В первой части интервью для «Ленты.ру» руководитель администрации президента России (АП) в 1993-1996 годах Сергей Филатов описал свое видение событий октября 1993 года. Во второй части беседы он рассказал, как охрана Ельцина с помощью алкоголя и майора ФСБ Литвиненко пыталась им манипулировать, почему президент не доверял Черномырдину, и зачем было принято решение о вводе войск в Чечню в декабре 1994 года.
«Лента.ру»: Нынешнюю администрацию президента часто упрекают в том, что она из аппарата главы государства переродилась в теневое и, по сути, настоящее правительство вроде прежнего ЦК КПСС. Справедлива ли эта оценка?
Филатов: И да, и нет. Администрация предназначена для организации выполнения конституционных обязанностей президента, и эту задачу она выполняет. Но мы видим, что она часто превышает свои функции, как и сам глава государства. Особенно это видно в предвыборный период, в работе с политическими партиями и СМИ, в организации его общественной поддержки. Сам президент часто работает с членами правительства, подменяя премьера. Вот и создается впечатление, что премьера нет, а всем управляет президент и его администрация.
А когда вы руководили администрацией, было по-другому?
Конечно, да. Тогда были независимый парламент, с которым мы немало намучились, и вполне самостоятельный Конституционный суд. В девяностые годы президент был не единственным центром власти, как сейчас, а лишь одним из них. Сейчас не соблюдается главный демократический принцип — отсутствует разделение властей.
У нас тогда было много споров о структуре администрации. Тогда в ней существовала группа помощников президента, состоявшая из профессиональных и высокообразованных специалистов, и аппарат чиновников по направлениям деятельности главы государства. Первые не только консультировали президента в различных направлениях его деятельности, но и оберегали его от ошибок. Они не были чиновниками и мало что понимали в аппаратной работе.
После выборов президента в 1996 году в АП произошла реорганизация, появилось 12 заместителей руководителя администрации, причем все они занимали должности помощников президента. На мой взгляд, получилась громоздкая и малоэффективная система. Может быть, это является одной из причин тех ошибок, которые допускает наша власть сейчас.
Как на Ельцина влиял Коржаков (Александр Коржаков, начальник Службы безопасности президента России в 1991-1996 годах — прим. «Ленты.ру»)?
Не хочется о нем говорить, противно, но если говорить о влиянии на Ельцина, то, с моей точки зрения, оно было отрицательным. Президент доверял Коржакову и прислушивался к нему. Это доверие сформировалось в тот период, когда Борису Николаевичу было трудно, когда на него в ЦК КПСС были организованы гонения. Тогда Коржаков был с ним, помогал ему, охранял его, но его советы, которые он давал Ельцину, часто были направлены против реформаторов. Бывало, вместе с Барсуковым (Михаил Барсуков, директор ФСБ России в 1995-1996 годах — прим. «Ленты.ру») они подпаивали президента, после чего подсовывали ему на подпись нужные для себя бумаги. У меня, например, их стараниями несколько раз снимали охрану.
Зачем?
Это была такая форма аппаратной борьбы. Коржаков меня вообще терпеть не мог, я даже не знаю, почему, по-моему, он всех демократов ненавидел. Он тогда считался очень влиятельным человеком, хотя был всего лишь охранником Ельцина. Возглавляемая им Служба безопасности президента постоянно пыталась вмешаться в работу АП и подмять под себя кадровую политику. В последние годы он стал внедрять приближенных к себе людей в структурные подразделения администрации. Используя «своих» журналистов, он создавал в прессе отрицательный образ тех, от кого хотел избавиться.
Каким образом?
Кто бы чего сейчас ни говорил о Ельцине, но он не терпел у подчиненных двух вещей: аморального поведения и непорядочности. Поэтому когда Коржаков с Барсуковым подсовывали ему компромат на кого-либо (неважно, настоящий или мнимый), президент на это реагировал жестко.
Вас тоже пытались скомпрометировать?
Со мной было два подобных случая. В начале августа 1995 года, когда я был в отпуске в Сочи, у меня в очередной раз сняли охрану. Одновременно с этим в «Московском комсомольце» вышла статья журналиста Хинштейна, в которой сообщалось, что мою старшую дочь подозревают в скупке и перепродаже краденых вещей. В милиции, конечно, быстро во всем разобрались, поскольку дочь сразу же доказала свою невиновность.
На самом деле это была тщательно подготовленная провокация, в которой участвовала наша горничная (в звании прапорщика ФСБ), торговавшая вещами на рынке. Через два года Хинштейн в другой своей статье признался, что организатором этого был майор ФСБ Литвиненко, видимо, тогда сотрудничавший не только с Березовским, но и с Коржаковым. Когда он с заявлением о краже обратился в милицию вместе с якобы потерпевшей, то назвал ее своей двоюродной сестрой.
