«Лента.ру» продолжает цикл интервью о недавнем прошлом нашей страны. Вслед за перестройкой мы вспоминаем ключевые события и явления 90-х годов — эпохи правления Бориса Ельцина. Музыкальный критик и музыкант, политтехнолог, идеолог контркультуры и один из первых пиарщиков Владимира Жириновского Сергей Жариков рассказал «Ленте.ру» о том, как он писал отчеты для КГБ, почему рок умер и как литература стала архаичным искусством для эстетов.
Говоря о развитии рок-музыки в России, сложно не затронуть 80-е годы, так как русский рок вырос из этого времени. Неудобных музыкантов, в основном в Сибири («Гражданская Оборона», «Путти» и прочие), отправляли в армию и психушку, но при этом спокойно работали рок-клубы в Москве и Ленинграде. Почему одним КГБ все спускал с рук, а других прессовал?
Никакого русского рока в 80-е не было и в помине. Был советский рок, и это важно для понимания как той эпохи, так и ее артефактов. Да, я пытался концептуализировать именно русское в роке, но это уже был конец 80-х.
Что касается КГБ, то 13-й Отдел 5-го Управления КГБ СССР, с которым я действительно сотрудничал, больше занимался структурированием досуга молодежи и информационным обеспечением партии, чем запретами. Даже напротив, как мне известно, он всегда выступал против так называемых «перегибов на местах». Так было, например, в случае с Егором Летовым, в котором я попросил разобраться своего тогдашнего куратора, и он реально помог музыканту избежать психушки.
В провинции не совсем понимали процессы, происходящие в центре, и действовали инерционно. Это естественно для такой страны. Да и не только в провинции не понимали, но даже в некоторых отделах ЦК КПСС, где сидела весьма темная публика. Иногда казалось, что они сами не уверены в необходимости репрессий, особенно после дела «Мухоморов» (московская арт-группа конца 70-х, участников которой после трансляции по «Би-би-си» вызывали на допросы, некоторых отправили в армию — прим. «Ленты.ру»).
Меня посылали в командировки, как сейчас сказали бы, под прикрытием, чтобы получить отчеты, по форме больше напоминающие экспертизы-рекомендации, которые я всегда делал, как правило, положительными. Сразу приходят на память Апт-арт, Новые Композиторы, Курехин, Новиков. Часть этих материалов я параллельно использовал в «Сморчке» (культурологический самиздатовский журнал, выходил в 1985-1988 годах — прим. «Ленты.ру») и особо не стеснялся этого.
Рок-клубы создавались при участии КГБ или комитет подключался позже?
Рок-клубы создавались при прямом участии КГБ, да. Это абсолютно точно.
Спецслужбы работали со всеми группами?
Этого я не знаю. Вполне возможно, кого-то прессовали. Мне, например, выставили предъяву по статье 190 пункт 1 УК («Клеветнические измышления на советский строй» — прим. «Ленты.ру») и предложили сотрудничать взамен тюрьмы.
Как бы вы охарактеризовали 90-е годы, если говорить о развитии музыки в России?
90-е — это так называемая электронная сцена, тотальный рейв. Вся музыка на основе живых ударных и баса считалась уныло провинциальной, в лучшем случае — ностальгической. Рок умер бесповоротно. Тем не менее рейв-клубы так же быстро закрывались под нажимом правоохранительных органов, не успев открыться.
Что значит «рок умер бесповоротно»?
Это значит, что ресурса языка субкультуры стало недостаточно для описания сегодняшнего времени, потому он и потерял актуальность. Другими словами, никакой новый феномен, изъясняющийся языком рока, не станет культурным событием в силу самих особенностей информационной энтропии.
Язык какой субкультуры с этим бы справился? Существует ли она? И есть ли вообще такой язык в современной культуре, например в литературе?
Каждое время порождает свой актуальный язык. Слово «справиться» здесь не годится — то, что способно длить время, то времени и принадлежит. Постмодерн — это в первую очередь сеть. Отсюда и стратегии презентации уникального, где все очень быстро обрастает грузом бесконечных ссылок на соседние узлы. Современное искусство именно поэтому является искусством скорости (как, впрочем, и современные войны).
