«Лента.ру» продолжает цикл интервью о недавнем прошлом нашей страны. Вслед за перестройкой мы вспоминаем ключевые события и явления 90-х годов — эпохи правления Бориса Ельцина. Кандидат географических наук, создатель аналитической группы «Меркатор» Дмитрий Орешкин рассказал нам, где и зачем в 1996 году в России подтасовывали результаты выборов главы государства.
Сейчас в обществе почти установился своеобразный консенсус, согласно которому президентские выборы 1996 года были полностью сфальсифицированы в пользу Ельцина. Но так ли было на самом деле?
Такая оценка очень характерна. Реальные 90-е подзабыты, на их месте сконструирован миф, составной частью входящий в легенду о России, поднимающейся с колен. Было плохо, пришел Путин — стало хорошо. Так большевики демонизировали ужасы дореволюционного прошлого, мол, благодаря революции, коллективизации и индустриализации жить стало лучше и веселее. Миф всегда упрощает картину мира.
Конечно, идеальными выборы президента в 1996 году не назовешь. Там тоже были фальсификации. Несмотря на это, они были более конкурентными и более честными, чем нынешние.
Почему? Масштаб фальсификаций другой?
Дело даже не в масштабе (хотя он, разумеется, несоизмерим с чуровскими выборами), а в их направленности. В девяностые годы не могло быть речи об унитарном административном ресурсе Кремля. Итоги голосования во многом зависели от настроений (включая готовность фальсифицировать) региональных элит и умения Москвы с ними ладить.
В начале 90-х годов глава Татарстана Минтимер Шаймиев жестко торговался с ослабшей Москвой, требуя больше власти. На первых президентских выборах в июне 1991 года в этой республике избирателям должны были выдавать одновременно два бюллетеня: с кандидатами на пост президента Татарстана и президента России. Рутинный сюжет — человек регистрируется, получает два бюллетеня разного цвета и в кабинке решает, кого желает видеть руководителем Татарстана, а кого — всей России.
Известный исследователь Валентин Михайлов не поленился сравнить итоги. Они парадоксальны. В сельских районах республики средняя явка избирателей на выборах президента Татарстана тогда составила 84 процента, а на выборах президента России — только 30 процентов. Достигалось это просто: избирательные комиссии «забывали» выдавать второй бюллетень и делали это лишь после напоминания со стороны избирателя.
Как видно, активных и сознательных избирателей в татарстанском селе по состоянию на июнь 1991 года оказалось менее трети. Интересно и важно, что в городах Татарстана разрыв в явке на голосование за двух президентов был существенно меньше, от трех до девяти процентов. В городах избиратель не так зависим и послушен, да и члены избирательных комиссий тоже.
На федеральных выборах в Государственную Думу 1993 года явка в Татарстане составила 13,4 процента. Шаймиев прямо объяснял это неурегулированностью двухсторонних отношений между Москвой и Казанью. Ельцину пришлось уступить, и на думских выборах 1995 года Татарстан уже показал явку около 60 процентов.
О чем это говорит?
Региональные элиты (Татарстан является лишь одним из многих примеров) быстро смекнули, что административные манипуляции с выборами — отличное средство давления, торга и диалога с федеральным центром. Еще это говорит о том, что итоги голосования сильнейшим образом зависели не столько от настроений избирателя, сколько от интересов местного руководства. Причем на селе эта зависимость была сильнее, чем в городах.
Так по всей стране было?
Нет. В основном это касается национальных республик Северного Кавказа, Поволжья и Южной Сибири, некоторых автономных округов, а также нескольких русских областей к югу от Москвы, получивших в начале 90-х годов название «красный пояс». Это важно понимать: цифровой итог выборов всегда есть некий сплав воли избирателей и воли местного административного ресурса. Если в урбанизированных и европеизированных регионах в сплаве преобладает воля избирателя, то на периферии (особенно республиканской и тем более сельской) — воля местного начальства.
В первом туре президентских выборов 1996 года руководители обобщенной периферии, душой и телом принадлежавшие к старой партийной элите, изо всех сил использовали свой административный (в том числе фальсификационный) ресурс против Ельцина, за противостоящего ему Зюганова. Они были свято убеждены, что Москва заполнена «дурью демократической», которую необходимо остановить любой ценой. Зюганов казался им олицетворением старых добрых времен, когда они были секретарями обкомов-райкомов, а жизнь заодно с карьерой — прямой и светлой. Многие избиратели тоже так считали, но в регионах с очень высокой электоральной управляемостью их особенно и не спрашивали.
В первом туре выборов 1996 года в 60 территориальных (районных) избирательных комиссиях (ТИК) была зафиксирована интегральная явка 90 процентов и более. 25 таких ТИК оказалось в Башкортостане, 24 — в Татарстане (естественно, на селе). В 35 из них Зюганов опередил Ельцина с отрывом более чем на 15 процентов. Понятно, что здесь не обошлось без помощи местного руководства.
