В Россию приехал знаменитый шведский писатель Ульф Старк, про которого принято говорить, что он пишет о самых сложных проблемах так ясно, что даже взрослым понятно. На русском языке его книги выходят каждый год и пользуются неизменной популярностью у читателей: «Пусть танцуют белые медведи», «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?», «Моя сестренка — ангел», «Маленький Асмодей». Только что перевели повесть для подростков «Мой друг Перси, Буффало Билл и я», а театр «Сфера» представил публике спектакль по мотивам книги «Чудаки и зануды». Ульф Старк объяснил обозревателю «Ленты.ру» Наталье Кочетковой, почему вредно воспитывать детей при помощи книг.
«Лента.ру»: В России скандинавская литература — образец того, как нужно говорить с ребенком. В том числе на тревожные темы вроде болезни, смерти, разнообразных конфликтов. Как вы думаете, откуда у скандинавских авторов эта спокойная интонация?
Ульф Старк: (Смеется). Это все темные елки в лесу виноваты. Чем темнее елки — тем светлее литература. А если серьезно, то за последние 30 лет мир стал другим. Общество сильно изменилось. Изменились и отношения внутри семьи. Поэтому для детей теперь пишут иначе. Обратите внимание, как сжалось детское пространство (показывает на улицу Неглинную за окном). Кругом дома, машины. Где тут могут играть дети? К тому же я ведь пишу не только о грустном. Мои книги также о дружбе, о радости.
История страны влияет на историю детской литературы и вообще на способ воспитания детей? Вы как-то сказали, что шведская литература для детей потому лишена назойливой воспитательности, что Швеция оказалась вдали от военных действий.
Норвегия и Дания были оккупированы во время Второй мировой. В Швеции тоже готовились к войне. Все мужчины были отправлены на север, на всякий случай готовились к вторжению. Однако Швеция в войне не участвовала. Я недавно написал книгу «Маленькая история любви». В ней действие происходит во время Второй мировой. Мне хотелось показать, какой была жизнь тогда. Есть другая книга — она тоже вышла в этом году — про детей, которых увезли из Финляндии в Швецию во время войны. Их было 70 тысяч. Думаю, что военные события повлияли на отношение к детям, но не стали смыслообразующими.
Сразу после войны Астрид Линдгрен и другие писатели хотели создать в Швеции новую детскую литературу, основанную на игре, на свободном разговоре с ребенком. Эта литература воспитывала бы не солдата, а мирного жителя. Они хотели, чтобы мир стал мирным, чтобы дети учились быть самостоятельными и свободными, умеющими фантазировать и мечтать.
Какой была детская литература в Швеции до войны?
Более воспитательной. Дидактика и педагогика ставились во главу угла. Так было не только в Швеции — такая тенденция наблюдалась во многих странах. В Швеции переломным стал 1945 год. Именно тогда Астрид Линдгрен, Туве Янссон и другие авторы предъявили публике новый подход к ребенку.
А как родители отнеслись к новой детской литературе? Наверняка поначалу приняли настороженно?
Поначалу родители выбирали в основном старую литературу. И тогдашним авторам, пишущим для детей, было непросто. Но сейчас дела обстоят по-другому: в Швеции детям читают те книги, которые публикуются. То есть и современных авторов в том числе. И вообще как-то странно говорить о том, что кто-то может бояться чьих-то книг. В мире происходит много событий, которых по-настоящему стоит бояться. Книги же сами по себе не могут быть опасны. Даже если в книге поднята сложная тема — это все равно просто книга. Она не страшная. А сложные моменты можно обсудить с ребенком, разобрать их.
В книге «Мой друг Перси, Буффало Билл и я», которая только что вышла в на русском языке, главного героя зовут так же, как вас. Сколько биографического в ваших книгах?
(Смеется). Очень много. А про эту книжку вообще можно сказать, что она автобиографическая. Там даже дедушка главного героя — это портрет моего собственного дедушки. И да, он был таким же вспыльчивым. А я в детстве тоже был влюблен в девочку по имени Пия. В книге есть только одна неправда — это Перси, друг главного героя. Его никогда не было в моей жизни. Но это как американский вестерн: Перси в нем — катализатор действия.