Это тот самый Литвиненко, которого в 2006 году отравили в Лондоне?
Да, тот самый. Когда в 1999 году его арестовали, я лично звонил Путину и ко всем прочим «подвигам» Литвиненко просил добавить и эту историю.
Что Путин вам ответил?
Он сказал: «Хорошо, посмотрим». Потом, как известно, Литвиненко освободили под подписку о невыезде, после чего он сбежал в Англию. А тогда, в 1995 году, когда пытались разобраться в этом деле, оказалось, что все протоколы и прочие следственные документы таинственным образом исчезли. С дачи меня попросили съехать, и я подозреваю, что публикация в «Московском комсомольце» сыграла свою роль.
А второй случай?
Это уже было в декабре 1995 года. В «Российской газете» вышла статья, где, не называя прямо моей фамилии, меня обвиняли в связи с некими представителями иностранных разведок. Далее приводился список этих «иностранных агентов», у большинства которых были еврейские фамилии.
Я тогда позвонил Коржакову и попросил его зайти ко мне. Он попытался отнекиваться, но потом все-таки пришел. Я показал ему газету и задал один вопрос: «Зачем?» Коржаков сначала пытался меня убедить, что не имеет к этому никакого отношения, но я-то знал, что автор статьи тесно сотрудничал со Службой безопасности президента. Я предупредил тогда Коржакова: «Имей в виду, Саша, на каждый твой удар будет мой ответ». Во всей красе он предстал, когда написал подлую книгу о Борисе Николаевиче «От восхода до заката».
Но в итоге с поста руководителя администрации президента вскоре вам все же пришлось уйти?
Видимо, все эти интриги и скандалы произвели на Ельцина определенное впечатление. Тогда полным ходом начиналась подготовка к президентским выборам 1996 года.
В августе 1995 года у нас с президентом состоялся серьезный разговор на эту тему. Он тогда сказал мне, что не хочет идти на второй срок, что устал и очень соскучился по семье. Я ему возразил: «Борис Николаевич, но вы же понимаете, что если не вы, то будет Зюганов». Он ответил: «Я все понимаю, но у меня больше нет сил». Потом Ельцин подумал и сказал: «Ладно, дождемся выборов в Государственную Думу, а там посмотрим по обстановке».
Как известно, на парламентских выборах 1995 года коммунисты одержали победу. Ельцин вызвал меня к себе 4 января 1996 года и заявил: «Выборы в Госдуму мы просрали. Там теперь засилье коммунистов. Я не хотел идти на президентские выборы, но теперь иначе никак».
Ельцин именно так и сказал?
Да, это слово неприятно резануло мой слух. Ельцин никогда не употреблял не только матерных, но и вообще бранных слов. Насколько я знаю, даже в ближнем кругу он подобного не позволял себе. На моей памяти это был единственный такой случай.
Затем Борис Николаевич попросил меня сосредоточиться на подготовке предвыборной кампании. Он сказал, что избирательный штаб возглавит вице-премьер Сосковец, а я у него буду заместителем. Мне предстояло работать с общественностью и интеллигенцией.
Ельцин с людьми легко расставался?
По-разному бывало. Как-то мне позвонил вице-премьер Георгий Хижа, узнавший о своей отставке по радио, находясь в служебной машине. Когда он решил выяснить, в чем дело, спецсвязь в машине уже отключили, поэтому пришлось ему звонить мне из какой-то телефонной будки по дороге.
Конечно, и такое тоже было, но я должен сказать, что Ельцин по характеру был очень добрым и отзывчивым человеком. Я помню, как-то позвонила мне Наина Иосифовна и попросила уговорить ее мужа не встречаться с Руцким.
Это было уже после событий октября 1993 года?
Да, уже после амнистии. Наина Иосифовна мне тогда сказала: «Умоляю вас, поговорите с Борисом Николаевичем. Я его знаю, он не сможет отказать Руцкому. Он ему все простит». Это действительно было так — Ельцин никогда не был злопамятным человеком. Ну, может быть, за исключением их отношений с Михаилом Сергеевичем Горбачевым.
Вы упомянули, что Ельцина нередко подпаивали. Он действительно много пил?
Он выпивал, конечно. Бывало, что президент внезапно исчезал на неделю, на две недели или на месяц. Хотя утверждать, что все это время он находился в запое, я не берусь.
Неужели он на самом деле «работал с документами»?
Тут дело в другом. У многих советских руководителей была привычка после неприятных для них событий или перед принятием важного решения исчезать на некоторое время, ложиться на дно. Так часто делал Горбачев, и с Ельциным тоже такое бывало. Чем он в это время занимался, можно только предполагать.
Ельцин действительно не хотел идти на второй президентский срок? Или он проверял реакцию своего окружения?
Нет-нет, это он говорил искренне. Видно было, что он очень устал. Очень сильно надломила его война в Чечне.
