Уже тридцать лет от депрессии применяют в основном препараты, повышающие уровень серотонина — «гормона счастья». Однако их эффективность вызывает серьезные сомнения у ученых и врачей. Может, это лишь ловкий рекламный ход? Имеет ли вообще смысл лечить психические расстройства химическими средствами? В 2015 году об этом дискутировали в ведущих научных журналах. В спорах психиатров разбирается «Лента.ру».
В апреле 2015 года в ведущем британском медицинском журнале The BMJ вышла «статья-рассуждение» профессора-психиатра Дэвида Хили (David Healy). Он занял неожиданную точку зрения: большинство современных антидепрессантов просто не работает. В основе их предполагаемого действия лежит биохимический процесс, который, по мнению Хили, не имеет отношения к депрессии. Нормализация уровня серотонина в мозге никак не влияет на это расстройство, зато позволяет продавать непроверенные лекарства за большие деньги.
Серотонин — это одна из небольших молекул, вырабатываемых клетками мозга и влияющих на деятельность других клеток (общее название таких молекул — нейромедиаторы). Серотонин сужает сосуды, усиливает перистальтику кишечника, а самое главное — влияет на настроение. При достаточном уровне серотонина (а так практически у всех, кто не страдает душевными расстройствами) настроение нормальное — не эйфория, но и не уныние.
В середине ХХ века с тревожностью и бессонницей боролись с помощью анксиолитиков из класса бензодиазепинов. Бензодиазепины активируют в нейронах рецепторы к гамма-аминомасляной кислоте (ГАМК), которая чаще всего выступает в роли тормозного медиатора. Когда рецепторы нейрона активированы, сама клетка с трудом может послать сигнал. В некоторых случаях это полезно: ослабление сигналов от определенных зон коры головного мозга приводит к тому, что человек успокаивается.
Однако бензодиазепины вызывают сильное привыкание, особенно если курс лечения затягивается. Дозы приходится постоянно увеличивать. Кроме того, длительный прием этих лекарств может вызвать синдром рикошета: симптомы, против которых лекарства использовались, не исчезают, а многократно усиливаются. Повышается риск самоповреждения и самоубийств. Поэтому в 1980-е годы фармацевтические компании извлекли из закромов селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС), проигравшие двадцатью годами ранее по эффективности бензодиазепинам.
СИОЗС делают так, чтобы серотонин задерживался в синаптической щели, то есть между двумя нервными клетками. Поэтому серотонин дольше действует на рецепторы, расположенные на поверхности одного из нейронов синапса. То есть даже если нейрон вырабатывает мало серотонина, его должно хватить, потому что медиатор не уходит обратно в клетку, а продолжает действовать. Селективными СИОЗС называются потому, что они влияют на распределение только одного нейромедиатора и не меняют баланс остальных.
Ингибиторы обратного захвата серотонина, в отличие от бензодиазепинов, действуют не сразу: требуется около двух недель, чтобы их концентрация в крови повысилась до «рабочих» значений. Тем не менее на рынок в 1986 году выпустили такой препарат под названием буспирон. Он снимал тревожность, но не вызывал привыкания, в отличие от бензодиазепинов. Потребители в это не особо поверили, поскольку у них сложилось четкое представление об анксиолитиках как об опасных лекарствах, которые стоит применять только в случае крайней необходимости. Поэтому, считает Хили, фармацевтические компании вместе с психиатрами стали активно продвигать идею о том, что за повышенной тревожностью стоит депрессия, и лечить на самом деле надо ее. Терапию, конечно же, взялись проводить ингибиторами обратного захвата серотонина, хотя весомых доказательств того, что недостаток серотонина всегда связан с депрессией, не было.
Не представили их и в 1990-е годы. Более того, против тяжелых форм депрессии, когда больной находится на грани самоубийства, СИОЗС просто не эффективны — такие состояния определяются не нехваткой серотонина, а избытком кортизола, «гормона стресса» (исследования которого в этом аспекте на фоне роста популярности СИОЗС свернули). Также не было обнаружено никакой связи между эффективностью конкретных СИОЗС и их способностью изменять уровень серотонина. Зато тезис о том, что при депрессии не хватает серотонина, оказался очень удобным и для врачей, и для пациентов. Появился четкий ответ на вопрос: «Доктор, почему у меня депрессия?» У вас не хватает серотонина!
Серотониновый миф изменил жизнь общества — вплоть до того, что им стали прикрывать нежелание заботиться о своей фигуре. Дескать, я налегаю на шоколад и бананы ради содержащегося в них серотонина, а не потому что не хватает силы воли ограничить себя в лакомствах. Сейчас во всем мире выписаны сотни миллионов рецептов на антидепрессанты. Люди употребляют их годами, ведь улучшения почти не наступает, а после отмены препарата больному и вовсе может стать хуже, чем до его назначения. СИОЗС теперь в психиатрии — как инсулин для диабетиков.
Концепция Хили вызвала бурные протесты у его коллег-медиков. Практически сразу в The BMJ появился ответ от психиатра Александра Лэнгфорда (Alexander Langford). Лэнгфорд возмутился тем, что Хили думает о его коллегах как о ленивых редукционистах, не желающих проверять гипотезы, которых они придерживаются. На самом деле психиатры готовы признаться в том, что до конца не понимают механизмы работы антидепрессантов. А СИОЗС так популярны не из-за сговора медицины с фармацевтикой, а потому что их предшественники из других классов препаратов вызывали тяжелые побочные эффекты, вплоть до летального исхода при передозировке.
Тем не менее лед тронулся, и необходимость лечения депрессии с помощью химических препаратов оспаривается все чаще. В мае 2015 года датский профессор из Северного центра Кохрейна Питер Гетцше (Peter Gøtzsche) заявил, что 98 процентов рецептов на антидепрессанты можно отменить без особого вреда для пациентов.
