Доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ Андрей Колганов рассказал «Ленте.ру», почему сейчас зашел в цивилизационный тупик не только марксизм, но и капитализм и чего не будет в России, пока в ней господствуют «победители из 90-х».
«Лента.ру»: Пока существовал СССР, о марксизме знали все. Как только его не стало, слово «марксизм» стало стремительно исчезать из оборота даже так называемых коммунистических партий. Существует ли сейчас современный марксизм в России или он остался как некий завет, религия?
Колганов: Сейчас существует и то и другое. Есть люди старшего поколения (даже старше, чем я, а мне 60), которые остаются приверженцами марксизма, усвоенного во времена Советского Союза. Усвоили они его как догму или почти как религию. Частично религию, конечно, там можно найти массу отличий от религиозных взглядов. Как ни крути, это догма, к которой они привыкли с юности, впитали в себя и не хотят расставаться. Но что с ней делать, они реально не знают. Для них это не какой-то инструмент научного познания мира и даже не идеология, а просто привычка. Как и членство в коммунистической партии для многих всего лишь привычка — не более того.
Много ли таких последователей?
Не много. Существует и другой марксизм, у которого, пожалуй, даже меньше последователей, чем у такого традиционалистского, догматического, который живет в старом поколении... Хотя нет, не только в старом, существует и некоторое количество молодежи, зараженной догматическим марксизмом. Но они другого не знают. Для них это просто некий мостик к истории СССР, к которой они относятся с симпатией. Но это люди, не имеющие достаточной интеллектуальной воли, чтобы осваивать марксизм самостоятельно. Что касается современного марксизма в России, часть ученых к официальному советскому марксизму относились с большим скепсисом, поскольку они знакомились с марксизмом подлинным, по первоисточникам. И четко видели разницу. Еще в СССР были большие группы людей, занимавшиеся развитием марксизма не для показухи, а для себя. Некоторые до сих пор сохранили приверженность марксизму, понимание, что марксизм существует только тогда, когда он развивается, а не окостеневает. И они по мере сил стараются развивать марксистскую науку и ее пропагандировать. Их круг, конечно, узок по сравнению с тем, что было раньше.
Что касается марксизма в деятельности коммунистических партий в России, то там этот цветочек сильно завял.
Например, в КПРФ?
Меня не покидает ощущение, что 25-летняя история КПРФ — это дрейф в сторону от коммунизма. С самого начала партия играла не на коммунистических идеалах, а на националистических и государственнических. Не оставляя социальную проблематику, тем не менее, и оставаясь единственной, голосующей за законы, имеющие социальную направленность. Поэтому я не сбрасываю данную партию со счетов как левую силу, но в ее коммунистичности есть сомнения. КПРФ дрейфует в сторону социального популизма, национализма и православия. Это размывает лицо партии.
По вашему мнению, марксизм — это живая философская и экономическая мысль, требующая переосмысления в нынешних реалиях, или она все-таки окончательно зашла в тупик?
Тупик существует ситуационно, так как резко сузилось поле исследовательской деятельности в области марксизма, уменьшилось число людей, которые этим занимаются, прекратилась подготовка кадров в области марксизма. Сегодня он нигде не преподается. Его, самое большее, изучают политологи и социологи как одну из доктрин. И в лучших вузах страны, где преподают экономику, марксизм всплывает.
На Западе ситуация другая?
Конечно. Там марксизм никогда не был официальной доктриной. Отношение к нему, конечно, далеко от режима благоприятствования. Но, например, в университетах США довольно много марксистов. Их там терпели даже в худшие времена. Это прагматичный подход американского истеблишмента. Они предпочитают, во-первых, чтобы марксизмом больше занимались в университетах, а не на улицах. Во-вторых, соображение, которое посещает наиболее изощренные умы американской верхушки: марксизм полезен как противовес оголтелому либерализму и чересчур прагматичному взгляду на жизнь. Ну и, в-третьих, для примитивных умов он полезен как пугало.
В Китае марксизмом пользуются или это некая ширма?
