Кризис в отношениях между Россией и европейскими странами в настоящее время кажется трудноразрешимым. Тем не менее, даже исходя из географических детерминант, Европейскому союзу и РФ придется так или иначе выстраивать свои отношения, и для обеих сторон было бы лучше, если эти отношения станут партнерскими. О прошлом и будущем проекта «Большая Европа», о его нынешних проблемах и международном контексте в интервью «Ленте.ру» рассказывает историк, директор Института Европы РАН Алексей Громыко.
«Лента.ру»: Прошло больше 20 лет после завершения холодной войны, но после событий 2014 года Европа кажется разделенной как никогда. Тем не менее в российском экспертном сообществе вы являетесь одним из ключевых сторонников концепции «Большой Европы» как единого пространства от Лиссабона до Владивостока. На каких предпосылках строится эта идея и каковы ее основные принципы?
Громыко: Принципы объединения всего пространства европейской цивилизации на какой-то максимально консолидированной платформе. В экономической сфере это могла бы быть зона свободной торговли, общее гуманитарное пространство, по которому мы продвинулись дальше всего. Например, Болонская система со всеми ее плюсами и минусами является движением стран Евросоюза и России по пути объединения образовательных сфер, и координация, взаимодействие и стандартизация в этой области становятся выше с каждым годом. В политической сфере также было много работы между Россией и Евросоюзом, до сих пор существует целый ряд механизмов сцепки. Проходит множество встреч на различных уровнях, работает дипломатическая миссия России при Евросоюзе.
Справедливости ради, в этой сфере существует больше всего проблем, которые влияют и на экономическое поле взаимодействия, и на гуманитарное и научное сотрудничество. Например, регулярные встречи на уровне министерств в рамках Совета по постоянному сотрудничеству между Россией и Евросоюзом не проводятся уже с 2011 года, хотя тогда еще никто теоретически не мог помыслить об украинском кризисе. Это косвенно указывает на то, что еще за несколько лет до низшей точки наших отношений, на которой они оказались в 2014 году, уже накопилась критическая масса противоречий. И сейчас политика оказывает определяющую роль для всего комплекса отношений, в том числе она оказывает очень болезненное и вредное влияние на экономическую сферу, которая является главным фактором в сближении общеевропейского цивилизационного пространства.
Есть ли перспективы для преодоления нынешнего раскола?
Если мерить историю не конъюнктурными, а более длинными периодами, то можно заметить, что она всегда представляет собой некое зигзагообразное движение и в ней есть периоды движения как вперед, так и назад. Поэтому, даже несмотря на существующее сегодня популярное представление о возможности новой холодной войны или структурного противостояния между Россией и Западом, которое якобы предопределено на многие годы вперед, я все-таки думаю, что это излишний пессимизм.
Если, как мы считаем, кризис на Украине и его последствия рукотворны и если согласиться с тем, что американский фактор сыграл здесь ключевую роль, и признать, что этот кризис не в интересах большинства стран Евросоюза и отражает лишь точку зрения небольшого числа европейских государств, идущих в кильватере политики Вашингтона, то мы должны сделать вывод, что объективно Европа в целом и ее представители в лице ведущих столиц не заинтересованы в том, чтобы нынешние противоречия вылились в противостояние. Это особенно хорошо понимает бизнес и в Германии, и во Франции, и в Италии, который с самого начала был возмущен тем, что политическая надстройка навязала ему вредный путь разрыва или замораживания тех отношений, который он выстраивал в течение десятилетий.
Если не допустить затвердевания этого противостояния и переломить за год-два эту тенденцию, то многое может быстро вернуться на прежние позиции. Ведь для того, чтобы все страны, попавшие под санкции или контрсанкции, переориентировались на новых партнеров или осуществили импортозамещение, требуется много времени. И многие представители крупного и среднего бизнеса и в России, и в Европе, где необходимо играть вдолгую, рассчитывают на то, что нормализация не за горами. Однако если мы допустим, что политически не удастся переломить эту негативную тенденцию в течение двух-трех лет, то экономический базис наших отношений претерпит негативную трансформацию. И тогда между Россией и Евросоюзом ситуация станет похожей на существующую между Россией и США — когда в экономическом плане взаимозависимость небольшая и любые колебания политики могут в отсутствие экономической «подушки безопасности» подвергать отношения высокой волатильности в угоду конъюнктурным политическим интересам.
Для внешней политики европейских государств очень важен ценностный фактор, включающий демократию и права человека, к которым в российском политическом дискурсе крайне скептическое отношение. Может ли это повредить развитию проекта «Большая Европа».
Теоретически может, но Европа уже давно живет не в идеалистическом мире. Права человека и проблемы с демократическими институтами нарастали все последние годы. Поэтому я думаю, что хотя в Евросоюзе очень модно подводить базис под свою внутреннюю и внешнюю политику в виде, в первую очередь, тезисов о правах человека и либеральной демократии, практически выстраивать политику на этих ценностях становится все труднее и труднее.
Ясно, что ценности прав человека и демократии универсальны, но долгое время в ЕС считали, что все другие страны должны адаптироваться под европейские стандарты в этих областях, игнорируя свой внутренний ритм развития партийно-политических систем. Здесь, мне кажется, крайне полезна идея полицентризма, которая предполагает, что развитие мира нелинейно, что разные регионы могут развиваться неравномерно и в различном ключе, что мир многообразен. Тогда тезисы о демократии и правах человека не будут использоваться для дестабилизации государств. В философском ключе их важность не оспаривается, но если на практике их неправильно использовать, то все получается как в поговорке: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».
