Почему в Белоруссии, России и на Украине до сих пор спорят о наследии Древней Руси? Какое влияние на становление российской государственности оказали монгольское нашествие и природно-климатические условия? Кто и зачем использует нашу древнюю историю в сиюминутных идеологических целях? Об этом в беседе с «Лентой.ру» рассказал кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН Павел Лукин.
«Лента.ру»: Как вы считаете, почему русскую историю постоянно пытаются политизировать и использовать в идеологических целях?
Лукин: Эти причины очевидны. История издревле воспринималась многими не как объективная наука, а как орудие власти либо оппозиции для обоснования своих политических притязаний. Например, во внешней политике самым очевидным примером политизации истории всегда служили попытки какого-либо государства обосновать права на ту или иную территорию, исходя из того, что она когда-то ему принадлежала.
А в других странах это тоже наблюдается?
Конечно. Кстати, в более развитых в цивилизационном плане государствах подобного насилия над историей гораздо меньше. Поэтому мы почти не наблюдаем этого в Западной Европе, но зато часто сталкиваемся с политизацией истории в странах Восточной Европы, особенно в молодых государствах. Там теперь везде ставят памятники своим древним князьям, вроде нашего многострадального Владимира, которому так и не могут найти место в Москве, хотя он к ней никакого отношения не имел. Памятник ему в центре Лондона, на котором написано, что Владимир был правителем Украины, служит отличной иллюстрацией подобной же глупости.
Почему?
Потому что во времена князя Владимира не было никакой Украины, как не было России и Белоруссии. Существовало довольно эфемерное государство восточных славян, бывшее предшественником наших современных стран.
Но сейчас это очень болезненная тема. И у нас, и у наших соседей мы наблюдаем попытки «приватизировать» историю Древней Руси.
Мне эти споры напоминают аналогичную ожесточенную полемику между немцами и французами в XIX веке о том, кому по праву принадлежит история империи Карла Великого. Сейчас там об этом никто не вспоминает, кроме совсем сумасшедших людей.
Большинство современных украинских историков вполне вменяемые и адекватные ученые. Но среди них встречаются и те, кто пытается обосновать отсутствие преемственности между Московской Русью (и, соответственно, нынешней Российской Федерацией) и Киевской Русью. Я сам видел одну такую работу, где всерьез говорилось, что Владимир Мономах был украинским князем, поскольку он правил в Киеве, а вот его сына Юрия Долгорукого уже нужно считать великороссом, потому что он был ростово-суздальским князем.
Но Юрий Долгорукий потом тоже стал киевским князем и даже похоронен в Киеве.
Конечно. Следуя этой логике, под конец жизни основатель Москвы стал украинцем. У нас в России сторонники подобных идеологизированных концепций тоже имеются. Понятно, что это полный бред, а всякие подобные споры за наследие Киевской Руси абсолютно бессмысленны.
На мой взгляд, тут существуют два приемлемых варианта разрешения этой проблемы. Один из них предполагает признание истории Киевской Руси общим наследием трех восточнославянских народов. В противном случае они все должны признать ее «ничьей» и отсчитывать свою историю от государственных образований более позднего времени.
А вам что ближе?
Мне ближе первый вариант — мне нравится считать, что это действительно наше общее наследие. Дело даже не в моих предпочтениях, а в том, что об этом свидетельствуют источники. Конечно, можно считать Киевскую Русь украинской, но только в той же степени, что белорусской или великорусской.
До сих пор есть много вопросов насчет формирования великорусского, украинского и белорусского этносов. Мы примерно представляем, как и когда складывалась западнорусская народность. Это происходило в течение длительного времени на землях, занимаемых сначала Великим княжеством Литовским, а затем Речью Посполитой. Но, например, не вполне понятно, когда и при каких обстоятельствах эта народность разделилась на белорусский и украинский этносы.
Как на эти процессы повлияло монгольское нашествие?
