История Вьетнама — освободительные войны и восстания, а также конкуренция с могучим северным соседом — Китаем. Именно в этих условиях сформировался национальный миф государства, влияющий на его внешнюю и внутреннюю политику. Самовосприятие вьетнамцев как воинственной и героической нации поддерживается и культивируется правящей в республике компартией. Однако сегодня встает вопрос: насколько этот миф соответствует задачам проведения экономических реформ и выстраивания нормальных отношений с соседями?
Несмотря на все попытки глобализации и высоких технологий смешать народы Земли в единое абстрактное человечество, мир по-прежнему держится на национальных государствах. Для мобилизации населения на этапе активного государственного строительства нужны объединяющие идеи, элементы культурного кода, создающие исторический контекст, придающие смысл всему существованию государства. Бурно развивающийся Вьетнам как раз находится на таком этапе.
Социалистическая Республика Вьетнам существует лишь 40 лет — с момента объединения страны под властью коммунистической партии в 1975 году. Однако современный Вьетнам ощущает себя преемником древнего государства.
Долгое время считалось, что бронзовая цивилизация пришла в Юго-Восточную Азию из Китая, но археологические находки 1970-х указывают на то, что работать с бронзой в регионе научились если не раньше, чем в Китае, то, по крайней мере, одновременно. Своя бронзовая культура — предмет особой гордости вьетнамцев. В эпоху так называемой донгшонской цивилизации (по названию деревни в дельте реки Красной, на которой стоит и нынешняя столица страны) народностью лаквьет в 2879 году до н.э. было создано полулегендарное королевство Ванланг. Символом культуры Донгшон стали бронзовые барабаны с характерным геометрическим узором, сценами народной жизни и изображениями тотемных животных. Сегодня туристы охотно покупают сувениры с донгшонскими узорами и небольшие копии этих самых барабанов.
Около 258 года до н.э. Ванланг был завоеван другим вьетнамским протогосударством Аувьет, располагавшимся на территории сегодняшних китайских провинций Гуандун и Гуанси. Объединенное королевство Аулак под властью китайского военачальника Чжао То было включено в состав нового государства Намвьет, которое в 111 году до н.э. вошло в Ханьскую империю. С этого момента началась «тысячелетняя зависимость» страны от Китая. Проникновение китайских политических, социальных, культурных и религиозных практик было всеобъемлющим. Поэтому для европейца вьетнамские исторические реалии почти неотличимы от китайских.
В то же время именно борьба с Китаем стала объединяющей силой для внутренних политических движений Вьетнама. Тысячелетие в составе китайской империи кончилось битвой на реке Батьданг, когда вьетнамцы воспользовались знанием приливов и посадили китайский флот на вкопанные в дно реки деревянные колья. Китай был и остается главным претендентом на роль внешнего врага номер один, и сами китайские правители регулярно подпитывали этот образ попытками вернуть или «замирить» юг. Большая часть средневековой истории Вьетнама — это история войн, восстаний и объединений с кульминациями в виде громких побед.
Нынешнее правительство страны, формально борющееся со средневековыми предрассудками и суевериями, тем не менее поощряет религиозное почитание национальных героев, боровшихся с китайскими захватчиками. Один из самых почитаемых — полководец Чан Хынг Дао, успешно руководивший тремя войнами против монголо-китайских захватчиков в XIII веке. Сегодня его дух не только охраняет входы в большинство пагод страны, но и способствует успешным родам, отгоняя демона, иногда посещающего беременных.
После окончания самого длительного (но не последнего) периода китайского владычества вьетнамское государство само двинулось на юг («нам тиен») и вплоть до XIX века расширяло территории за счет разгромленного королевства Тямпа и земель в нижнем русле Меконга, отошедших вьетнамцам в результате войн и интриг с ослабевающей кхмерской империей Камбуджадеша. Кстати, потерю этих территорий с современным городом Хошимин (Сайгон) камбоджийцы Вьетнаму до сих пор не могут простить — их мечтал вернуть Пол Пот, и сегодня такие же планы вынашивают некоторые радикальные оппозиционеры.
Во второй половине XIX века Вьетнам колонизировали французы, освобождение от которых потребовало революции и освободительной войны. Затем — война c США за объединение страны под властью коммунистов, тяжелые десятилетия хозяйственного восстановления. Только в 2000-е годы Вьетнам приобретает черты динамично и мирно развивающейся азиатской экономики.
Так и возник современный вьетнамский политический миф с его характерной комбинацией тесно связанных между собой элементов. Вьетнамцы убеждены, что их государственность возникла совершенно самостоятельно, а важные технологические достижения древности не были привнесены извне. Китайская цивилизация пришла не на пустое место, а лишь была усвоена вьетнамской культурой, стала ее частью. Это дает Вьетнаму чувство субъектности, обосновывает право на самостоятельность.
