«Ленте.ру» удалось побеседовать с британскими ветеранами Полярных конвоев, направляющимися в Крым и проездом остановившимися в Москве. Организатор визита Евгений Касевин приглашал пятерых моряков, однако 3 октября в российскую столицу прилетели только трое — двое отказались от поездки после того, как британский МИД заявил, что не сможет обеспечить безопасность граждан Великобритании в Крыму. На 5 октября запланирован отъезд в Крым.
Ветераны рассказали о том, что ожидают увидеть в Севастополе, какие крымские вина предпочитают и как заигрывали с русскими девушками, высаживаясь в Мурманске. А также о том, каким виделся СССР с другой стороны железного занавеса.
ЭРНЕСТ ДЭЙВИС, председатель британского клуба «Русский конвой», родился в Лондоне 18 марта 1925 года. По его словам, после войны ему помогали отвлечься от воспоминаний поездки по стране, поэтому он устроился машинистом грузового состава на британской железной дороге. Но по-настоящему путешествовать он начал только лет 20 назад, в том числе и в Россию.
СЕЙМОР БИЛЛ ТЭЙЛОР родился 7 декабря 1924 года, тоже в столице Великобритании. После Полярных конвоев продолжил службу в Африке, в Королевском ВМФ. По возвращении на родину ему пришлось несладко: сначала развозил на тележке пирожки и хлеб, после устроился в грузовой порт на востоке Лондона, дослужившись до начальника учета портовой службы.
Дейвис и Тейлор живут неподалеку друг от друга и, как выяснилось после войны, служили на кораблях одного конвоя. Они участвовали в одном из последних «караванов» JW 66 (16-25 апреля 1945 года «туда») — RA66 (29 апреля — 8 мая «обратно), где оказались свидетелями потопления судна «Гуддл».
УИЛЬЯМ БАННЕРМАН, член Легиона Шотландии, родился 21 марта 1924 года в Глазго. После конвоев закончил службу в Королевском ВМФ. На войне оказался в возрасте 18 лет, поэтому после службы первым делом доучился на корабельного инженера и снова ушел в море, только уже на гражданской должности.
ТЭЙЛОР: Конечно, мы хотели помочь Союзу, мы знали по сводкам, что там происходит, знали про осажденный Сталинград. Мы понимали, что, помогая русским, мы помогаем родной стране, заставляя Германию воевать на два фронта и истощая ее силы.
БАННЕРМАН: Были причины и проще. Нам было по 18-20 лет, и Советский Союз был диковинкой для нас, чем-то неизведанным. Мы были молодые, и все это было не лишено романтики.
ДЕЙВИС: На одной из остановок в Полярном мы вышли на улицу втроем. К нам подбежал пожилой мужчина, на ломанном английском позвал к себе. Рассказал, что раньше (до революции — прим. «Ленты.ру») часто ходил на торговых судах до Шотландии, тепло вспоминал ее. Перед тем как выпустить нас, убедился, что на улице никого нет.
БАННЕРМАН: Когда мы вставали в порту, на трапе постоянно стоял охранник, который выпускал только тех, у кого было разрешение. Контакты предотвращались, хотя офицерам, конечно, было проще. И те, кто попадал на сушу по причине болезни или ранения, могли больше общаться.
ТЭЙЛОР: Каждый раз, когда мы выходили на сушу, выпивали с русскими. Для нас, моряков, это нормально. Менялись: мы приносили ром, они — водку. И, видимо, выпивали неплохо, раз не могу вспомнить, о чем говорили (смеется). Но точно помню, какие темы не всплывали: политика и война.
БАННЕРМАН: Конвои не могли останавливаться несмотря ни на что. Даже если кто-то оказывался за бортом, по разным причинам — шторм, волна, привязаться не успел — не было возможности его спасти.
ТЭЙЛОР: Самое ужасное воспоминание для нас — это «Гуддл». На последнем конвое, уходящем обратно, он был торпедирован. К концу войны немцы буквально пасли конвои после Норвегии, и мы попались. Мы обнаруживаем на эхолоте подлодку. Писк сонара все чаще и чаще — она прямо перед нами. А через мгновение я узнаю, что она всплыла, и капитан дает команду резко уйти влево. А лодка уже дала залп, но не по нам — «Гуддл» загорается. Пока мы выбрасываем спасательные сети, мазут растекается по воде и вспыхивает палящей стеной.
