26 ноября глава Башкирии Рустэм Хамитов утвердил в должности премьер-министра Рустэма Марданова. О причинах реорганизации системы управления в регионе, планах по импортозамещению, внутреннем туризме и важности сохранения природного памятника — горы Тратау руководитель республики рассказал в интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру:» На прошлой неделе после трехлетнего перерыва в республике была восстановлена должность премьер-министра, на которую вы назначили Рустэма Марданова. Чем мотивировано это решение?
Рустэм Хамитов: Перед регионом сейчас стоят серьезные задачи: вопросы импортозамещения, реформирование агропромышленного комплекса, диверсификация промышленного производства, укрепление финансовой системы. Чтобы сохранить устойчивые темпы развития, которые субъект демонстрирует на протяжении пяти лет, уместно усиление вертикали власти. Назначение Рустэма Марданова — необходимый этап формирования системы управления в регионе.
Башкирская содовая компания заявила о недостатке сырья в регионе и попросила предоставить доступ к охраняемому памятнику природы — горе Тратау для добычи известняка. Будет ли изменен статус памятника?
Тратау имеет колоссальное культурное, экологическое и историческое значение для жителей республики. Согласно проведенным соцопросам, до 70 процентов местных жителей против того, чтобы на территории природного памятника шли какие-либо разработки, и власти обязаны поддержать эту позицию.
С юридической точки зрения нет никаких оснований снимать с этой горы статус природоохранного объекта. Всякие разговоры об этом беспочвенны и бессмысленны. В республике существует достаточное количество альтернативных источников сырья, пригодных для того, чтобы «Башкирская содовая компания» работала долгие десятилетия, показывая при этом хорошие экономические результаты. Наиболее перспективной в настоящее время является разработка Гумеровского месторождения. В ближайшее время нужно сформировать необходимую инфраструктуру и обеспечить стабильную работу предприятия.
Есть ли у Башкортостана шанс с возвращением «Башнефти» снова стать регионом-донором, или же конъюнктура заставит больше вкладывать в сохранность, чем рассчитывать на перспективу?
По сути мы и так являемся регионом-донором, формально получая из центра часть наших налогов в виде дотаций, трансфертов и субвенций. Кардинально, думаю, ничего не изменится: дивиденды от «Башнефти», благотворительная помощь от этой компании замещают те потоки, которые ранее шли от фонда «Урал» и прежних собственников «Башнефти». Больших плюсов для республики не появилось, но перспективы заметно расширились. Мы надеемся на развитие этой компании, увеличение объемов выпуска продукции, прежде всего нефтехимической — с 30 до 80 миллиардов рублей в год в пересчете на нынешние цены до 2020 года. Таким образом, думаю, налогооблагаемая база будет расти.
По следам саммита АТЭС к руководству Приморского края поступили претензии от контролирующих органов: десятки объектов оказались недостроенными, часть средств израсходована на сомнительные цели. В Уфе по итогам саммитов ШОС и БРИКС таких проблем не будет?
Подготовка к саммиту АТЭС на Дальнем Востоке и саммитам ШОС и БРИКС у нас несопоставима по масштабам. Там инфраструктуры практически не было, строить пришлось очень многое, суммы — прежде всего, из федерального бюджета — шли огромные. В Уфе к федеральным тратам можно отнести только нормализацию аэродромного хозяйства: рулежки построены, полоса отремонтирована, стоянки и ограждения есть — работы на полтора миллиарда рублей выполнены. Мы готовы предъявить результаты: и аэродром — федеральную собственность, и аэропорт, находящийся в собственности у республики. На государственные деньги не строились ни отели, ни общежития, ни место проведения саммита. Суммарно потратили около пятнадцати миллиардов, включая семь отелей за 11 миллиардов, построенные частниками. Конечно, сегодня они испытывают определенные трудности: гостиничный рынок «перегрет». С другой стороны, мы активно трудимся над тем, чтобы в Уфе проходили крупные мероприятия с участием 300, 500, 1000 и более человек. В преддверии саммита мы подтянули наши объекты, которые должны были модернизировать в плановом порядке, — театр оперы и балета, концертный зал «Башкортостан», художественный музей им. М.Нестерова, дорогу «Уфа — Аэропорт».
Планы по импортозамещению, пожалуй, не очень отличаются от региона к региону. Какие перспективы на быстрый результат — за год-два, с учетом уже имеющегося развития республики?
Безусловно, подтянем машиностроение для нефтегазохимической промышленности. Двигатели для газоперекачки, ранее выпускавшиеся на Украине, теперь поставляем «Газпрому» мы. В Уфе формируется электронный кластер. Кроме того, мы создали первый в России центр прототипирования — это оборудованная самыми современными приборами площадка, которая позволяет определить количественный и качественный состав того или иного изделия, будь то смазочные материалы, топливо, биохимическое или медицинское направление. Расшифровывается формула — и одновременно дается технология производства.
