«Мир-система модерна» — многотомный opus magnum одного из главных социологов XX века Иммануила Валлерстайна, основателя мир-системного анализа, в рамках которого история отдельных стран изучается в более широком контексте общего для них мира-системы. Первый том, рассказывающий о «долгом XVI веке» — переходе от Средневековья к Новому времени и рождении предпосылок знакомого нам современного мира, — вышел в 1974 году и мгновенно обрел армию почитателей и критиков. К настоящему моменту 85-летний социолог закончил еще три части, последняя из которых посвящена 1789-1914 годам. Он надеется поработать над пятым, шестым и седьмыми томами исследования, растянувшегося на всю его интеллектуальную карьеру.
С разрешения издательства Университета Дмитрия Пожарского «Лента.ру» публикует отрывок из книги Иммануила Валлерстайна «Мир-система Модерна. Том I. Капиталистическое сельское хозяйство и истоки европейского мира-экономики в XVI веке».
Установить границы некоторого территориального образования, определенного в политических терминах, сравнительно просто. Например, чтобы узнать, какую территорию занимала Китайская империя в 1600 году, достаточно обратиться к данным архивов, из которых мы получим ответ на этот вопрос в соответствии с юридическими притязаниями империи на тот момент.
Разумеется, всегда существуют пограничные регионы, где суверенитет оспаривается двумя конкурирующими государственными структурами, или же регионы, где имперская власть едва ли может считаться существующей де-факто, и в данном случае территориальные притязания следует считать юридической фикцией. Однако, как бы то ни было, общий критерий установления границ политических единиц четок и понятен: это сочетание в пределах некоторой территории утвержденной власти с определенной, довольно высокой степенью эффективного (хотя и довольно поверхностного) влияния.
Применим ли тот же критерий к границам социальной системы, которая не определена в политических терминах, то есть к миру-экономике? Утверждая, что в XVI веке существовал европейский мир-экономика, мы тем самым указываем, что его границы меньше, чем мира в целом. Однако насколько меньше? В рамки этого мира-экономики невозможно автоматически включать любую часть света, с которой торговала Европа.
Скажем, в 1600 году Португалия вела торговлю как с центральноафриканским царством Мономотапа, так и с Японией, однако prima facie сложно утверждать, что и Мономотапа, и Япония были в это время частью европейского мира-экономики. Тем не менее, мы полагаем, что его частью были Бразилия (или, по крайней мере, ее побережье) и Азорские острова. Существовала также транзитная торговля между Европой и Персией через Россию, но мы считаем, что не только Персия определенно находилась вне европейского мира-экономики, но даже Россия оставалась за его пределами. Россия вне — Польша внутри. Венгрия — внутри, а Османская империя — вне. Какие основания определяют эти различия?
Вопрос не сводится просто к объему торговли или ее структуре. Как утверждает Сельсо Фуртаду, «за исключением золота и серебра, мало какая американская продукция могла продаваться в Европе в течение первого века колонизации. В отличие от Ост-Индии, производившей товары высокой стоимости на единицу веса (например, пряности, шелка и муслин), обе Америки не производили ничего, что могло бы стать основой для прибыльной торговли с Европой». Тем не менее Америка была внутри европейского мира-экономики, а Ост-Индия оставалась вне его — по крайней мере мы так утверждаем.
Далее это противопоставление будет рассматриваться как различие между периферией мира-экономики и его внешней сферой. Периферия — это такой географической сектор мира-экономики, где в первую очередь осуществляется производство товаров наиболее примитивной степени переработки (то есть товаров, трудозатраты на производство которых меньше вознаграждаются), но при этом он является неотъемлемой составляющей целого — системы разделения труда, поскольку данная продукция существенна для повседневного потребления.
Внешнюю сферу мира-экономики образуют другие миры-системы, с которыми этот мир-экономика имеет определенные отношения, основанные в первую очередь на обмене драгоценностями, — такие отношения иногда называются «торговлей для богатых» (rich trades). Постараемся продемонстрировать эту разницу применительно к XVI веку на примере анализа различий сначала между Россией и отдельными территориями Восточной Европы, а затем между регионом Индийского океана и Испанской Америкой.
На первый взгляд, между Россией и Восточной Европой должно быть много общего: и там и там происходит рост крупных поместий, участвующих в товарном производстве на базе принудительного труда (кроме того, как показывает Бродель, фактически аналогичный процесс в этот момент характерен и для Османской империи). И для России, и для Восточной Европы принуждение крестьян в первую очередь стало результатом действий государственной власти. Представляется, что начиная с этой эпохи помещичий класс обоих регионов значительно усиливается, а буржуазия ослабевает. Кроме того, обе зоны испытали воздействие Революции цен и в разумных пределах приспособились к ее общим тенденциям. Однако при более внимательном рассмотрении обнаруживается ряд различий.