Литература же теперь воспринимается явлением еще более архаичным, чем рок. В ней стало цениться само письмо — это удел эстетов, как и классическая музыка. Это уровень персональности, требующий такого же уровня персональной интерпретации. Литературная атмосфера стала похожа на классические времена, когда люди слушали музыку без оркестров и музыкантов, прямо по партитуре.
90-е в сознании общества связаны, в первую очередь, с тем, что так называемый андеграунд вышел на широкую аудиторию, на телевидение. Но вы считаете, что эти годы закрыли актуальную музыку, и она перестала быть языком поколения.
После 90-х все, что было связано с популярной музыкой, было подвергнуто ребрендингу и получило приставки «нео» или «пост» (за исключением разве что хип-хопа, который, строго говоря, можно отнести к разновидности все той же world music). Чисто маркетинговый ход, окончательно оформивший полный уход молодежной музыки в клубы. Музыка перестала быть событием, выходящим за рамки собственно музыки.
Вы говорили, что рок-клубы, группа «Кино», «Аквариум» и другие — это «ребрендинг шестидесятничества», «пение куплетов» под скопированную у Роберта Смита из The Cure музыку. Почему именно шестидесятничество?
Ленинградские группы изначально были провинциальными по отношении к московским. Сложилась такая ситуация еще с 60-х годов, просто за счет столичной информированности. Появление ленинградского рок-клуба в 1981 году лишь закрепило этот маркер. Поскольку он был создан до образования профильного отдела 5-го Управления КГБ СССР, то инициатива местных партийных органов предсказуемо не могла тогда выйти за рамки понимания творческой свободы вне шестидесятнического дискурса. Потому рок понимался кураторами ленинградского рок-клуба не иначе, как особый род поэзии — авторская песня, пропущенная через усилители, и не более того.
Как вы думаете, почему группа «Кино» с ее песней «Перемен», которую сами музыканты недолюбливали, стала гимном демократов? Ведь были более погруженные в тему певцы перестройки, скажем, Никита Джигурда.
Культ Цоя и «Кино» сложился значительно позже, в нулевые. Никогда эта песня не была никаким гимном ни у кого. Во времена, когда номенклатура именовала себя демократами, группа «Ария» была несравнимо популярнее «Кино», а певцом перестройки всегда считался Игорь Тальков.
Несмотря на весь скепсис по отношению к русскому року, есть ли группы, которые, по вашему мнению, чего-то добились? В вашем блоге вы не без симпатии отзываетесь, например, о Константине Кинчеве.
Что мы понимаем под словами «добились признания»? Денег? Проблема состоит в том, что мало кого из наших музыкантов можно назвать Художником в этой области. Мало кто не слывет банальным эпигоном, пусть и материально весьма успешным. Сами себе поставьте вопрос и на него ответьте: кто из этой когорты готов похвастаться Мыслью и способен продемонстрировать действительно Уникальное?
А если говорить не о деньгах и признании, а о творчестве?
Не очень корректно с моей стороны кого-то выделять, они в какой-то степени мои коллеги — мне все нравятся. Тем не менее все это теперь в далеком прошлом, а ностальгия — это не мое, хотя Пистолетов или Валерий Залкин относятся к особой лиге, безусловно. Это вечно, поскольку представляет собой не совсем музыку, а чистой воды эксплицированный архетип.
Если 80-е, по вашему мнению, были шестидесятничеством, можно ли предположить, что 90-е в России это 70-е? Массовое появление групп, так или иначе подражающих британскому, калифорнийскому панку и гранжу из Сиэтла.
Нет, такое даже предположить невозможно. Да, в Москве существовал тогда ностальгический «R-клуб», где гремели живыми барабанами, но эта кажущаяся массовость, увы, говорит лишь о заскорузлой провинциальности той среды, в которой мы живем. Это проснувшиеся провинциалы, в который раз опоздавшие на ушедший поезд. С давно почившим советским джазом было ровно то же самое.
Именно в 90-е сибирский панк-рок слушает огромное количество людей. Многие отмечали тогда, что по сравнению с сибирскими группами питерские кажутся фальшивыми. Среди поклонников музыки долго не утихают споры о «настоящей» музыке и «ненастоящей», музыке искренней и коммерческой. Почему сибирский панк стоит как бы отдельно от панка других городов?