Вы несколько раз упомянули негативную роль США. Интересно, что один из первых идеологов общеевропейского проекта «от Атлантики до Урала» Шарль де Голль видел в нем альтернативу англосаксонскому НАТО. Насколько идея «Большой Европы» антиамериканская?
Де Голль говорил о Европе «от Атлантики до Урала», он не говорил про территории, которые расположены у России в Сибири. Все-таки он мыслил в категориях географического пространства. А вот что касается самой России, то абсолютно ясно, что большая часть российского менталитета и культуры уже с XVII-XVIII веков стала терять свою раздельность на европейскую и азиатскую части. Люди, населяющие Россию, стали воспринимать ее от западных границ до Тихого Океана как единое пространство. Для России эта идентификация не является «сидением на двух стульях», напротив, она многосоставная и образует единое целое, без антагонизма и противоречий. При этом Россия связана своей историей, экономикой, культурными связями именно с западной частью Евразии, именно эти связи играли и играют ведущую роль в нашей истории, и у нас традиционно существует представление о России как об одной из великих или ведущих источников формирования общеевропейского пространства.
После окончания холодной войны были сняты многие барьеры на пути понимания «общеевропейского дома», были сняты идеологический и военный факторы на этом пути. Наше стремление «идти в Европу» осуществлялось даже с некоторым перехлестом. Но это понимание было встречным и с европейской стороны по мере того, как такая организация, как Европейский союз становилась все более сильной в экономическом и политическом плане. Росло понимание того, что процесс по сближению России и остальной части Европы естественен и выгоден для всех. В частности, именно итальянец Романо Проди, будучи в должности председателя Европейской комиссии, выдвинул лозунг единого экономического пространства между Евросоюзом и Россией, «от Атлантики до Тихого Океана». Эта идея скорректировала вошедший еще при Горбачеве тезис от «Ванкувера до Владивостока», когда казалось, что не просто «Большая Европа», но и европейская цивилизация в ее расширенном понимании, включая США и Канаду, может стать общеинтегрирующимся пространством.
Но в 90-е годы и позднее США выступили с претензией на закрепление своей роли единственной сверхдержавы, которая определяет общую канву развития мира. По мере роста этих амбиций США и в Европе, и в России нарастало понимание, что невозможно будет в треугольнике Россия — США — Евросоюз добиться какой-либо скоординированной политики в области экономической, политической интеграции и общей политики безопасности и обороны. Пик понимания общеевропейского проекта в Европе пришелся на 2003-2004 годы, когда Евроатлантика была расколота из-за внешней политики США, осуществляемой неоконсерваторами и шедшей вразрез с представлением Евросоюза о мире, равно как и с ценностями мягкой силы и мультикультурализма, которыми ЕС так гордился.
К сожалению, представления о «Большой Европе» стали сталкиваться с противодействием, которое было вполне ожидаемо. За последние несколько веков в мировой истории не было прецедента, что переход международных отношений от одной модели к другой проходил без всплеска противоречий и противостояний. В XVII веке ради заключения Вестфальского мира потребовалась Тридцатилетняя война, Венскому конгрессу 1815-го предшествовала эпоха наполеоновских войн, в XX веке потребовалось две мировые войны для того, чтобы сложилась Ялтинско-Потсдамская система международных отношений.
Сейчас мы живем в то время, которое очень интересно историкам, специалистам-международникам, но которое кризисно для обывателя, а именно — в момент перехода к полицентричному миру. И старые державы, для которых прежняя модель была более комфортной, делают все, чтобы замедлить эту трансформацию или выйти из этого переходного периода с минимальными потерями. Вот это сопротивление и нарастало в последние годы. Наиболее яркие примеры этого сопротивления — это политика США и ряда их ближайших союзников в регионе Средиземноморья и на Ближнем и Среднем Востоке. В этой политике перемешаны как не оправдавшие себя представления об эффективности применения военной силы, так и элемент намеренного разрушения существующих межгосударственных отношений. Первая цель такого разрушения — надежда на то, что на руинах этих структур удастся построить нечто более отвечающее интересам Вашингтона. Вторая цель — создание дополнительных проблем рядом с центрами силы, которые в рамках полицентричности могут занимать самостоятельную и автономную позицию относительно США.
Возможно ли в рамках проекта «Большой Европы» разрешить дилемму безопасности между Россией и структурами НАТО, воспринимаемых Россией как угроза?
Я думаю, что никакую «Большую Европу» на идее союза России и НАТО выстроить нельзя. НАТО, к сожалению, это та структура, которая делает все, чтобы идея «Большой Европы» в сфере безопасности не осуществилась, и используется как инструмент разрушения этой идеи. Идея Евросоюза как организации с возрастающей политической субъектностью, обладающей собственной структурой безопасности, могла бы дать возможность идее «Большой Европы» продвигаться вперед.
Я думаю, что России было выгодно, чтобы Евросоюз набирал военную силу, так как тем самым ЕС способствовал бы маргинализации и ослаблению роли НАТО в Европе. Большинство европейских политиков понимает, что НАТО является инструментом по проведению в жизнь национальных интересов США в Европе. Поэтому, несмотря на популярную в России идею о том, что Европа наш такой же геополитический противник, как и США, я думаю, что это популистское и неверное прочтение ситуации в Европе. И если российская внешняя политика исходила бы из этого убеждения, то это только сыграло бы на руку США и повлияло негативно на российские интересы.
Поэтому нужно делать все, чтобы продолжать работу с европейскими странами, в том числе и с неудобными партнерами. Работать, чтобы способствовать возвращению этих стран в европейское русло развития без навязанного элемента со стороны внешних игроков. И я думаю, что по объективным причинам такой сценарий должен реализовываться.