В «Молодости» Паоло Соррентино великий Харви Кейтель играет большого режиссера на грани Альцгеймера и жизненного краха. Сам артист при этом никаких признаков старения не показывает: искрометно шутит, страстно возмущается проблемами этого мира и продолжает любить свою профессию. Что и доказывает в интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Вам понравилось работать с Соррентино?
Харви Кейтель: Да, почему нет? В моей жизни присутствуют два «Тино» — Тарантино и Соррентино. Я так их и называю — два Тино. Вы наверняка спросите о том, каково работать в Штатах и Европе, поэтому скажу сразу. Для меня есть один общий знаменатель — это талант. И Квентин с Паоло — два невероятно талантливых режиссера. А различия... Как по мне, так их нет — кроме разного культурного багажа. Но в остальном они даже похожи по манере себя вести, по драйву, с которым работают.
А вас как актера что заводит?
Кабриолет Rolls-Royce, с яркими фарами и удобными кожаными сиденьями (смеется). Жаль, у меня такого нет. А если серьезно — мне просто нравится делиться со зрителем историями, нравится внимать чужим историям. И, видит бог, нам всем это необходимо, если помнить о том, в какой ад погрузился наш мир. Приглядитесь: вокруг царят разрушение, боль, грусть. Поэтому так важно искусство, так важны сюжеты и переживания — с их помощью влиять на людей, вдохновлять их на то, чтобы противостоять угнетению, чтобы поступать по совести, чтобы поменять жизнь к лучшему. Где-то это просто необходимо — прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем, где-то на нашей планете убивают детей, унижают женщин, угнетают людей. Что, как не искусство, может научить угнетенных восстать, а угнетателей заставить наконец задуматься о том, что они делают, а не только восхвалять самих себя?
Чем вас привлекла «Молодость»?
Знаете, я сам посмотрел ее впервые буквально вчера (разговор с Кейтелем происходил на следующий день после премьеры фильма на Каннском фестивале — прим. «Ленты.ру») — и обнаружил, что для того, чтобы говорить о ней, мне нужно найти для себя новый, особенный язык. «Молодость» напомнила мне некоторые большие романы, которые я читал, даже некоторые мифы — это произведение, которое пытается показать бесконечное множество элементов, составляющих жизнь или жизни. Как и в мифах, это кино о скорее метафорическом, чем буквальном путешествии, о том, что необходимо покинуть дом, чтобы открыться радостям и трудностям жизни. В финале этого пути может быть возвращение домой — чтобы рассказать о пережитом и вдохновить кого-то еще на собственные приключения и истории.
Соррентино рассказывал, что вас так впечатлил его предыдущий фильм «Великая красота», что вы написали ему письмо. Что в нем было?
Да, написал. Это было, конечно, электронное письмо. Но забудьте, я никогда не признаюсь, что в нем было. Я свои секреты не раскрываю, забудьте (смеется).
Вы много времени проводите в кадре с Майклом Кейном. Как работалось вместе?
Знаете, в молодости, когда я только начинал актерскую карьеру и учился в Нью-Йорке, я был беден как церковная крыса. У меня не было агента — и я не мог заставить ни одного из них работать со мной. Пытался найти хоть какую-то работу в кино, даже читал индустриальную прессу, чтобы узнать, где начинаются съемки и куда можно податься. У меня не было ни денег, ни агента, но была девушка. Мы с ней пошли на фильм под названием «Альфи» — и я был потрясен этой работой и этим парнем в главной роли. Парня звали Майкл Кейн. Для нас, молодых нью-йоркских актеров начала 1960-х, эта его роль была золотым стандартом актерской игры, образцом, к которому мы стремились. Майкл же не остановился и продолжал задавать стандарт всю свою карьеру. Я мечтал быть так же хорош, как Майкл Кейн! Прошло много лет, и мы с ним вместе сыграли в этом фильме. А Майкл, я лично слышал, всем рассказывает, что мы с ним так легко сработались — а это правда, как будто всю жизнь были знакомы, — потому что он был на корейской войне, а я три года был морпехом. И он прав — кто еще в киноиндустрии может похвастать таким опытом? Никто, кроме нас, и не служил. Зато мы друг друга благодаря этому понимаем с полуслова.
В «Молодости» есть еще и персонаж Пола Дано — актер, который переживает, что все знают его лишь по одной роли. Есть ли у вас такая роль — от славы которой рано или поздно хотелось сбежать?
Нет, не думаю. Вот в чем дело — любой актер, особенно в начале карьеры, проходит этап, на котором к нему приклеивается амплуа и предлагают одинаковые роли. Жертвовал ли я чем-то, чтобы избежать этого? Безусловно. Хотите пример, наверное? Когда Абель Феррара предложил мне «Плохого лейтенанта», я неплохо на тот момент зарабатывал, играя более-менее похожие одна на другую роли в Голливуде. И «Плохой лейтенант» давал возможность попробовать что-то новое, показать себя с другой стороны. Но Ферраре было абсолютно нечего мне заплатить. Я согласился и пожертвовал своим гонораром. Я рискнул — потому что бывают случаи, когда актеры, согласившись снизить свою ставку или отказаться от нее, уже не возвращаются к прежним заработкам, ради которых они тяжело и долго трудились. Поэтому я рисковал своим благополучием — и в моем случае риск окупился с лихвой. Я горд этим фильмом! И невероятно благодарен Ферраре и сценаристке этого фильма Зои Ланд. Прекрасная женщина — она, к несчастью, потом умерла от передозировки героином. Ей не было и сорока.
Ваш герой в «Молодости», когда видит Мисс Вселенную, идущую голой к бассейну, говорит: «Явился бог». Что думаете о таком прочтении божественного?
Ну, когда мы эту сцену снимали, ни мой герой, ни я сам думать ни о чем не могли, поверьте (смеется). Не знаю, кому вы молитесь, но такой алтарь по мне!
Тарантино недавно заявлял, что «Омерзительная восьмерка» станет его последним фильмом. А ему еще нет и шестидесяти. Кино так сильно выжигает тех, кто его делает?
Не только кино. Искусство вообще — насколько я могу судить по себе и всем людям искусства, которых знаю. Заниматься кино, музыкой, театром, фотографией, танцем — значит обречь себя на тяжелую судьбу. Но если в тебе горит огонь страсти, талант, надо подкидывать в него дрова, надо не давать ему угаснуть.
Вы играете по системе Станиславского? Легко ли выходить из образа, когда заканчивается последний съемочный день?
Ну, что-то — какая-то часть персонажа — остается с тобой еще надолго. Бывает, что и навсегда. И я не шизофреник! Но в актерской игре есть определенная мистика, в каком-то смысле это то же самое, что вызывать духов.
Ваш персонаж в «Молодости» страдает от проблем с памятью. Каково играть такое?
Легко. У меня-то с памятью пока все хорошо. А что был за вопрос?