Действие книги происходит на острове. Приехавшие на каникулы дети купаются, ловят рыбу, строят хижину, скачут верхом на лошади. Насколько такая жизнь знакома теперешним детям?
Мне кажется, сильно меняется в основном жизнь городская. А деревенская — более или менее сохранилась без изменений. В Швеции, да и вообще в Скандинавии, принято иметь дачу и уезжать туда на лето. В моей книге описана летняя жизнь, и она, я думаю, осталась почти прежней.
Вы пишете для детей, но ваши книги читаются взрослыми как философские притчи. Особенно книги для малышей: «Звезда по имени Аякс» — о дружбе мальчика и пса, «Маленький Асмодей» — о сестре, которая продала душу дьяволу, чтобы спасти брата, «Черная скрипочка» — о мальчике, который не давал Смерти забрать его сестру.
Я пишу для себя. Я — взрослый, но внутри меня живет ребенок (смеется). Внутри каждого взрослого есть такой ребенок. Когда я читаю какой-нибудь текст, мой внутренний ребенок тоже его воспринимает. Когда я читаю Астрид Линдгрен, я могу заплакать. Хотя я взрослый, а ее книги — для детей. Мне нужно сделать так, чтобы мне самому понравился текст моей будущей книги. Тогда другим взрослым он тоже понравится. Даже если речь идет о книжке-картинке для самых маленьких.
Хотя в последнее время меня больше увлекают книги, которые предназначены не столько для разглядывания, сколько для чтения вслух. Оказалось, что в Швеции взрослые все реже и все меньше читают вслух своим детям. Все родители хотят, чтобы дети побыстрее уснули.
Их можно понять.
Конечно! (Смеется) Кстати, сказка «Звезда по имени Аякс» появилась благодаря России. Мы с женой были в Калининграде, выступали в областной детской библиотеке им. А.П. Гайдара. Над входом в библиотеку есть скульптурная композиция, на которой изображен мальчик на коне. В руке у мальчике — звезда. Я увидел его, и в голове у меня сложился сюжет «Аякса».
Что сделало вас писателем? Богатое воображение?
Мама много читала мне в детстве. У меня было очень живое воображение, но моему отцу это не нравилось. Он считал, что я уже не могу различить реальный мир и вымышленный. Но дети все разные. Вот мой старший брат слушал те же сказки, что и я, — мама читала нам обоим. Но реагировал на них иначе. Его воображаемый мир не интересовал вовсе. Когда мама читала нам «Пеппи Длинныйчулок», я плакал, потому что мне было очень ее жалко и совсем не смешно. Разве это смешно, что у девочки мама — ангел на небесах? А мой брат и мама много смеялись вместе. Это тоже вопрос характера.
Я начал писать по-настоящему, когда мне было 18 лет. Моя первая книга вышла, когда мне было 20. Это был сборник стихов. Мне сейчас кажется, что это хорошее начало: между поэзий и детской литературой много общего.
Сколько вам было лет, когда умерла ваша мать?
46 лет. Отец — немного раньше.
Во всех ваших русскоязычных биографиях пишут, что вы рано осиротели и ваше детство было трагическим.
(Смеется). Да? Это какое-то недоразумение. Хотя мне нравится, что про меня выдумывают истории. Я ведь сам много чего выдумываю. У меня есть книжка «Моя сестренка — ангел». У меня и правда должна была быть старшая сестра. Она умерла еще до своего рождения. И мама много нам о ней рассказывала, как будто бы она и правда жила с нами.
Ребенок имеет право знать все или есть темы, на которые с ним говорить не стоит?