Справедливости ради надо оговориться, что среди 20-25 сверхуправляемых в электоральном смысле регионов, в четырех из них начальство (вместе со своим фальсификационным ресурсом) столь же яростно играло за Ельцина в первом туре. Это Ингушетия, Калмыкия, Тува, Чечня, а также Агинский Бурятский автономный округ. Причина очевидна — там власть уже перешла к молодым лидерам типа Аушева, Илюмжинова и (отчасти) Шойгу, карьера которых напрямую зависела от сохранения в Кремле реформаторов. Впрочем, надо иметь в виду, что электоральный вес этих территорий ничтожен — он в десятки раз меньше Дагестана, Татарстана или Башкирии.
Неужели от рядовых избирателей и тогда мало что зависело?
В этих 20-25 регионах — да. Поэтому утверждение, что выборы 1996 года были сфальсифицированы, справедливо только отчасти. Если в Калмыкии в первом туре грубо мухлевали в пользу Ельцина, то в соседнем Дагестане — еще грубее в пользу Зюганова.
Почему вы так уверены, что именно там были фальсификации?
Мне трудно заставить себя поверить, что через год после войны в Чечне за Ельцина в этой республике честно проголосовали 65 процентов. Или возьмем Дагестан — в первом туре за Зюганова проголосовали 63 процента (естественно, в основном за счет сельских территорий), а за Ельцина — лишь 28 процентов, и то главным образом благодаря «русским» городам: Буйнакску и Каспийску. Через две недели, во втором туре, результат невероятно изменился — Ельцин поднялся с 28 процентов до 53, а Зюганов упал с 63 процентов до 44.
Позвольте не поверить, что жители Дагестана за эти две недели столь радикально поменяли свои симпатии, а вот с местным начальством, которое сообразило, что в первом туре поставило не на ту лошадь, такое очень даже могло произойти. Осознав это, власти Дагестана перед вторым туром кинулись исправлять допущенные ошибки и демонстрировать лояльность к очевидному победителю, когда это ему уже было не слишком нужно.
Почему в дагестанском руководстве поняли, что поставили не на того кандидата?
По итогам первого тура Ельцин в целом по стране набрал 35 процентов, а Зюганов, несмотря на отчаянную помощь старой региональной номенклатуры, — лишь 32 процента. Трое шедших следом кандидатов — Лебедь, Явлинский и Жириновский — были демонстративными антикоммунистами, чей суммарный электорат превышал 27 процентов.
Было предельно очевидно, что большая часть его во втором туре отойдет к Ельцину. Зюганов же достиг своего электорального предела, ему просто неоткуда было брать дополнительные голоса. Тут догадаться большого ума не надо. Поэтому похожие флюгерные «чудеса» между турами случились также в Татарстане, Башкортостане и некоторых других сверхуправляемых регионах, где руководство в первом туре тайно или явно подыгрывало Зюганову, а во втором — Ельцину.
Тонкость состоит в том, что публичные критики выборов 1996 года обычно берут примеры фальсификата в пользу Ельцина именно во втором туре, когда он не очень-то уже был нужен (Ельцин побеждал и без него, просто региональное начальство спешило продемонстрировать свое рвение). Все эти обличители забывают про гораздо более критический первый тур, когда тот же самый фальсификат из рук того же регионального начальства работал скорее на Зюганова.
Как голосовала остальная Россия?
Первый тур выявил очень интересную тенденцию — те территории, где преобладало городское население, активнее голосовали за Ельцина. В десяти крупнейших российских мегаполисах Ельцин в первом туре получил 52 процента, а Зюганов лишь 18. Если взять сотню самых больших городов страны, разница станет не такой разительной, но все равно очевидной: 43 процента за Ельцина, 23 за Зюганова. Ничего удивительного, Россия — страна городов, три четверти населения у нас считаются горожанами.
Неужели в городах не было фальсификаций?
В крупных городах другой социокультурный фон, выше уровень образования, независимости и политической самостоятельности граждан. В 90-е годы, когда городской избиратель был активен, в них было намного труднее сфальсифицировать итоги. «Карусели», вбросы бюллетеней, «непрерывный производственный цикл», надомное голосование — все эти изощренные жульнические технологии появились уже во времена Чурова. Тогда же уповали на один самый простой способ искажения результатов голосования — примитивное переписывание протоколов («ночной фальсификат»). Чем периферийнее регион, тем легче было переписать — и наблюдателей меньше, да и население более зависимое.