Я эту точку зрения, увы, не разделяю. Да, сибирский панк действительно оформил как раз голос собирательного провинциала, но там плача по ушедшему поезду куда больше, чем экзистенциального. Многие впадают в неразличение, находя искренность в хрестоматийном ресантименте к собирательному центру.
В чем, по вашему мнению, успех воронежской группы «Сектор Газа»? И правильно ли определять ее в категорию панка. Может, это скорее трэш?
«Сектор Газа» — это наши «Битлз», не стилистически, но функционально. Недаром у них был контракт с EMI. Как и битлы, они конвертировали субкультурные клише в культурные, то есть общеупотребительные, став действительно народной группой. Обыкновенно авторы ревностно относятся к собственным подражателям, но я только рад что «Сектор Газа» шел от «ДК» (Сергей Жариков является создателем музыкальной группы «ДК» — прим. Ленты.Ру), о чем, впрочем, Клинских неоднократно заявлял. Это трэш, да, но Россия — родина трэш-арта, чем мы можем действительно гордиться.
Вы писали, что у любого советского музыканта по существу было всего две стратегии самопрезентации: играть чужое или выдавать чужое за свое. Затем им приходилось участвовать в единственном в стране дискурсе признания — с криками ломиться в открытую дверь, изображая борьбу с режимом. При этом любая попытка создания оригинального дезавуировалась в самом начале. Почему?
Художник — производитель уникального. Любое уникальное в квазигосударстве по типу Давлы (Давла — государство в восточном понимании, противоположное цивилизованно-западному — прим. «Ленты.ру») — угроза, в первую очередь, для власти. По большому счету любое настоящее искусство опасно, но в институциональном государстве творчество тоже институционализируется и, как правило, используется системой как системная инновация. Потому там нет этого деления на «попсу» и «непопсу». Здесь же ты сразу попадаешь под раздачу именно как конкурент в среде, где конкуренция априори недопустима. Вот почему трэш «рулит».
Использование вторичного материала не сканируется государством как угроза, и потому любая инсталляция, состоящая из него, обязательно включает в себя ссылку на власть. Получившийся гипертекст уже не раздражает ее, хотя может иметь все признаки уникального произведения.
Я это называю сакральным эпигонством, феноменом «Толстого Карлсона» (под таким названием в СССР вышла перепетая «Поющими гитарами» песня британской группы Christie — Yellow River — прим. «Ленты.ру»), когда кавер не просто был популярнее оригинала, но в массовом сознании и считался оригиналом, ведь именно копия смогла адекватно описать время и место действия.
«Гражданская оборона» и другие сибирские группы участвовали в создании радикального музыкального движения «Русский прорыв» при участии НБП (организация признана экстремистской решением суда и запрещена на территории России — прим. «Ленты.ру»), однако к ним, кроме белорусских «Красных звезд», никто не присоединился. Летов шел впереди времени? Или неудачу проекта правильнее связать с чем-то другим?
«Русский прорыв» — по большей части миф, как, впрочем, и его радикальность. Никакого прорыва (тем более «русского») в одной из многочисленных тусовок тогда не было и в помине. Летов приехал покорять столицу, и в его желании обратить на себя внимание ничего странного нет.
Я его и ввел в то окружение, где Проханов играл хрестоматийную роль политического Бармалея. Публика умом, как правило, не блещет, и способ был выбран верный — главное правильно монетизировать ситуацию. Мне тоже предлагали участие, но я отказался. Это изначально нелепый проект людей, очень далеких от темы.
Прошло почти 30 лет, а на музыкальном Олимпе все те же лица, только постаревшие, не считая музыкантов новой волны брит-попа (которых, наверное, лучше отнести к ребрендингу эстрадной песни, а не к року), в радиоэфирах звучат все те же песни. Складывается ощущение всеобщей тоски по прошлому и увлечение ретро. В связи с этим вопрос — не затянулась ли эта эпоха? Можно ли ожидать какого-то прорыва?
Неактуальность музыки совсем не значит утери ею какого-то локального значения, клубности. Музыка живет, но уже не может быть включена в более широкий гипертекст, в первую очередь, социальный. Ничего страшного в этом нет. Иногда кажется, что на самом деле все совсем наоборот — среда избавилась от дилетантов разных мастей, а те, у кого вечные проблемы со слухом, получили, наконец, свой «русский шансон». Как говорится, каждому овощу не только свое время, но и своя банка.