В том числе и лекарств?
Любых абсолютно. Станок купили — там есть смазочный материал. Покупать его дорого. На аппаратах его исследуют, потом специалисты говорят: «Слушай, ничего необычного. Этот компонент есть на этом заводе, этот — на том, а произвести все вместе можно там-то». Или — принесли противопролежневый матрас. Из чего он сделан? Полиуретан, но есть что-то еще. Разложили, посмотрели — все, теперь подобные матрасы можно делать у нас.
То есть центр-взломщик.
Пожалуй. Ничего незаконного в этом нет, все страны занимаются прототипированием. Вот импортозамещение в чистом виде. Лаборатория приобретена на федеральные деньги, по программе Минэкономразвития, — немалые средства, около 700 миллионов рублей. В основном, конечно, импортные приборы: хроматография — в том числе газовая и жидкостная, спектрометрия высокого разрешения. Много чего…
В этом наборе приборов есть отечественные?
Мало. Наша промышленность их пока не выпускает. Но это тот самый случай, когда использование импортной техники позволяет расшифровать то, что есть у нас на рынке, и помогает наладить собственное производство.
Есть ли в республике программы развития внутреннего туризма?
Наша республика очень красивая. Южный Урал — степи и горы, реки и озера, скалы и равнины. По живописности пейзажей наша земля, пожалуй, на одном из первых мест в России. Развито санаторно-курортное лечение: несколько санаториев заполнены под завязку, лечат опорно-двигательный аппарат, ЖКТ и так далее. Кроме того — сплавы по рекам, конные прогулки, красивые пещеры. Надо только развить инфраструктуру — не все могут жить в палатках.
Как развивать?
ГЧП, ГЧП и еще раз ГЧП (государственно-частное партнерство — прим. «Ленты.ру»). Не только в бизнесе, но и на социальных объектах — частник появился в строительстве школ и больниц. Мы по собственным программам модифицировали несколько горнолыжных курортов. Конечно, не кавказские, не сочинские масштабы: перепады не километровые, а 300-400 метров. Зато длина трасс — полтора-два километра, вполне хватает для того, чтобы накататься от души.
К инфраструктуре для туристов неплохо добавить и межрегиональные перевозки, особенно воздушные. Есть подобные планы?
О восстановлении надежного межрегионального воздушного сообщения речь пока не идет. Хотя в Приволжском федеральном округе два года проводится эксперимент по развитию авиасообщения между областными центрами, столицами республик. Что-то получилось, что-то нет — но в целом перевозки нарастить удалось. Опыт показывает, что человек с трудом бросает свою машину и садится в самолет, даже если расстояние от Уфы до Казани 500 километров. Рентабельности на этом направлении для авиаторов не просматривается. Что делать? Субсидируем. Допустим, билет стоит десять тысяч. Покупателю он обходится в пять тысяч. Оставшиеся пять делим на три части: две с половиной тысячи субсидирует РФ, по тысяче двести пятьдесят рублей — с Татарстана и Башкортостана.
За пять массовый пассажир покупает?
Уже всерьез думает. А если авиакомпания скидывает до восьми тысяч — за четыре точно полетит. В Казань самолеты на 48 кресел идут, загрузка нормальная. Теми, что поменьше, летаем надежно в Екатеринбург, Самару, Пермь. Начали выполнять рейсы в Новосибирск. В Сургут — постоянно: наши вахтовики летают на месяц, потом столько же отдыхают дома. Около ста тысяч жителей республики летают работать на Север.
Откуда столько? И потом — есть же «Башнефть».
Когда «Башнефть» была в частных руках, там провели масштабную оптимизацию, много людей уволили — и они тут же нашли работу, что называется, немного выше по карте. Для нас, конечно, это не очень хорошо. Да, заработанные деньги они везут в республику — а налоги на хорошие нефтяные зарплаты остаются там! Но счастье круглым не бывает.
Что вам осталось в наследство от первого президента Башкортостана?
В принципе, люди старались — в меру своих знаний и умений работали. Но упустили время в деле модернизации республики, привлечения инвестиций, строительства новых предприятий. Интересы были замкнуты на очень узкой сфере — нефтянке, и более ничего. В то же время шел передел собственности: в силу разных причин республика утратила контроль над многими крупными предприятиями. Взамен же ничего не получила — ни по свободным экономическим зонам, ни по технопаркам, ни по привлечению инвесторов. На современные рельсы республика встала поздно — не в тучные годы, когда подобную работу можно было провести достаточно легко. Сейчас же время другое — денег маловато, работать сложнее. Это первое.
