшого количества товаров, которые тогда производились. Но эта экономика совсем не могла противостоять новому постиндустриальному миру, который мог производить много разных товаров, и из центра контролировать это разнообразие уже было невозможно.
Второй причиной падения СССР стало нежелание советской элиты мириться с происходящим, и прежде всего с материальным состоянием дел. Идеологические догмы к тому времени не работали, а сохранение советского строя уже не было основной ценностью для элиты.
Этот фактор наложился на третий — в 1980-е годы рухнули информационные барьеры. Ранее, с точки зрения массового сознания, реальное понимание разницы в уровне жизни было недоступно. Примером этому служит визит Леонида Брежнев в Соединенные Штаты и его поход в универмаг Saks на Пятой авеню. Там он провел полдня и на выходе сказал своему референту Евгению Самотейкину: «Женя, с ширпотребом они вопрос решили, а продовольствие они завезли к нашему приходу. Так быть не может».
Я считаю, что и сейчас это колоссальная проблема. Мы и сейчас абсолютно не понимаем западный мир, и наша пропаганда сегодня этому способствует. Но и Западу до сих пор сложно понять российскую ментальность.
Но, так или иначе, в 1980-е годы барьеры начали рушиться. Пошли командировки на Запад, появились компьютеры, ксерокс, а позже и интернет. Важнейшую роль в распаде Советского Союза, безусловно, сыграл Запад. Я не верю в теории заговора совсем. Но в те годы, безусловно, пришедшие к власти Рейган и Тэтчер поставили себе цель — уничтожение СССР. Это была опасная страна в то время, в отличие от России сегодняшней. У СССР был колоссальный военный потенциал, реально направленный в сторону НАТО. Началась массированная гонка вооружений, специально нацеленная на истощение ресурсов Советского Союза. Мы оказались втянуты в эту гонку, и в какой-то момент стало ясно, что экономический разрыв такой гигантский, что он не может быть преодолен.
И последняя причина, которая вполне релевантна и сегодня, — это то, что страны Восточной Европы, которые входили в советскую систему в то время, начали пытаться из нее выходить. Такое давление соседей, давление «друзей» и пример того, что они начинали жить по-другому, было еще одним фактором падения СССР.
Скатывание Советского Союза вниз после падения цен на нефть в 1986 году для Горбачева было совершенно очевидным. И тем не менее, пока не начался настоящий коллапс, не возникла реальная угроза голода, никто ничего не делал. Ровно такая же история произошла и в 1917 году: пока в Петербурге не начались хлебные очереди, революция не произошла. Поэтому жизнь в стране может ухудшаться очень долго, и, как показывает исторический опыт, само по себе это не подталкивает страну к реформам.
«Величие» Ельцина заключалось в том, что в отличие от Горбачева он понял, что надо все одним ударом полностью ломать и вставать на совершенно другие рельсы. Это он и сделал. Назначение Гайдара также было своего рода сломом системы — он был готов к кардинальному реформированию, так как постепенные шаги уже ничему бы не помогли.
В свое время было невозможно представить, чтобы в России, например, появился конвертируемый рубль. Существовала 88-я статья за спекуляцию и хранение валюты, по которой давали от 10 лет тюрьмы до расстрела. Еще в ноябре 1991 года, выступая в Госдуме, над моей идеей обменных пунктов начали смеяться. У меня спросили: «Вы что, действительно думаете, что это может пойти? Отдать рубли и получить за них доллары? Вы сумасшедший — долларов же не хватит».
Советский Союз сейчас мифологизирован. Если читать левую прессу, это вообще полная сказка. Такое ощущение, что говорят о стране, которой никогда не существовало. А все было совсем по-другому. <…> Плановая экономика, — это тоже легенда. С какого-то момента реальной плановой экономики быть не могло. Экономика стала очень сложная, и центр в лице Госплана был не в состоянии разбираться, что на местах происходит. Это было то, что называлось экономикой торга, когда завод приезжал в Москву за ресурсами, что-то рассказывал, Госплан от него чего-то требовал — они торговались за план, квартиры руководству, фонды, лимиты, командировки за рубеж. Был такой сложный торговый мир. И это наследство торговой ментальности оставалось с нами и остается до сих пор. Мы тогда уже понимали, что Россия должна быть самой либеральной из либеральных стран, потому что все, включая нормы и законы, является предметом торга и обсуждения.
Более или менее либеральная экономика была построена в России к началу 2000-х годов. Главный критерий нелиберализма — это наличие индивидуальных решений, ведь существование единого правила — это основа либерального мироощущения: все равны. До начала 2000-х годов в стране были совершенно индивидуальные решения: депозиты Минфина давались наиболее близким коммерческим банкам, импортные льготы — различным обществам инвалидов, церкви и так далее.
Первым реальным либеральным правительством было правительство Примакова, которое, столкнувшись с тяжелейшим кризисом 1998 года, было не в состоянии ничего регулировать. А апофеозом нелиберализма была чудовищная ошибка Анатолия Чубайса — залоговые аукционы, в результате которых была роздана собственность по списку бизнесменам, которые должны были поддерживать действующую власть.
Все эти годы страна явно шла в сторону либеральных реформ, и поразительный рост российской экономики в начале 2000-х — во многом следствие именно этого. Причина популярности Владимира Путина и его безусловной победы на президентских выборах в 2012 году — это те выдающиеся экономические результаты, которая страна имела в начале тысячелетия.