В книге всегда должна присутствовать надежда. Нельзя ребенка ее лишать. Нельзя пугать детей будущим. У них будущее — впереди. Сейчас очень много антиутопий для детей. Это не очень хорошо. Я написал книгу, которая называется «Мальчик, девочка и стена». Это книга о палестинских детях. Я ездил туда и смотрел, как они живут. Они жили в лагерях. Когда я спрашивал их о будущем, они отвечали, что не думают о будущем. Оно для них не существует. Это благодатная почва для будущих фанатиков. Если у человека нет будущего — с ним можно делать все что угодно. Для него ничто не имеет значения. Детям нужна вера в будущее.
В Швеции одно время была такая тенденция в литературе — изображать всех взрослых идиотами, особенно отцов. Это тоже плохо. Возникает вопрос: зачем ребенку становиться взрослым, если взрослые — сплошные дураки. Поэтому у меня в книгах взрослые разные. Могут быть вспыльчивыми, как мой дедушка, но уж точно не идиоты. У них всех доброе сердце.
Стоит ли говорить с ребенком о политике?
Кому как. (Смеется) Если взрослый ни о чем другом думать не может — то, конечно, можно. Я думал об этом. У меня ведь есть книга «Диктатор». Ее тоже можно читать по-разному. Можно прочесть как книгу о наивных потребностях диктатора, который хочет распоряжаться буквально всем. Такое прочтение скорее придет в голову взрослым, но это еще и портрет маленького ребенка. Дети бывают такими требовательными в определенном возрасте. Они хотят управлять всем.
В ваших книгах затрагиваются интересы частного человека, личности. А нужно ли говорить с ребенком при помощи литературы на общие темы — государственной идеологии, гражданского долга, патриотизма?
Книга, написанная по каким-то идеологическим правилам, — это смерть литературы. Хорошо, когда дети сталкиваются с разными идеологиями в книгах. Это полезно. Ведь одна идеология легко подменяется другой, потому что все они схематически схожи.
А что до патриотизма (смеется) — я могу писать о том, что мне нравится или что я люблю в Швеции, но у меня вряд ли выйдет патриотическая книга. В Швеции много мигрантов. Наше восприятие страны — разное. Я с удовольствием пишу о шведской природе или старых шведских традициях. Вот в книге «Лето в Большом лесу» — продолжении книги «Рождество в Большом лесу» — рассказывается о том, как гуляют в Швеции на Ивана Купалу.
Патриотизм зиждется на великом прошлом страны. Чтобы получилось к нему воззвать, нужна какая-то странная сила — может быть, угроза из-за границы. Тогда вырастают патриотические чувства. Или тебе кажется, что все против тебя, и ты хочешь защитить свое. В Швеции нет ощущения угрозы. Поэтому патриотизм в Швеции маловероятен. Не одно столетие прошло с тех пор, как Швеция была империей.
У нас есть политическая партия под названием «Шведские демократы». Она, к сожалению, сейчас довольно популярна. Ее члены — популисты и демагоги. Они как раз боятся внешнего мира, боятся мигрантов и стараются закрыть границы. Это похоже на то, что происходит в Венгрии, Франции, Финляндии. Деление на свое-чужое и представление о том, что чужие приедут и все отнимут. Литература же базируется на идее, что люди одинаковые.
Детская литература в принципе может стать инструментом воспитания?
Мой опыт мне говорит, что если слишком часто указывать детям, что надо делать, а что нет, то можно добиться ровно противоположного эффекта. Например, мой отец думал, что я буду хорошим и добрым мальчиком, если прочту «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлеф. А вышло совсем наоборот. Я прочел и стал себя вести как Нильс: не слушался изо всех сил, чтобы стать маленьким, как он, и летать на гусях. Правда, из моей затеи ничего не вышло. Дети воспринимают книги не так, как нам кажется. Своим детям я читал «Винни-Пуха», «Алису в Стране Чудес», Астрид Линдгрен, народные сказки. Сын любил Роальда Даля, а дочь не очень.
Сейчас моему внуку четыре года. Когда ему был год, я написал книжку-картинку про сотворение мира. Она называется «Все это». А сейчас я сделал серию из пяти книг про Элмера — так зовут моего внука. В каждой книге он выступает в новой профессии: повар, уборщик, парикмахер, садовник, пожарный.