Самым непосредственным образом. Формирование западнорусского самосознания, когда население Великого княжества Литовского стало отличать себя от населения земель, оставшихся в сфере влияния Владимирского великого княжества, началось только после монгольского нашествия.
Каким образом отразилось ордынское иго на русской истории?
Ордынское воздействие на русскую историю было очень значительным, и оно серьезно исказило ее естественный ход. Домонгольская Русь являлась хоть и периферийным, но целиком и полностью европейским регионом. Владычество Орды надолго прервало европейские контакты Северо-Восточной Руси, сдвинув ее цивилизационный вектор в сторону евразийского политического пространства.
Если говорить о непосредственно монгольском нашествии XIII века, то оно сыграло однозначно отрицательную роль. В истории нет таких примеров, чтобы повсеместное разорение кому-то шло на пользу. Что касается институционального влияния Орды на Русь, то оно было минимальным и его не следует преувеличивать. Какие институты кочевое общество могло передать более развитому оседлому обществу? В 1998 году вышла книга американского историка Дональда Островски, который в ней пытался доказать обратное. На самом деле все те политические институты, которые Островски считал заимствованными у Орды (например, так называемая децимальная организация), существовали на Руси еще в домонгольский период.
Но, как известно, в истории редко когда бывает все однозначно. Нельзя забывать, что именно в составе Орды сложились условия для формирования единого Российского государства и его сложной этно-религиозной структуры. Борьба с ордынцами и стремление освободиться от них стали очень сильными стимулами для консолидации русских земель вокруг Москвы. Политическая элита княжеств Северо-Восточной Руси постепенно осознала, что в одиночку с Ордой справиться нельзя, поэтому надо объединяться. Те, кто это не поняли, погибли в междоусобной борьбе либо бежали в Литву. Трудно сказать, существовала бы нынешняя Россия в том виде, в каком она сложилась в XV-XVI веках, если бы не ордынский фактор.
Вы согласны с мнением о том, что Москва стала прямым наследником Орды и что именно оттуда растут корни нашего деспотизма?
Определенная доля истины в этом есть, поскольку русское самодержавие постепенно приобрело ярко выраженный деспотический характер.
Азиатчина?
Вот тут я бы не стал говорить так однозначно. Противопоставление Востока и Запада, образ азиатчины и восточного деспотизма возникли в Европе во многом для обслуживания своих политических и идеологических целей, а также для обоснования экспансии Запада на Восток. В реальности настоящая Азия очень разнообразна, и не везде в ней был деспотизм. Пресловутые клише о динамичном Западе, умом непостижимой России и навсегда застывшей Азии уже давно устарели.
Конечно, без восточного влияния Орды на Русь не обошлось — монголы, как известно, пришли к нам именно из Азии. Но преувеличивать это воздействие было бы неверным. Изучать его надо не с идеологических позиций, чтобы найти в истории подтверждение своих политических воззрений, а с научных.
Не стала ли эта особенность родовой травмой российской государственности? Американский историк Ричард Пайпс писал о вотчинном характере Московской Руси, в которой не было разделения между властью и собственностью.
Во-первых, автором вотчинной (патримониальной) теории является не Ричард Пайпс, а Василий Осипович Ключевский, писавший об этом еще в XIX веке. Во многом она устарела, поскольку в нее не вписываются Земские соборы, выборные органы местного самоуправления, право боярского отъезда и некоторая самостоятельность православной церкви, существовавшая до Ивана Грозного (и даже после). Во-вторых, если мы внимательно посмотрим, то выясним, что никаких очень уж принципиальных различий в организации социально-политического строя во многих землях домонгольской Руси и русских княжеств ордынского времени не было.
Конечно, в источниках можно встретить упоминания о том, что вся земля являлась личным владением московского государя, заботившегося о своих подданных, а те почитали его как своего заступника (например, такие представления встречаются в крестьянских челобитных). Но, с другой стороны, в Русском государстве бытовали представления о том, что царская власть ограничена «божественным законом», что дела в государстве решаются путем совета царя «со всей землей». Опять же, реально функционировало местное самоуправление, которое часто вступало в конфликты с назначенными царем воеводами и неоднократно в них побеждало.
