Минкульт отказал в выдаче прокатного удостоверения фильму Гаспара Ноэ «Любовь», усмотрев в этой откровенной, лишенной застенчивости мелодраме о романе американского студента режиссерского факультета и парижской художницы настоящую порнографию. «Лента.ру» объясняет, почему это решение граничит с абсурдом и лишает русского зрителя одного из главных фильмов года.
В российский прокат выходило немало фильмов с откровенными — и даже порнографическими (если понимать порнографию как демонстрацию возбужденных гениталий) — сценами. «Сексуальные хроники французской семьи», «Девять песен», даже совсем недавняя «Нимфоманка» Ларса фон Триера. Такой реакции, как на «Любовь» Гаспара Ноэ, возможно, лучший фильм Каннского фестиваля этого года, впрочем, не возникало — возрастной ценз «18+» отсекал несовершеннолетнюю аудиторию, а тех взрослых зрителей, кого вид чужих гениталий смущает, насильно в кинотеатр никто и не тащил. Что же напугало Минкульт именно в «Любви» — которую приснопамятный депутат Милонов уже ухитрился в очередном своем абсурдистском выступлении сравнить с «Майн кампф»?
Да, в фильме Ноэ действительно показывают соитие — его влюбленные герои занимаются сексом часто, беззастенчиво, самозабвенно. В спальне, туалете ночного клуба, подворотне, на улице, среди тел свингеров в соответствующем заведении. С помощью рук, ртов, с привлечением юной соседки-блондинки (факт, который и станет началом конца их бурного романа). А Ноэ, режиссер, в принципе менее стыдливый, чем многие коллеги, отказывается по-ханжески отворачивать в сторону камеру — иначе влюбленность его персонажей, строящаяся на запредельной физической близости и неудержимом взаимном притяжении лишится своей базы, настоящей первоосновы. Откровенна ли «Любовь»? Безусловно. Порнографична ли она? Решительно нет.
Порнография строго функциональна — ее задача и смысл заключаются в том, чтобы вызывать сексуальное возбуждение. «Любовь» вряд ли способна возбудить что-то, кроме сопереживания молодому дураку-герою, ухитрившемуся потерять чувство небанальной, подлинной мощи. Или кроме узнавания в его идиотских ошибках собственных косяков юности — если, конечно, таковые у зрителя были. Если же нет — то такой зритель, по-хорошему, и не жил. Но и такой неопытный зритель, скорее всего, испытает лишь брезгливость — в которой ничего запретного, конечно же, нет.
Зачем Ноэ нужны откровенные сексуальные сцены, если он не стремится никого возбудить? Затем же, зачем он снимает «Любовь» в 3D. Его намерения в какой-то момент ироничным авторским решением («Любовь» вообще полна самоиронии и не стесняется подшучивать как над персонажами, так и над собственным режиссером) озвучивает главный герой, мечтающий о кинокарьере Мерфи: «Я хочу снять честное, полное крови, слез и спермы кино о любви». Сам Мерфи вместо воплощения режиссерских амбиций ударится в наркотики, самокопание и отцовство. Но Гаспар Ноэ его мечту действительно осуществляет — этот фильм добавляет к слезам и сперме едкий юмор и в самом деле получается честным фильмом о любви. Не скрывающим, что современная (хотя почему только современная? люди всегда были одержимы сексом) любовь не только немыслима, но и невозможна без постельных сцен.
Важно также заметить, что не стесняясь вида гениталий и создавая с помощью 3D эффект погружения в воспаленное, страдающее сознание героя, Ноэ еще и снял один из самых новаторских фильмов года. Ничего мощнее по силе воздействия — и точнее по соответствию авторских амбиций использованным методам — на Каннском фестивале этого года, главной ярмарке передового кино, не показывали. Лишив российских зрителей «Любви», Минкульт еще и лишил их возможности увидеть, насколько близко усилиями Ноэ кинематограф подошел к осуществлению мечты о передаче такого неуловимого, так тяжело вербализуемого чувства, как любовь. Да, этот фильм наверняка в какой-то момент появится в интернете — но уже без 3D и без эффекта универсальной силы, которую дает только большой экран.
Неужели все дело в одних только эрегированных мужских гениталиях? Таковых было предостаточно и в той же «Нимфоманке». Скорее всего, министра Мединского (или кто там в Минкульте сейчас отвечает за подобные решения) смутила прямота, бескомпромиссная смелость фильма, который не видит ничего возмутительного в том, чем люди занимаются куда чаще многого другого, цензоров не смущающего (включая убийства, ограбления, психологические манипуляции и прочие страсти). Там, где фон Триер ерничает, выставляя женское сексуальное желание поводом для очередной мизантропской сатиры, Ноэ в лоб сообщает: нет проявления чувств более искреннего и менее подверженного условностям, фальши и заблуждениям, чем секс.
Более того, если по-хорошему, все постельные сцены в «Любви» разворачиваются в сознании главного героя, мучительно прокручивающего в голове утраченную главную любовь в своей жизни. То же самое в свое время делал «Бурый кролик» Винсента Галло, где несимулированный минет оказывался самым живым, самым сильным воспоминанием потерявшего возлюбленную героя Галло. Что останется в памяти после потери любви в первую очередь? Ноэ и Галло считают, что далеко не прогулки под ручку под луной и романтические ужины. Дело каждого зрителя их фильмов — честно для себя решить, что именно память сохранит о твоих собственных канувших в прошлое любовных отношениях. Для этого, однако, надо это кино посмотреть — чего Минкульт как раз сделать и не дает. Запрещая «Любовь», Мединский и его подчиненные запрещают не порно и не аморалку. Нет, они тем самым накладывают вето на право и свободу быть честным с самим собой — и не стесняться в этом диалоге выражений. Худший из возможных запретов — который доказывает, что если цензура боится правды, то этот страх распространяется даже на правду чувств.