В первом томе романа Виктора Пелевина «Смотритель» главный герой пугался, что он призрак. Во втором — смирился с мыслью, что он — сон, который смотрит сам себя.
Первый том «Смотрителя», появившийся в начале сентября, всех удивил. Виктор Пелевин за последние несколько лет приучил публику к романам-фельетонам и сборникам рассказов и повестей, чей жанр точнее всего было бы определить как политическая сатира. Из года в год читатель ждал — рифмы «розы» — новой книги Пелевина как откровения. Вот сейчас появится текст, в котором с уменьем и талантом между строк повествования о любви лисы и волка или опасной и трудной службе вампиров заоконная реальность будет вывернута наизнанку и объяснена с такой точки зрения, с какой никому никогда не пришло бы в голову толковать. И книга будет лопаться от шуток и каламбуров, которые потом можно повторять для посвященных, ставя рядышком значок копирайт. И в этом смысле подзаголовок романа «Смотритель» «Кувырок мысли» заранее завораживал и вызывал сладкое сосание под ложечкой: вот сейчас мне сделают смешно.
Оказалось, что не сделают. Если не считать в какой-то момент промелькнувшей леди Гага в маске Анубиса, конечно. Видимо, в этом и состоит главный авторский финт и кувырок — в обмане читательского ожидания.
Это уже вполне эксплицитно продемонстрировал первый том. Итак, два мира: наша Ветхая Земля, на которой ничего не подозревают о существовании второй реальности — Идиллиума, которая такая же, да не такая. Два века назад второй мир создали Бенджамин Франклин, Павел I и Франц-Антон Месмер. Управляет Идиллиумом Смотритель, знание о нем хранят монахи, а всю ежедневную работу выполняют глиняные големы. Кое-что из достижений ветхой земной цивилизации просочилось и в безупречный умозрительный мир, вроде мобильных телефонов, которые там называются умофоны, но принцип их работы все равно иной. Потому что если на земле внутри телефона можно обнаружить микросхемы, то в Идиллиуме — свитки с заклинаниями. И вообще, если мир земной держится на электричестве, то мир горний — на благости.
Вся первая часть — это своего рода роман взросления и воспитания некоего Алексиса де Киже (привет Юрию Тынянову), которому на роду написано стать новым Смотрителем Идиллиума. Как всякий путь становления, он подробен и не слишком занимателен. То ли дело том второй. В нем автор не единожды на разных примерах объяснит читателю, что в начале было слово и слово способно создать не только голема, но и человека — подпоручика Киже, например.
А дальше Пелевин займется своей (и читателя) любимой игрой в бисер. Расскажет, что личность — не личность, а проекция чужого сознания.
Что счастье — это небо в тебе. Если ты не был никогда по-настоящему счастлив, значит неба нет.
Что все видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами. Что реальность — все еще тени на стене пещеры, и ничего с того момента, как Платон об этом додумался, а некоторые повторили, не изменилось.
Что мир и люди — симуляция, а точнее даже симулякр (в бодрияровском смысле, то есть копия без оригинала).
Что бог (в пространстве романа — Франц-Антон Месмер) умер и растворился в мире.
Что бытие похоже на компьютерный софт, а душа человеческая находится в тех же отношениях с телом, что гаджет и его информация, сохраненная на iCloud.
И что вообще во многой мудрости много печали, меньше знаешь — крепче спишь. Главный герой уже не раз на собственном опыте в этом убеждался, с некоторых пор стал крайне нелюбопытен и довольствуется тем, что имеет.
Чтобы все это успеть изложить, пока читатель не сбежал, нужен какой-никакой саспенс. И он в романе есть. Его движущая сила — фехтовальщик, киллер, готовый в любую секунду совершить царе-, точнее смотрителеубийство. Прежнего Смотрителя он успешно умерщвляет и начинает охоту на нового — Алексиса де Киже. Но когда вопрос со злоумышленником решается примерно в середине второго тома, становится понятно, что Пелевину он был нужен только как пружина в сюжетном механизме. А по-настоящему важны и дороги бесконечные пространные платоновские диалоги — беседы ученика с учителем, неофита с посвященным — о смысле и устройстве всего сущего.
Изложение всех этих идей по отдельности и в совокупности можно было бы принять за тот самый кувырок мысли. Если бы их не было в предыдущих книгах Виктора Пелевина, начиная с «Чапаева и Пустоты» (Внутренняя Монголия, кстати, не раз мелькнет на страницах «Смотрителя») или даже раньше. Виктор Пелевин уже получал упреки в самоповторах. А очередное подробное изложение концепции «сон про не сон» в романе, напрочь лишенном привычной задорной злободневности и языковой игры, и вовсе отдают какой-то почти паулокоэльевщиной. Почти. Но все же нет.
Потому что продуманность миров Виктора Пелевина такого свойства, что даже подробное до занудства их описание в некий момент начинает играть само на себя. Писатель, как многорукий Шива (образ из романа «Смотритель» кстати), сам создает свой мир и сам его разрушает. Порождает иллюзию и опровергает ее. Превращает наваждение в явь и наоборот, а потом и то, и другое объявляет равнозначной фикцией. Раз бытие не имеет никакого смысла, значит, и воспринимать его всерьез не стоит.
А что может быть лучше несерьезного отношения к себе и миру? Только несерьезное отношение к своим романам и ожиданиям читателя.