Почему тогда он вместо себя не выдвинул Черномырдина? Ведь тот казался очевидным преемником Ельцина.
В 1996 году такой вариант всерьез не рассматривался. Ельцин не очень-то доверял таким людям, как Черномырдин или Примаков, в глубине души считая их советскими номенклатурщиками, хотя Виктор Степанович вел себя безупречно и никогда не давал повода усомниться в своей лояльности.
Помню, как-то я приехал к Черномырдину. Ельцин решил подарить германскому канцлеру Гельмуту Колю раритетную книгу из трофейной коллекции, вывезенной из Берлина после войны. Он позвонил мне и поручил это должным образом оформить. Просто так изъять эту книгу из музейных фондов было нельзя — нужен соответствующий закон или хотя бы распоряжение правительства.
Я поехал посоветоваться к Черномырдину. Вдруг ему звонит президент: «Виктор Степанович, Филатов у вас? Дайте ему трубку». Я беру и слышу недовольный голос Ельцина: «Сергей Александрович, а что это вы делаете у Черномырдина? О чем вы с ним говорите?» Я объясняю цель визита, он еще больше злится: «Вам президент отдал распоряжение, зачем еще нужно советоваться с Черномырдиным?» Я тогда спрашиваю в ответ: «Неужели руководитель администрации президента не может приехать к премьер-министру без вашего разрешения?» «Нет, не может», — ответил Ельцин и положил трубку.
Вы упомянули Чечню. Ельцин сильно переживал из-за этой войны?
Конечно, он потом сам публично признавал, что война была одной из главных ошибок в его жизни. Борис Николаевич поддался уговорам Ерина (Виктор Ерин, министр внутренних дел России в 1995-1996 годах — прим. «Ленты.ру») и Егорова (Николай Егоров, министр РФ по делам национальностей и региональной политике в 1994-1995 годах — прим. «Ленты.ру»), которые убедили его в неизбежности ввода войск.
Я прекрасно помню, как на заседании Совета безопасности в ноябре 1994 года Егоров заявил: «По нашим данным, когда мы введем в Чечню войска, расклад будет такой: 20 процентов местного населения встретят их с цветами, 70 процентов отнесутся нейтрально, и только 10 процентов будут сопротивляться». Вслед за ним слово взял Грачев (Павел Грачев, министр обороны России в 1992-1996 годах — прим. «Ленты.ру»), выступавший категорически против использования армии. По его мнению, все должно пойти ровно наоборот: 10 процентов встанут на нашу сторону, 20 процентов сохранят нейтралитет, а 70 процентов станут воевать. Тогда Черномырдин стал кричать на Грачева: «Ты не министр обороны, тебя надо снимать с должности! Неужели ты не осознаешь ответственности момента?!»
Обстановка накалилась, и Ельцин объявил перерыв, после которого обратился к Грачеву: «Павел Сергеевич, войска надо вводить». Грачев ответил, что это можно будет сделать никак не раньше весны, поскольку армия совершенно не готова, но Ельцин его уже не слушал.
Зачем нужно было так торопиться?
Ельцин считал, что на любой вызов нужно отвечать немедленно. Путин, кстати, думает так же.
Какие главные достижения девяностых годов вы можете назвать?
Во-первых (и это самое главное) в России удалось создать полноценную рыночную экономику. Для этого потребовалось узаконить частную собственность, создать банковскую систему и провести приватизацию государственной собственности.
Во-вторых, в стране появилась новая политическая демократическая многопартийная система и выборы на всех уровнях власти. Сначала ее пытались построить в виде парламентской республики, но события 1992-1993 годов показали, что страна к этому пока не готова. Затем политические институты развивались по иной, полупрезидентской модели, которая впоследствии в силу разных причин переродилась в суперпрезидентскую. Это произошло несмотря на то, что в 1993 году приняли новую конституцию, в которой были узаконены все элементы демократии, включая разделение властей.
В-третьих, мы смогли наладить дружественные отношения с внешним миром, особенно с соседними странами и США.
А что тогда не удалось и какие были сделаны ошибки?
Я бы начал не с ошибок, а с проблем того времени. Самой главной из них для нас стала неготовность страны к преобразованиям, которые пришлось проводить буквально с колес. Отсюда вытекает другая проблема — мы не могли сформулировать стратегический план развития страны, да его и до сих пор нет.
Что касается ошибок, то мы не сумели официально осудить коммунистический режим и его идеологию. Поэтому советское наследие и сейчас тянет Россию назад, не давая построить нормальное гражданское общество. Ну и, конечно, непростительно было то, что в 1993 году политическая элита страны довела ситуацию до вооруженного противостояния и гибели более полутора сотен людей. Непростительно было вводить войска в Чечню. Этого нужно было избежать любой ценой.