Идея о государстве как личной собственности монарха в это время была распространена не только в России. Так считали Яков I в Англии и Людовик XIV во Франции, о чем сторонники российской уникальности вспоминать не любят. Никто же всерьез не берется утверждать, что в этих странах не было частной собственности, а политический строй был абсолютно деспотическим.
Но Ричард Пайпс еще писал о тотальной закрепощенности всех слоев населения в Московской Руси, что там не было лично свободных людей.
Свобода — понятие относительное. В каком-то смысле можно сказать, что в Средние века нигде не было свободы в нынешнем значении этого слова. Порядки, которые существовали в средневековой Западной Европе, вряд ли понравились бы современным либералам. Да и сейчас понятие полной частной собственности представляет собой некий «идеальный тип», как сказал бы немецкий социолог Макс Вебер.
Что такое «идеальный тип»?
Это умозрительная конструкция, которая в чистом виде нигде не встречается и лишь частично может соответствовать реальности. У Вебера была целая теория на сей счет. Феодальный строй тоже можно считать таким «идеальным типом». Известно, что классический феодализм был только в одном месте — в Иерусалимском королевстве, созданном крестоносцами в Палестине. Даже в Западной Европе в каждом регионе были свои особенности. Поэтому Россия здесь тоже не является исключением.
Но принято считать, что в Европе были сильные города с давними традициями самоуправления, а у нас они тоже были вотчиной государя.
Это как посмотреть. Какой-нибудь город мог считаться наследственным княжеским владением, а потом его жители могли собраться на вече и прогнать князя.
Это вы говорите о Пскове и Новгороде?
Нет, не только. В домонгольское время так было повсюду на Руси, а в Новгороде и Пскове эти традиции закрепились в политические институты, благодаря чему оба города стали республиками. Но и в более позднее время такие явления отмечались не только в Новгороде и Пскове. Например, в 1382 году вече собралось в Москве. Это произошло перед нашествием Тохтамыша, когда князь Дмитрий Донской и митрополит Киприан покинули город. Тогда жители Москвы собрались вместе и решили пригласить литовского князя Остея из династии Гедиминовичей, который и возглавил оборону города.
Кто закончил Смуту в 1612 году, кто выгнал поляков из Кремля? Кто организовал сопротивление, создал и профинансировал ополчение, а затем нанял его военного руководителя князя Дмитрия Пожарского? Никакого правительства тогда в России не было — точнее сказать, оно было коллаборационистским (пресловутая «семибоярщина»). Эту труднейшую миссию осуществили выборные органы местного самоуправления. Кузьма Минин, как известно, был земским старостой в Нижнем Новгороде. Поэтому приходится недоумевать, когда иногда читаешь, что в России нет и никогда не было традиций низовой самоорганизации общества.
Все это похоже на самую настоящую демократию.
Есть некоторые современные историки, которые так и пишут, что на Руси везде и всегда была демократия. Конечно, это колоссальное преувеличение — русскую историю нельзя сводить только к деспотизму или только к демократии. Авторы подобных концепций в этом мало чем отличаются от Пайпса, постоянно писавшего, что в России все было не как в Европе.
Какой главный упрек к Пайпсу? Он берет один реальный элемент сложной многогранной картины средневековой жизни Московской Руси, подходящий для его концепции о предопределенности и неизбывности русского авторитаризма, и абсолютизирует его. То, что в эту концепцию не вписывается, Пайпс не замечает. Это еще один пример того, о чем мы говорили в начале беседы, — использования истории в идеологических целях, что можно заметить и в ряде других работ, например в трудах недавно скончавшегося американского историка Эдварда Кинана.
Того самого Кинана, который писал о влиянии природно-климатических условий на становление политических традиций России?