ДЕЙВИС: Мы смогли спасти только 44 человека из 160 членов экипажа «Гуддла». Если человек упал в ледяную воду, в ней он проживет не больше двух-трех минут. Я помню тела, перепачканные мазутом, плавающие без движения. Мы кидали спасательную сеть, вытаскивали тех, кто мог вцепиться. Спасали, как могли, но некоторые, пока их поднимали на борт, уже окоченевали…
ДЭЙВИС: Когда первый раз сходили с корабля, нам было по 18 лет, на пристани стояли молодые девушки в военной форме. Они были очень красивые! Не удержавшись, мы начали улыбаться друг другу. Находящийся рядом мужчина, увидев это, легонько шлепнул по попе одной из девушек штыком — мол, нечего заигрывать.
ТЭЙЛОР: Однажды я смотрел представление в клубе, а рядом стояла красивая девушка в военной форме. Я попытался предложить ей сигарету, но советский офицер, заметив это, преградил мне путь рукой.
БАННЕРМАН: Первое, что всех шокировало, — это резкий, нечеловеческий холод.
ТЭЙЛОР: В Полярном, где мы высаживались, было что-то вроде клуба. При входе бюсты всех советских лидеров, а внутри — сцена, выступления, артисты, комедианты. Я никак не мог понять — когда русские кричат «у-у-у», это значит, что представление им понравилось или наоборот? И 70 лет спустя, не удержавшись, я спросил об этом в Петербурге у российского друга. «Они хлопали?» — спросил он у меня. — «Да!» — «Ну, тогда все в порядке». Это было очень странно.
ДЭЙВИС: Когда уже после торпедирования «Гуддла» мы продолжили путь домой, увидели, как мимо нас проплывает немецкая подводная лодка, и ее капитан отдает честь британскому кораблю. Была дана команда не открывать огонь, а лодка направилась к норвежскому порту. Оказалось, флот уже капитулировал — был апрель 1945-го.
ДЭЙВИС: После войны о Советах мало что писалось, никто особо ничего не слышал. Даже конвои были засекречены. Мы иногда только могли слышать, что в Берлине кто-то попытался перебраться через стену. Когда мы узнали о распаде Советского Союза, мы не знали, хорошо это или плохо.
БАННЕРМАН: Как в России отреагировали на Фолклендский конфликт? Мало кто слышал, я думаю. Вот и здесь то же самое.
ДЭЙВИС: Сейчас это все на личных отношениях с Евгением Касевиным, который нас пригласил. Мы готовы увидеть Крым и узнать, какой он на самом деле. Посмотреть Севастополь, который построил адмирал Ушаков, медалью которого нас наградили. Встретиться с российскими ветеранами. Вдруг мы сможем узнать кого-то 70 лет спустя? (смеется)
ТЭЙЛОР: Отношение к ветеранам Второй мировой войны в Британии совершенно другое. Мы почувствовали это по прошлой поездке в Санкт-Петербург, когда к нам подходили взрослые и дети, улыбались, пытались общаться. Весь город был в красных гвоздиках! У нас такого нет. Никаких льгот и особого отношения, как в России, — пенсия наша зависит от того, что мы сделали после войны.
ТЭЙЛОР: В первую очередь — это встречи с другими ветеранами. Конечно, это Симферополь, город Ушакова. Ялта и Ливадийский дворец, музеи — особенно музей подводных лодок в Балаклаве.
ДЭЙВИС: Да, Балаклава! Я хочу побывать в «долине смерти» около Балаклавы, которой Теннисон посвятил романтические стихи. Как видите, историю России и Британии многое связывает!* Я хочу привезти домой бутылку вина, сделанного из винограда из этой долины... Как она называется? (Подсказывают) Инкерман, точно!
А эта графа останется пустой. Потому что на просьбу рассказать анекдот 90-летние мужи переглянулись с мальчишеским озорным прищуром, потом Тэйлор рассмеялся и сказал, что моряцкие анекдоты при дамах рассказывать никак нельзя, а уж тем более выкладывать в печать.
Под «долиной смерти» в Балаклаве имеется в виду местность, где во время Крымской войны 13 октября 1854 года произошло знаменитое Балаклавское сражение. Оно вошло в историю многими эпизодами, но для англичан в первую очередь — атакой легкой британской кавалерийской бригады на русские позиции под перекрестным огнем пехоты и артиллерии, что стало символом отчаянно смелых, но обреченных действий. Этим событиям посвящено стихотворение Альфреда Теннисона «Атака легкой бригады» (The Charge of the Light Brigade), написанное в 1854 году.