В 1995 году в том же Татарстане, чтобы не допустить на местных выборах победы коммуниста Александра Салия, 17 процентов поданных за него бюллетеней сделали «недействительными». Это просто: при подсчете ставится галочка еще в одно любое окошко, и по такому бюллетеню уже невозможно однозначно установить волеизъявление избирателя. Если я не ошибаюсь, этот рекорд по числу недействительных бюллетеней в России не побит до сих пор.
Важно понимать, что татарстанские методы не проходят (по крайней мере, не проходили тогда) в Екатеринбурге, Перми, Нижнем Новгороде, Самаре и других крупных городах. В сверхуправляемой периферии же (главным образом, республиканской и деревенской) власти могли рисовать что хотели: в первом туре одно, во втором — другое. В сумме, при достаточно высокой активности независимых избирателей в городах и остальных 60-65 регионах, интегральный вклад фальсификата технически едва ли мог превышать 10 процентов.
В первом туре большая его часть (ее можно рассматривать как интегральный «голос» периферийных элит) досталась Зюганову, а во втором — примерно поровну или с креном в пользу Ельцина.
Реальную судьбу голосования все же решили свободные города, в первую очередь самые крупные. В них Ельцин уверенно победил как в первом, так и во втором туре, и фальсификата там было существенно меньше.
Это была честная победа?
Думаю, если бы можно было убрать «вклад» регионального начальства, в первом туре у Зюганова было бы на 3-5 процента меньше (примерно 27-29 процентов), а у Ельцина, соответственно, больше (около 38-40 процентов). Во втором туре наоборот: у Ельцина 49-51 процент (при официальных 54 процентах) у Зюганова 43-45 процентов при официальных 40 процентах.
Тут дело тонкое — я не берусь утверждать, что, например, лужковская бригада ничего не фальсифицировала в Москве, особенно если вспомнить, какие безобразия она творила на столичных выборах в путинское время, но масштабы возможных приписок в столице не идут ни в какое сравнение с татарстанскими или дагестанскими. В Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Перми большинство действительно было настроено если не прямо горой за Ельцина, то уж точно против Зюганова.
Могу сказать одно — масштаб жульничества на выборах 90-х годов не идет ни в какое сравнение с тем, что мы наблюдаем теперь. Помимо бесценного вклада Владимира Евгеньевича Чурова, региональный истеблишмент ныне построен по ниточке, и весь периферийный фальсификат идет строго в одну корзину, с цифрами, систематически превышающими 90 процентов. В 1996 году он расходился по разным корзинам, и суммарный объем его был меньше: результат за 80 процентов выглядел как исключение и своего рода дурной тон.
Например, на президентских выборах 2012 года Чеченская Республика с гордостью показала 99,8 процентов за Путина при явке в 99,6 процента, а в 1996 году в первом туре за Ельцина там было 65 процентов при явке в 73 процента. В обоих случаях цифры наверняка содержат некоторую долю приписок. Тогда это было ограниченным в пространстве (20-25 регионов) явлением и считалось постыдным, а сейчас стало практически повсеместным и чуть ли не предметом региональной гордости.
Но разве средства массовой информации тогда не выполняли ту же роль, что и сейчас? Разве они не агитировали за Ельцина?
Было такое, конечно. Выпускали газету «Не дай Бог!», Зюганова на федеральных телеканалах гоняли, как сидорову козу. Но никому в голову не приходило бы лишить его права на законный эфир, снять с экрана его ролик, арестовать тираж листовок или партийную газету, тем паче лишить права выдвижения своих кандидатов, снять с регистрации, посадить в кутузку, избить.
Тогда политтехнологов в современном смысле этого слова почти не было, существовало очень мало пиар-агентств. Те, что были, порой работали на два фронта: одной рукой делали рекламные материалы для штаба Ельцина, другой (под иным брендом) для команды Зюганова. И с той, и с другой стороны оплата шла наличкой, и профессионалы прекрасно знали, что затраты зюгановцев к затратам ельцинцев относились примерно как три к четырем.
Разница была лишь в том, что сотрудники Чубайса носили доллары в коробках из-под ксерокса, а зюгановские люди, фигурально выражаясь, — в мешках из-под картошки. Что характерно, шеф кремлевской охраны Коржаков тогда выследил и подставил Чубайса, поскольку видел в нем опасного конкурента в борьбе за влияние на президента, но в мыслях не имел трогать зюгановских курьеров — Ельцин бы воспринял такое как удар ниже пояса.
Шла жестокая, но по-своему честная драка, в которой более хитрые и гибкие капиталисты с помощью новых технологий за явным преимуществом обыграли действующую по старинке советскую партноменклатуру. Сам Зюганов это хорошо понимал, и поэтому тогда нашел в себе мужество поздравить Ельцина с победой. Сейчас другое время, и в ответ на вопрос «кто же тогда все-таки победил?» Геннадий Андреевич с загадочным видом молчит или пускается по накатанным рельсам в пространные рассуждения о «лихих 90-х».