Если рассматривать политическую жизнь 90-х, то это в первую очередь восхождение звезды Жириновского (не без вашего участия), а также противостояние Зюганова и Ельцина. Какой тогда был расклад музыкальных сил?
Уже тогда музыка ничего не значила. Понимание ее в качестве социального протеста очень и очень провинциально. Популярные и публичные люди могли делиться популярностью или даже продавать ее, но она здесь не играла никакой роли.
Раз уж мы затронули тему ЛДПР, расскажите, пожалуйста, как создавалась партия?
Партию придумал отец моего сокурсника Алексея Головкова Леонард Головков, в 70-е работавший помощником Брежнева, а в годы перестройки — руководителем какого-то отдела ЦК. Это все описано в мемуарах Александра Яковлева, он меня в ЛДПР и пристроил, по линии ГБ.
В чем был секрет успеха партии в 90-е?
Успех был в релевантности самой фашистской идеологии на тот момент. К тому же сыграл свою роль артистизм нашего «вождя», которого мы раскручивали по стратегии водочного бренда.
Если был запрос на фашистскую идеологию, то почему такое название у партии?
Название партии не играет никакой роли — в КПСС тоже не было ни одного коммуниста. Да и название не я придумал, хотя считаю его весьма удачным.
Эдуард Лимонов утверждает, что образ Жириновского, который нам всем знаком, придумали вы. Это правда?
Это вопрос не ко мне, а к Лимонову. А я просто старался, да.
То, что Лимонов так считает, — безусловно, правда. Кого вы считаете автором образа? Настоящий Жириновский — он какой? Имеет ли его образ хоть что-то общее с тем человеком, чьи высказывания регулярно тиражирует пресса?
Меня никогда Жириновский не интересовал (впрочем, и не интересует). Фраза «настоящий Жириновский» мне вообще непонятна. Человек работает, вот и все. Я же сказал: Жириновский — этот тот самый синий медвежонок из «Черного зеркала», и если вместо него был бы кто-то другой, я бы все делал то же самое. Вопрос в другом: стал бы этот образ таким же, если некто другой, не я, сидел в этом фургоне? Вот здесь да, здесь есть, как говорится, варианты.
ЛДПР с самого начала связывали с КГБ. Были ли у нее кураторы или партия изначально представляет собой продукт спецслужб?
Нет, это именно номенклатурно-партийный продукт. КГБ играл роль исполнителя воли партии, и так было решено еще на XX партийном съезде. Комитет ничего никогда не инициирует, а лишь отвечает на партийные запросы, исполняет приказы. Парадокс, но Лубянка постоянно проводила свои внутренние рок-фестивали, однако в какой-то момент партия потребовала этот рок контролировать. Это просто репрессивная машина, в которую важно не попасть.
Одними из ярких фигур парламента, кроме самого Жириновского, стали актер Вячеслав Марычев и экстрасенс Анатолий Кашпировский. Как они попали в ЛДПР?
Не знаю, я не был членом партии, я не жил этой жизнью и не симпатизировал ей. Для меня Жириновский был всего лишь персональным арт-проектом в жанре перформативной инсталляции. Я просто хотел «отчебучить чучу», как говорят в таких случаях, и Жирик поначалу, как мне показалось, был совсем не против. В нем было то, что греки называли «энтелехией». Ответ был уже готов — надо было только составить пакет необходимых вопросов, вот и все.
Если Жириновский для вас был арт-проектом, то как вы оцениваете свою работу? Удачный вышел проект?
Судите сами: фильм «Хвост виляет собакой» (кинофильм о методах политтехнологий, — прим. «Ленты.ру») вышел в 1997 году, а точное описание моей ситуации в эпизоде «Момент для Волдо» сериала «Черное зеркало» аж в 2013-м! Можно ли мой арт-проект 1991 года считать уникальным?
Что вам особенно запомнилось из того времени, когда вы работали над арт-проектом «Жириновский»? Какая у него была цель?
У арт-проекта единственная цель — сам проект. Мне запомнилась тогдашняя атмосфера, когда мы все чувствовали себя, говоря словами Маринетти, «молодыми артиллеристами навеселе».
Как бы вы охарактеризовали 90-е годы в истории страны?
Это десятилетие номенклатурного реванша в его становлении, к нулевым все уже было полностью отыграно назад.