В Китае марксизм имеет широкую поддержку на самом высоком уровне. Несмотря на то что Китайское государство явно развивает в Китае капитализм, они продолжают утверждать, что строят социализм с китайской спецификой. У них существуют научно-исследовательские организации и университеты, где изучают марксизм, в том числе современный зарубежный. Совершенно недавно я узнал, что и мои работы там изучают. В Китае ставится вопрос о развитии марксистской мысли, в смысле что надо ей руководствоваться. У меня ощущение, что китайское правительство выступает тут с таких же прагматических позиций, как американцы. Но для китайцев марксизм — идейный футляр, в который они оборачивают государственный контроль над развитием капитализма. Кроме этого, марксизм выполняет там функцию социального облагораживания китайского общества. Также они используют вопросы марксистской идеологии как инструменты внутриполитической борьбы.
Вернемся к «тупику марксизма» в России. Сегодня спроси кого угодно, вам ответят, что собой представляет буржуазия и капиталисты, их легко определить. Но кто такие пролетарии сейчас? Большинство заводов в РФ стоит, а на тех, где есть работа, и не думают о борьбе за свои и тем более права всех людей труда.
Почему же? Есть и заводы, и забастовки на них происходят.
Есть, но проходят там, где они разрешены — на заводе Ford и тому подобных предприятиях, принадлежащих западным фирмам, а на наших забастовок нет.
Да. Но и «дикие» забастовки есть. Их не много, они просто потом в статистику не попадают. Не буду говорить, что у нас идет массовое стачечное движение, нет, конечно. Но, тем не менее, забастовки есть.
Так кто такой пролетарий, например в Москве?
С пролетариями сейчас сложно... А вот рабочие на стройках, пожалуйста.
Так они иностранцы, многие — нелегалы, без документов, не знают языка, никак не могут бороться.
Гастарбайтеры — наиболее эксплуатируемая часть общества. Ну, извините меня, напомню вам случай, когда у нас начинают выходить из строя и падать космические аппараты. Вы интересовались, сколько получает сборщик на конвейере, который собирает эти аппараты? Он получает не только намного ниже среднемосковской, но ниже среднероссийской заработной платы. Кадры подбираются не самые квалифицированные, и ответственности за работу у них нет. Отсюда все проблемы. Они не в том, что руководство там плохое, а в том, что, пока на конвейере будут стоять низкооплачиваемые люди, не стоит ждать от них качественной работы. А качество должно быть там высочайшим.
То есть вы считаете, что пролетарии есть и это иностранные рабочие и российские низкооплачиваемые рабочие?
Да, они есть, но я не хочу углубляться в теорию. Когда-то промышленный пролетариат составлял если не большинство населения, то одну из самых больших его групп. Это было в начале и середине ХХ века. Сейчас сократилась численность промышленных рабочих, но и колоссально выросла занятость в сфере услуг. По своему социальному статусу это тоже наемные рабочие. Но они разобщены, не спаяны в крупные коллективы, не соотносятся по характеру деятельности между собой. Пример: горничная на одном этаже никак не связана с горничной, убирающейся на другом этаже, в отличие от пролетария, который работает в цеху с другими рабочими: они друг от друга зависят, и между ними есть определенный контакт. В сфере услуг такого нет. Это большая проблема, потому что лицо рабочего класса по сравнению с тем, что было описано Марксом (скажем, в Манифесте коммунистической партии), сильно изменилось. Сейчас идут поиски ответа на данный вопрос, на то, как теория должна реагировать на подобные изменения.
Предлагаются какие-то варианты?
Безусловно. Я лично полагаю, что сейчас происходит сложный и мучительный для социалистического движения процесс, когда традиционное ядро промышленного рабочего класса размывается. С одной стороны, возникает масса низкоквалифицированных рабочих в сфере услуг, с другой — растет слой специалистов и профессионалов в высокотехнологичных производствах, научно-исследовательских, конструкторских разработках, системе образования, медицине, информационных и телекоммуникационных технологиях. Это образованная и высокообразованная часть рабочего класса, ее социальное положение отличается от остального традиционного промышленного пролетариата.
У них больше возможностей...
Они более независимы. Но в чем сложность ситуации: поскольку этот слой сравнительно узкий, то буржуазия может ставить его в относительно привилегированное положение.
То есть делиться с ним.