Да, только он пошел еще дальше Пайпса, а теорию извечного и неистребимого российского авторитаризма довел почти до абсурда. Если Пайпс писал о России как о полуазиатской деспотии, то Кинан считал нашу страну настоящей «черной дырой» на политической карте мира, где нет ничего настоящего и все мифологизировано. Он, например, известен тем, что пытался поставить под сомнение подлинность «Слова о полку Игореве» и переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским.
Кинан полагал, что русская политическая культура со времен Московской Руси всегда была основана на тотальной лжи. Петербургский период нашей истории от Петра I до революции 1917 года он считал европейским напылением на варварскую полукриминальную Россию, которое быстро исчезло с появлением большевизма. Кинан вообще скептически смотрел на возможность какой-либо модернизации России, поэтому к Горбачеву и его перестройке с «новым мышлением» относился резко отрицательно. Дескать, ничего путного от этих русских никогда ждать не стоит. Кстати, в личном общении (а мы с ним были немного знакомы, хотя и очень резко полемизировали) Кинан был очень обаятельным и приятным человеком.
Но про влияние географии на политические традиции Московской Руси писал и наш историк Леонид Милов в своей знаменитой работе «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса».
Леонида Васильевича Милова я тоже лично знал, поскольку учился на его кафедре, будучи студентом. Он действительно считал, что русский деспотизм и особая роль государства обусловлены природно-климатическими факторами. Низкие температуры, короткий сельскохозяйственный сезон и соответственно крайне малый объем прибавочного продукта приводили к возникновению компенсационных механизмов — в частности, деспотической власти, которая могла выбить у населения даже жизненно для него необходимые средства, которые шли на обеспечение государственных задач в целом.
Помню, перед публикацией этой работы он на семинаре вкратце рассказал ее суть. Тут я должен сказать, что Леонид Васильевич был выдающимся ученым и очень ярким человеком. Но я тем не менее тогда спросил его о том, почему в Новгороде и Пскове, где климат был более суровым, чем в Киеве или Москве, не сложилось не только никакой деспотической власти, но, наоборот, сформировался республиканский строй. Он тогда задумался, а потом ответил, что этот пример является исключением, подтверждающим общее правило.
На самом деле тут мы наблюдаем пример географического детерминизма, когда ученый склонен преувеличивать воздействие исследуемых им явлений. Конечно, природно-климатические условия оказывают очень существенное влияние на ход исторического процесса, но только во взаимодействии с множеством иных факторов, поэтому абсолютизировать их не следует. Никакой предопределенности здесь тоже нет.
Судя по нашей беседе, вы скептически относитесь к столь популярным сейчас разговорам о предопределенности нашей истории, о своеобразной «русской матрице» или «русской колее», из которой нам никогда не выбраться.
Такие разговоры всегда актуализуются, когда в России подмораживается общественно-политическая атмосфера. Особенно активно их ведут разочарованные либералы. Дескать, такой у нас народ, и никогда тут ничего не будет, мы обречены на постоянное прозябание в тени вечного русского деспотизма.
В XIX веке все было точно так же. Даже Николай I, который на самом деле очень хотел отменить крепостное право, но побоялся это сделать, сетовал, что в России нет людей, способных осуществить преобразования. Но почему-то после Крымской войны все стало возможным: и реформы, и люди, которые их проводили. Например, Толстой и Достоевский очень ругали пореформенный суд, но это был настоящий европейский суд, а не такой, как сейчас или который был во времена гоголевского «Ревизора».
Кстати, именно во время Великих реформ Александра II историки стали активно писать о традициях земско-вечевой демократии на Руси, поскольку на это появился общественный запрос. Неслучайно памятник тысячелетию России в 1862 году был открыт в Новгороде. Герценовский «Колокол» тоже был отсылкой к новгородскому вечевому колоколу как символу средневековой русской демократии.
Я вас уверяю, что как только в стране изменится политическая ситуация, у нас сразу все заговорят об исконных демократических корнях российской государственности и начнут искать истоки наших традиций исключительно в Земских соборах и вечевых собраниях. В действительности же в истории России были разные тенденции, и изучать их нужно в историческом, а не в политико-идеологическом контексте.