Различия между отношениями России и Восточной Европы с Западной можно рассматривать в трех принципиальных аспектах: 1) различие в природе торговли, 2) различие в силе и роли государственного аппарата и 3) различие в силе и роли местной городской буржуазии как следствие двух предшествующих пунктов.
Великий дореволюционный историк В.О. Ключевский положил в основу своего «Курса русской истории» гипотезу о том, что «переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты». Если признать это положение до некоторой степени верным, то «колонизация страны» — это феномен как раз XVI века, когда Россия, как и вся остальная Европа, «вступала в новую эпоху экономического роста». Общепринято, что поворотным моментом в этом процессе было завоевание Казанского ханства на Волге в 1552 году и последовавшее в 1556 году завоевание Астраханского ханства.
В следующем столетии Россия колонизировала прилегающую к ее южным пределам зону лесостепи вдоль Дона к Азовскому морю и вдоль Волги к Каспию, а также проложила большую часть пути через Сибирь. Одновременно украинцы, в то время пребывавшие под польским владычеством, продвигались вдоль Днепра — эта территория войдет в состав Российского государства в 1654 году. Российская экспансия в южном и восточном направлениях стала значительным событием истории современного мира. Однако важно отметить, что направление этой экспансии зависело от силы политических режимов в регионах, окружавших Россию. Георгий Вернадский напоминает, что «русские начали свое продвижение на восток в сторону Сибири именно в тот момент, когда были остановлены и отброшены назад на западе».
Таким образом, в России западные торговцы встретились лицом к лицу со страной, куда более протяженной, чем Польша, Богемия или Мекленбург, которая представляла собой имперскую структуру в чистом виде. В то время как внешняя торговля Польши велась практически исключительно с Западной Европой, Россия торговала и с Западом, и с Востоком, причем, по словам Джерома Блума, «восточная торговля для России была, возможно, более значимой, чем торговля с Западом».
Российская торговля с Востоком была не только больше по объему — и по этому критерию, и по самой своей природе она вела к созданию мира-экономики, или же национального рынка, если использовать терминологию исследователей, работающих в несколько иной теоретической парадигме. А.Г. Маньков указывает на ключевую роль производства хлеба — эта идея у нас уже звучала: «В рамках феодального общества об эффективном развитии торговых отношений нельзя говорить до тех пор, пока хлеб не стал рыночным товаром, что свидетельствует о появлении определенной дифференциации между сельским хозяйством и ремеслами (crafts, métiers)».Поэтому нам следует рассмотреть феномен увеличения объемов производства пшеницы, отмеченный в XV-XVI веках как в Польше, так и в России.
Как уже было сказано, к XVI веку Польша интегрировалась в европейский мир-экономику — собственно, польская пшеница и выращивалась для продажи на европейских рынках. Как утверждают Бродель и Спунер, «доминирующей чертой польской экономики конца XVI века было, очевидно, то, что польская пшеница теперь оказалась в общем пространстве европейских цен». Этот факт был основополагающим как для Польши, так и для остальной Европы, для которой в это время Польша становится «крупнейшим экспортером хлеба».
Мы видели, что подъем польской зерноэкспортирующей экономики предполагал становление крупных поместий с использованием принудительного труда на рынок, а также увеличение политической силы местной аристократии, чьи экономические интересы в устранении препятствий для торговли совпадали с аналогичными интересами западноевропейских торговцев. Объединенные усилия тех и других сохраняли экономику Польши открытой. Степень зависимости благосостояния польской знати от этой открытой торговли ясно продемонстрировали экономические трудности 1626-1629 годов, когда шведский король Густав Адольф блокировал Вислу, стремясь тем самым «перерезать нерв» Польши.
Со стороны шведов это был логичный ход, поскольку «зерновой экспорт через балтийские порты достиг таких масштабов, что быстро стал преобладающей отраслью во всей экономической структуре страны». В дальнейшем этот факт был использован Ежи Топольским для объяснения опустошающего воздействия на Польшу экономического спада XVII века. Его последствия в различных частях государства варьировались в зависимости от того, насколько экономика конкретного региона была ориентирована на экспорт.
Можно возразить, что в ценовом выражении доля балтийского зерна в общем объеме продукции европейского мира-экономики была довольна скромной. Однако в ответ на это можно привести такое высказывание Бориса Поршнева: «Предметом внимания ученых должно быть не количество экспортируемых товаров (и правда, не самое большое), а объем прибыли, которая распределялась между торговцами средней руки и землевладельцами, эксплуатировавшими труд крепостных».
Станислав Хошовский указывает, что в ходе всеобщей инфляции XVI века цены в Польше не только стали расти еще до начала Революции цен в Западной и Центральной Европе (то есть до воздействия на цены американских сокровищ), но и, кроме того, в самой Польше были «землевладельцы, получавшие максимум прибыли от роста цен, в то время как крестьяне и горожане лишь терпели от этого убытки». Обратной стороной экономического давления на крестьян были их частые восстания.
29 ноября в 13 часов на международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction в актовом зале на втором этаже ЦДХ состоится публичная презентация книги.