Да, не только хорошо оплачивать труд, но и делиться прибылью. Вот такая аналогия: французский буржуа в XVI-XVII веках ни о какой революции не думал и не мечтал. Это в конце XVIII века они совершили Великую французскую буржуазную революцию. А в XVI-XVII не являлись революционным классом. Их мечта была — купить дворянский патент или жениться на дворянке. Точно так же у современного креативного рабочего класса, или когнитариата, основная мечта — завести собственное дело, то есть превратиться в буржуа, капиталиста. Работать на себя или войти в долю. Однако антикапиталистическое движение на Западе свои интеллектуальные силы черпает именно в этом слое. Я смотрю на современное социалистическое движение на Западе без восторга, а на наше — тем более, но со сдержанным оптимизмом. Потому что оно не исчезло, существует и в менее развитых странах, где классический пролетариат составляет крупную социальную группу и классовые бои не утихают. У нас, увы, про это пресса не пишет. Если мы посмотрим мировое хозяйство, не только самые развитые страны, то увидим, что там промышленного пролетариата огромная масса. Когда размышляют о постиндустриальном обществе, о том, что доля промышленности стала мизерная, а сфера услуг — огромная, забывают: это не потому, что сфера промышленности сократилась, а потому что она в значительной степени просто переехала из одних стран в другие: в Мексику, Южную Корею, Китай, Бразилию и прочие.
Против России сейчас введены санкции, которые накладывают на нас, в том числе на предприятия, ряд ограничений. Хотелось бы узнать ваше мнение, есть ли в этой ситуации плюсы для развития собственного производства или действительно импортозамещение ограничится тем, что мы сменим европейских поставщиков на китайских или южно-американских?
Второй путь, конечно, проще. Здесь важно сочетание двух подходов: считать, что выгоднее, но не ограничиваться этим. Например, производить мясо у нас дорого, дешевле продать нефть и купить мясо за рубежом. Но существует и вторая сторона расчета: экономическая безопасность и независимость государства. С этой точки зрения определенный уровень производства необходимо поддерживать, даже если оно не самое выгодное. Иначе мы сталкиваемся с риском понести очень большие издержки в случае каких-то внешнеэкономических или внешнеполитических потрясений. Это страховка, а за нее надо платить. Необходимые пропорции импортозамещения нужно считать, для чего есть специалисты и даже специальная дисциплина — экономическая безопасность.
У нас не существует разработанной политики поддержки внутреннего производства. А того, что делается, либо очень мало и оно ни на что не влияет, либо это делается в режиме ручного управления в госкопорациях, а где нет прямого государственного управления — застой. Согласно результатам исследования по производству сельскохозяйственной техники у нас и в Канаде, вышло, что в Канаде это выгоднее. Только потому, что там есть налоговые льготы, которых нет в нашей стране. Остальные элементы издержек примерно одинаковые. Кроме того, у нас могут получать кредиты под производство только высокорентабельные предприятия, остальные — нет.
По импортозамещению что-то будет сделано, но мы по этому пути скорее ползем, а не идем. Что касается того, по какому пути будет двигаться Россия, я не разделяю сторону тех, кто предсказывает нам катастрофический сценарий: обвал, рецессия, и пропадем. Нет, не пропадем. Российская экономика при всех своих проблемах достаточно устойчивая. Какие-то возможности для роста у нас есть, но они не велики. В экономической модели, что у нас есть, без нефтяных денег мы расти не сможем. Но и развалиться — не развалимся. Россия в данном смысле не Украина. Хотя мы очень похожи, а Украина — это как гипертрофированная Россия. Взять наши проблемы, умножить их в несколько раз — и мы получим Украину.
А что же марксисты? Экономический кризис, под боком война, вроде бы самое время для перемен...
Такие люди есть, но их мало, нет критической массы, которые бы воодушевились этими идеями. Общество еще переживает период распада прежней системы и формирование новой, когда оно потеряло почву под ногами, ориентацию. Сейчас над людьми тяготеет приобретенный за 90-е опыт, что любые перемены только к худшему. Плюс к этому в общественной жизни доминирует поколение, которое в 90-е ухватило судьбу за хвост. Они, как говорят, поднялись, и их сложившийся порядок вещей устраивает. Они доминируют в политике и общественном сознании. Их идеология — господствующая. Даже оппозиционеры под властью их взглядов и способны только говорить: это плохо, то плохо, а это надо было сделать по-другому. Но целостной идеологической картины, то есть как же должно быть, у них нет. Для меня сложность проблемы заключается в том, что данная ситуация не только в головах людей, но и в том, что она существует объективно. Как в начале XX века для большинства большевиков было понятно, что Россия к социалистической революции не готова, и власть они брали не потому, что им так предписывала их идеология, а как раз наоборот. Меньшевики были в этом вопросе последовательны: страна к социализму не готова, власть брать не надо. Была ситуация политического выбора. Ленин ведь как обосновывал взятие власти в 1917 году, он не о социализме и не о преобразовании России тогда говорил: «Еще несколько недель, и волна анархии будет сильнее, чем мы». Он выступал тогда как государственник. Страна разваливалась, а власти не было. Ленин не мог отойти в сторону и смотреть и решил брать власть.