Но поскольку эта самостоятельность на протяжении долгой истории страны часто подвергалась внешним угрозам, у вьетнамцев сформировалась психология вечной борьбы, альтернативы которой не существует. Право вьетнамцев проживать на своей территории под управлением «своих» отстаивается почти с экстремистским рвением. Уже упоминавшийся полководец Чан Хынг Дао, используя в борьбе с наступающими монголами тактику выжженной земли («пустой дом, пустой сад»), наказывал смертной казнью крестьян, отказывавшихся уничтожать урожай и уводить скот.
Угроза с севера заставляет Вьетнам расширяться на юг. На Индокитайском полуострове вьетнамцы хотят чувствовать такую уверенность, которую может позволить себе только региональный гегемон. Поэтому прочность позиций на юге для вьетнамской национальной идеи не менее важна, чем надежность границ на севере. Население страны хочет видеть своих руководителей способными жестко ответить на любые претензии со стороны соседей. Яркий тому пример — решительный разгром вьетнамскими войсками в 1978-1979 годах режима «красных кхмеров» и установление в Камбодже дружественного правительства.
Восстания и войны были и пока остаются основным содержанием вьетнамской истории. На этом фоне боевая социалистическая риторика выглядит вполне гармонично. Личностное почитание вождя революционной войны Хо Ши Мина дополняется его религиозным культом как великого духа (именно культ предков, в том числе правителей славного прошлого, во Вьетнаме является основным верованием). При входе в посольство Вьетнама в Москве есть небольшое углубление с алтарем «дядюшки Хо», где стоит его позолоченная статуя, постоянно курятся благовония и лежат обильные подношения.
Есть и еще одна интересная аналогия. Многие из династий, правивших Вьетнамом на протяжении его долгой истории, основывались лидерами национально-освободительных или объединительных движений. Похожим образом и сегодняшняя легитимность Коммунистической партии Вьетнама в большой степени строится на том, что именно она возглавила борьбу за независимость, а затем и за единство страны.
Но сможет ли нация, привыкшая к вечной войне, жить в мире? Сегодня перед Вьетнамом стоит задача перейти от ментальности борьбы к ментальности развития. Враждебного окружения больше нет. Старые враги превратились в ценных партнеров. Да, возможно, Китай хотел бы видеть во Вьетнаме младшего соседа, и китайское руководство вполне может использовать свое доминирование в Южно-Китайском море, чтобы разыграть националистическую карту. Но военной опасности, к счастью, нет, и об угрозе утраты самостоятельности Вьетнама всерьез говорить не приходится.
Самовосприятие вьетнамцев как воюющей нации транслируется и на внешнюю аудиторию. Вьетнам ассоциируется прежде всего с напалмом и партизанами, а не развитым рынком телекоммуникаций и молодой, хорошо образованной рабочей силой. Героическое прошлое, конечно, забывать нельзя, но для нынешнего Вьетнама быть привлекательным с экономической точки зрения гораздо важнее, чем внушать страх бескомпромиссностью в борьбе с врагами.
В ближайшее десятилетие компартии предстоит продолжить поиск своего места в стремительно меняющемся вьетнамском обществе. Дальнейшие рыночные реформы, скорее всего, неизбежны. Государству придется ослаблять свое участие в управлении экономикой, а значит, последуют и политические сдвиги. Кредит доверия однопартийной системы может пополняться или войной, или экономическим чудом. Чуда, о котором говорили в 2000-х, не произошло. Уже понятно, что его придется ковать самостоятельно, через сложные и не всегда популярные реформы. Сможет ли Коммунистическая партия Вьетнама поспевать за темпом перемен, сохранит ли целостность идеологии или не справится и просто закрутит гайки?
В первые годы после обретения независимости, когда решалась судьба вьетнамского государства, левый выбор был отнюдь не очевиден. Президент коммунистического Вьетнама Хо Ши Мин писал письма президенту США Гарри Трумэну и просил поддержки, обещал дружбу и соразвитие: «Мы просим того, что было благосклонно даровано Филиппинам. Как и у Филиппин, наша цель — полная независимость и полное сотрудничество с Соединенными Штатами». Трумэн на письма не ответил, по глубокой иронии опасаясь как раз связей вьетнамского руководства с мировым социалистическим движением. На деле же по сравнению с независимостью коммунизм был вторичен.
Августовская революция 1945 года была в первую очередь национально-освободительной. Война с США была в первую очередь войной за проживание всех вьетнамцев в одном государстве на всей причитающейся им территории, управляемой только вьетнамцами.
Это, в сущности, и есть национальное государство.