Движение в сторону либеральных реформ не замедлялось до глобального кризиса 2008-2009 годов — в эти годы были заметны некоторые явления макроэкономических и институциональных явлений, которые внушали опасения. Например, все эти годы росло значение нефтегазовых доходов. В Советском Союзе нефть давала приблизительно 30 процентов экспорта. В 2010 году эта цифра выросла приблизительно до 64 процентов, еще 16 процентов пришлось на долю металлов.
Примечательно, что в XVI веке примерно такую же долю доходов бюджета занимала пушнина — она и стала двигателем для освоения Сибири. То есть государство всегда занимается только тем, что ему интересно, — сейчас это нефть, тогда была пушнина, все остальное побоку.
Все 2010-е годы росли доля нефти в экспорте и зависимость от импорта. Если еще в 1990-е годы импорт давал 30 процентов потребления, то перед началом кризисных явлений последнего года это число составляло 45 процентов.
Начиная с 2008-2009 годов Россия стала уходить от либеральной модели. Во время кризиса большая часть крупных российских компаний оказалась не способна финансировать свои долги перед Западом. И вместо того чтобы спасать работников или отдельные предприятия, помощь получили непосредственно собственники. Более того, государство, давая деньги, не входило в капитал этих компаний.
Во многом это стало следствием иллюзии мощи государства. Государство стало очень богатым благодаря нефтяным доходам, посчитало, что оно может все, и это продемонстрировало. Эта идея ментально близка населению. По опросам, 70 процентов населения стоит за пересмотр итогов приватизации. Наиболее яркие примеры возникли на рынке нефти. Еще в 2000 году доля государства в добыче нефти составляла 11 процентов, сейчас — 55 процентов.
Кроме того, доля ВВП, производящегося на государственных предприятиях, превысила 50 процентов, начали расти доходы и расходы консолидированного бюджета. И если в 2007 году 31 процент ВВП тратился через консолидированный бюджет, то в 2009-м и 2014-м он составлял 41 и 38 процентов соответственно. Это фундаментальное изменение, разворот всей ситуации. Когда Кудрин был министром финансов, Россия двигалась в сторону сокращения расходов, преодолели идеологию дефицита — бюджет был профицитным.
Но особенно четко разворот к советской модели был виден в патернализме по отношению к населению. В 2004 году в государственном секторе работало 16,4 миллиона человек. Сегодня эта цифра — 20 миллионов, то есть 28 процентов рабочей силы.
Социальные выплаты сегодня обеспечивают 20 процентов доходов населения, действуют 750 законов, которые определяют социальные выплаты. В стране практически бюджетное здравоохранение. И хотя существует медицинское страхование, на самом деле это фикция.
Кроме того, пенсионная система фактически сворачивалась. В течение двух лет обязательные пенсионные накопления замораживались под государственным управлением. Сейчас идет речь о том, что их можно отменить. Все социальные выплаты безудержно росли. Пенсии в номинальном выражении росли на 33 процента в год.
В какой-то момент это послужило мотором выхода из кризиса, потому что потребление вытаскивало экономику, но это и указывало на все те будущие проблемы с бюджетом, которые могли возникнуть. Советский Союз во многом был уничтожен бюджетным кризисом: у Горбачева кончились деньги.
Все последние годы шло усвоение уроков прошлого. После кризиса 1998 года государство поняло, что не надо брать много денег взаймы, необходимы резервы. Сегодняшняя политика Центрального банка, который их наращивает, существенно превосходя нормальные рекомендации МВФ, — это во многом усвоенный урок 1998 года. Я считаю, что это правильная логика. Во время кризиса надо спасать две вещи: резервы и банковскую систему, все остальное маргинально.
Однако в бюджетной сфере наблюдается возвращение к советским временам: Олимпиада в Сочи обошлась в 50 миллиардов долларов, было несколько и других весьма дорогостоящих проектов. Кроме того, в последнее время правительство увеличивает долю военных расходов. В 1990-е годы они составляли 2-–2,5 процента ВВП. В 2014 году они выросли до 3,2, а в этом году — до 4,2 процента ВВП.
Нынешняя ситуация с инвестициями также напоминает советские времена. В СССР государство было единственным инвестором. В 1990-е годы приток капитала доходил у нас до 100 миллиардов долларов в год. Сегодня же вследствие большого оттока капитала (в 2014 году — 152 миллиарда, прогнозируемые цифры по 2015 году — не менее 100 миллиардов долларов) государство тоже становится единственным большим инвестором.
Говорить, что наша экономика сегодня похожа на советскую — это большущее заблуждение. У нас по-прежнему половина экономики находится в частных руках. И в этой связи она фундаментально более адаптивна, чем советская. <…> Эта адаптивность экономики страхует от голода, от холода и от полного экономического коллапса. Даже при падении ВВП на два, три, четыре процента в год, при падении инвестиций этого не произойдет. Никакие апокалиптические прогнозы нам не светят.
Однако в этом есть свой минус — в России реформы всегда начинались тогда, когда становилось совсем плохо. Главным фактором для перемен было желание элиты жить другой жизнью. И сейчас только этот фактор в совокупности с пониманием, что только либеральная экономика может обеспечить величие страны, может вернуть Россию на путь реформ.