Второе: в системе образования республика не получила ни федеральных, ни научно-исследовательских университетов. Везде вокруг нас есть либо то, либо другое, либо и то, и другое вместе — кроме Уфы. Колоссальное упущение. Два крупнейших вуза республики — авиационный и нефтяной — оказались в стороне от столбовой дороги развития. Что ж, будем работать. В Уфе восемь университетов — я считаю, что это избыточное количество: нужно два, может быть, три — технический, гуманитарный... Нужно думать, как их объединять, преодолевая колоссальное сопротивление, разумеется.
А надо ли? К примеру, вашему самарскому коллеге Николаю Меркушкину объединение вузов удается не вполне. Результатов гораздо меньше, чем недовольства просвещенной общественности.
Знаю, мы изучаем этот опыт. Процесс будет сложным, надо взвесить все «за» и «против». Но два-три крупных университета на миллионный город — вполне соответствуют мировой практике, тогда как восемь означает избыточное дублирование по ряду кафедр — математики, физики, общетехнических дисциплин и так далее. В конце концов, если не мы, то Минобразования России эту работу проведет.
Как обстоит дело с участием жителей республики в ИГ и прочих запрещенных в России организациях?
Вербуют. Не в массовом порядке, но и не обращать внимания на это мы не можем. Ислам Поволжья — спокойный, агрессии тут нет, на экстремистские призывы откликаются сравнительно немногие. Условно говоря, было 100-150 выявленных — стало 200. Причины разные — и социальная неустроенность, и общая слабая подготовка духовенства: около 80 процентов наших мулл не знают арабского языка, не имеют специального религиозного образования. Молодежь, к сожалению, порой неосознанно тянется к новым направлениям ислама, которые зачастую оказываются экстремистскими, а если подманить долларом, да еще и на фоне кризиса… В общем, опасность и преувеличивать не хочется, и преуменьшать не стоит.
Можно ли говорить о существовании башкирского национального экстремизма?
Тема существует. Есть люди, которые артикулируют ее достаточно остро. Иногда — с нападками в сторону федерального центра, с попытками обсуждать жизнь республики в абсолютно суверенном варианте. Но это крайняя точка зрения, таких людей совсем не много. Республика — экономически, социально, духовно — неотъемлемая часть России. В общем, вопросы есть, но они не настолько серьезны, чтобы о них много говорить.
Даже в разрезе пантюркизма? Ваши соседи в Казани назвали улицу именем Нурсултана Назарбаева, лидера Казахстана, провели торжественную церемонию.
Мы к этому относимся намного спокойнее. Куда важнее преодолеть отставание в технологиях, информатизации, чем разыгрывать подобные карты. Я технократ, не скрываю, и ориентирован на цивилизационное развитие. Все важно, особенно когда речь идет о национальном своеобразии, развитии языка, культуры. Но сегодня главный вопрос — экономика.
Например, майские указы?
Мы выполняем указы в соответствии с установленными графиками. При этом мы хорошо понимаем, что на местах есть определенные погрешности. Отчитываемся за все детское население, говорим, что детских садов хватает — и при этом понимаем, что в муниципалитете «А» есть небольшой избыток, а в муниципалитете «Б» небольшая нехватка. Это первое. Второе: ситуация подвижная, уловить ее порой сложно. Любой детский сад каждый день не посещает 30 процентов детей. Болеют, родители уехали в отпуск, взяли детей с собой, или ребятишки гостят у любимой бабушки — мало ли что. А мы-то рассчитываем на сто процентов посещаемости! Третье: начинается демографическое снижение. Через четыре-пять лет вступят во взрослую жизнь дети конца девяностых — начала двухтысячных. Их совсем мало, на 30 процентов меньше, чем рожденных в начале 1990-х — и вот вам еще минус пара десятков процентов в детских садах! Так что через три-четыре года мы реально можем оказаться перед проблемой лишних мест в садах, а через 10-12 лет — в школах. С другой стороны, отдадим места двухлетним и даже полуторагодовалым ребятишкам, вернем ясли — а это уже позитив.
Как происходит оптимизация в Башкортостане?
Мероприятия были включены в планы федеральных министерств, мы не были инициаторами и не следовали фанатично этой идее. Например, на путь оптимизации школ мы вступили одними из последних — в 2011 году, и за три года много дров наломать не успели. Республика большая, и если где-то мы вставали перед перспективой возить детишек на 30-35 километров в другую школу, то чаще всего оставляли работать старую. То же самое в медицине: оставляли в селах ФАПы, отделения больниц — переименовывая их, переводя под другие нормативы. Из-за этого имели множество проблем с Минздравом, попадали иногда в разряд «двоечников». Зато теперь, когда тренд пошел в другую сторону, нам не придется спешно создавать новое, поскольку старого мы избыточно не разрушили. Никогда не надо торопиться — это ведь восточная мудрость.