Более того, по мнению Гетцше, средства для лечения психиатрических расстройств недостаточно тщательно проверяются в клинических испытаниях — настолько, что от некачественных лекарств каждый год умирает полмиллиона психиатрических пациентов в возрасте больше 65 лет. Добровольцы, на которых испытывают новые лекарства, зачастую незадолго до исследования принимают другие средства против душевных расстройств. Из-за этого эффекты одного лекарства могут приписать другому. Кроме того, влияние одного средства может быть искажено, если оно каким-то образом взаимодействует с другим.
Также датский психиатр подсчитал, что Управление по контролю за продуктами питания и лекарственными средствами США (FDA) в 15 раз занижает количество смертей, случившихся во время клинических испытаний. Так было при исследованиях известных антидепрессантов — флуоксетина (Прозак) и пароксетина. Дело в том, что FDA в своих документах учитывает только те побочные эффекты, что наблюдались в ходе самого исследования и в течение суток после его окончания. Самоубийства, произошедшие через пару дней или недель после окончания приема экспериментального лекарства, в статистику уже не попадают.
Судя по данным Гетцше, антидепрессанты лучше вообще не принимать. Если сравнивать две группы пациентов одного возраста и с одинаковым диагнозом «эндогенная депрессия», смертность на 3,6 процента выше среди тех, кто принимает экспериментальные СИОЗС, чем у тех, кто не получает медикаментозного лечения. Да и действие лекарств этого класса, вроде флуоксетина, в клинических исследованиях развивается столь медленно, что, будь эти работы на неделю длиннее, эффективность тестируемых лекарств сравнялась бы с эффективностью плацебо.
Гетцше приходит к неутешительным выводам о соотношении безопасности и эффективности не только для антидепрессантов, но и в отношении анксиолитиков, средств против шизофрении, синдрома дефицита внимания и других.
Аргументы датского психиатра, конечно же, не остались без ответа. Резкой критике за «преувеличения» его подвергли профессор Кингс-колледжа в Лондоне Аллан Янг (Allan Young) и журналист The Guardian (и по совместительству стабильный пациент психиатров) Джон Крейс (John Crace). Эти авторы настаивают, что с лекарствами в психиатрии все очень хорошо — по крайне мере, не хуже, чем в других сферах медицины.
По их мнению, высокая смертность среди участников психиатрических исследований вызвана большей частью не самоубийствами, а общим подавленным состоянием организма. Мета-анализ эффективности препаратов из области психиатрии показывает, что они не менее действенны, чем, например, средства для нормализации кровяного давления. К тому же, напоминают оппоненты Гетцше, исследования медикаментов продолжаются уже после их выхода на рынок, это стандартная практика постклинических тестов. Поэтому нельзя составлять представление о лекарстве только на основе его клинических испытаний. Наконец, побочные эффекты от давно существующих лекарств постоянно переоценивают. Не так давно выяснилось , что соединения лития вполне можно применять в психиатрии, хотя пару десятков лет назад от них отказались в сторону более безопасных аналогов.
Если против лекарств столько научно обоснованных возражений, то, быть может, при депрессии и других расстройствах психики эффективны другие способы лечения — например, психотерапия? Пусть никто доподлинно не знает механизмы ее действия, но так ли это важно, если сам метод помогает?
В сентябре 2015 года, вслед за эссе о неэффективности антидепрессантов, в журнале PLoS ONE вышла статья, поставившая под сомнение пользу от психотерапии. За 1972-2008 годы научным коллективам в США выдали 55 грантов на исследования психотерапии при лечении депрессии. 13 из этих коллективов не опубликовали никаких данных по итогам своей работы, потому что не обнаружили никакого полезного действия психотерапии.
Это не значит, что такой метод лечения депрессии никогда не работает — просто для некоторых людей его эффективность не отличается от простого внушения, ментального плацебо, установки «я лечусь, а значит, мне должно становиться лучше». Каким именно людям пойдет на пользу психотерапия, сказать трудно, результат очень индивидуален. Можно предположить, что более внушаемые будут позитивнее реагировать на регулярные встречи с психотерапевтом. Психотерапия, по мнению составителей обзора, не плоха, она просто не так хороша, как ее рисуют научные публикации.
Редакторы медицинских журналов не очень любят публиковать статьи, в которых проверяемый метод показан неоднозначным или вовсе неэффективным. Это касается не только психотерапии. И медики, и биологи, и физики предпочитают положительные результаты (например, «бананы спасают от рака», а не «связь между поеданием яблок и депрессией не обнаружена»). Такой подход способствует дальнейшему финансированию исследований, но не облегчает участь больных депрессией, чьи врачи доверяют информации из научных журналов.
В заключение авторы обзора предлагают грантодателям и редакторам научных журналов запрашивать у ученых «сырые» результаты всех экспериментов. Это позволит избежать нечестности по отношению к пациентам с депрессией.
До понимания причин депрессии так же далеко, как и в случае с шизофренией, аутизмом и другими нарушениями состояния нервной системы. Почему здоровые успешные люди внезапно прыгают с моста или запираются дома и целыми днями лежат на диване, уставившись в потолок? Пока мы этого в точности не узнаем, не появится ни одного высокоэффективного способа лечения депрессии. Сейчас в борьбе против недуга все средства более-менее хороши (и одновременно плохи) — даже полумагические, о механизме действия которых вообще нет никакого представления. Еще один фактор, придающий депрессии особую разрушительность, — отношение общества. Ведь большинство считает, что депрессия — это просто плохое настроение или блажь инфантилов, недостаточно нагружающих себя работой. А больные продолжат гибнуть. Ведь признаться самим себе и окружающим в таком заболевании крайне сложно.