Современный марксизм революционен, по вашему мнению? У обывателя сложилось устойчивое мнение, что марксизм ратует за силовой вариант перемен, что означает жертвы, гражданскую войну. Так ли это?
Современный марксизм революционен, но отнюдь не в смысле тяги к силовым вариантам решения общественных проблем. Марксисты считают в перспективе неизбежными качественные перемены в общественной системе, то есть социальную революцию. Разумеется, такие общественные перевороты нередко сопряжены с применением насилия со стороны противоборствующих социально-политических сил, отстаивающих свой вариант будущего. Но никакой тяги к насилию или гражданской войне в марксизме нет, напротив — марксисты очень хотели бы, чтобы общественные перемены происходили более мирным путем. Признавать возможность гражданской войны — не значит желать ее, это вещи очень разные.
Социологические опросы показывают, что в российском обществе левые идеи одобряет большинство. Вот, например, данные опроса двухгодичной давности «Левада-центра»: 34 процента поддерживают социализм, 16 процентов с удовольствием приняли бы идеологию построения коммунизма, 9 процентов одобряют либерализм, и столько же — национализм. Вместе с тем власть продолжает экономическую политику радикального либерализма. Как это объяснить?
Действительно, когда населению задают конкретные вопросы, то большинство у нас выступает за национализацию основных природных ресурсов, крупных банков и предприятий, за бесплатное образование и медицину. Это чистый левый социалистический взгляд. Однако они голосуют за существующую власть. Даже при фальсификациях большинство все-таки за нее. Это объясняется желанием стабильности, но не как некоей ценности, а как прагматическое желание стабильной жизни для себя. Люди не видят путей изменения жизни к лучшему. Не наблюдают таких политических сил и не верят, что они сами могут что-то изменить, поэтому голосуют за стабильность. Другие опасаются, что попытки что-то изменить приведут к утрате всего, что было достигнуто за 20 лет.
Но при этом не боятся в опросах поддерживать совсем другие ценности.
Нет, не боятся. В России свобода слова на высоком уровне находится. Правда, свобода не слушать это слово — тоже на высоком уровне.
Тут получается, что не работает переход количества в качество.
Совершенно верно. Чтобы люди вышли с серьезным желанием участвовать в переменах, нужно два условия, которые могут сочетаться или существовать изолированно друг от друга, самостоятельно. Это сильное ухудшение уровня жизни. У населения должно возникнуть чувство опасности, что жизнь может рухнуть. И второй вариант: люди должны ощутить свою собственную способность переменить жизнь к лучшему, у них должно появиться сознание, как надо менять и что, и желание это делать. В отличие от многих российских левых радикалов, я не верю, что революции могут быть сделаны по чьему-то заказу. Они могут, конечно, состояться под неким политическим влиянием, но всегда приводят не к тем результатам, поэтому революцией считаться не могут.
Мы говорили, что в российском обществе существует запрос на социализм. Между тем есть мнение, что опросы неверно трактуются, что российское общество по взглядам более правое, чем в любой стране Европы или Америки, патриархальное, с жаждой сильной руки. Тоска же по СССР — некий зов почвы, тоска по империи, а отрицание демократических свобод не есть антибуржуазность, а скорее правовой нигилизм общества.
В российском обществе существуют и такие настроения тоже. Не скажу, что преобладающие, но довольно распространенные. Мне представляется, что для большинства населения характерна некоторая смесь запроса на справедливость, симпатий к социализму, тоски по СССР, имперских настроений, правового нигилизма, понимания продажности буржуазной демократии, мечты о сильной руке, которая решит за них все проблемы и т.п. Все смешано и перепутано, а людей, у которых в сознании ясно отделены «мухи от котлет», не так уж и много.