Комиссия по военно-гражданским отношениям Совета по правам человека при президенте России (СПЧ) провела расследование обстоятельств гибели российских военнослужащих за последние два года. Данные собирались на основе информации в открытом доступе: в СМИ, на сайтах следственных органов и военной прокуратуры. В общей сложности авторы обнаружили 159 сообщений о гибели военных. Причем в половине случаев не удалось найти сведений ни об обстоятельствах смерти, ни о регионе, где произошло ЧП, ни о проведении проверок. Результаты направлены главе СПЧ Михаилу Федотову, которому предстоит подготовить обращение в Следственный комитет и главную военную прокуратуру. «Лента.ру» узнала у главы комиссии Сергея Кривенко, какие вопросы правозащитники хотят задать следователям и как все это поможет обществу и родственникам погибших.
«Лента.ру»: Какие ответы вы хотите получить от следователей и прокуроров?
Сергей Кривенко: О гибели российских военнослужащих мы зачастую узнаем из открытых источников. Изучая их, я заметил, что в большинстве публикаций за последний год нет информации о проведении расследований в связи со случившимся. Такого не должно быть, потому что в армии всегда проводится проверка, если погибает военнослужащий. Этим занимается и армейское командование, и органы военной прокуратуры. Если посмотреть на сообщения начала 2014 года, практически по всем представленным в СМИ случаям такие проверки проводились.
У меня не было задачи собрать информацию обо всех погибших, но в тех случаях, которые попадали в СМИ, за малым исключением было указание на проведение расследования. Даже если человек заболел пневмонией и умер, проводится проверка действий командования и врачей. Иногда возникают вопросы к результатам расследования, но это уже отдельная тема. Когда же оказалось, что за последний год информация о проверках отсутствует в 80 процентах случаев, у нас возникли вопросы. И ответы на эти вопросы мы хотели бы получить от компетентных органов.
По-вашему это следователи что-то недоговаривают или журналисты?
Даже если допустить некую небрежность со стороны ваших коллег, она не может доходить до 80 процентов. Напротив, журналисты всегда особо интересуются причинами и обстоятельствами таких чрезвычайных происшествий. Например, в 2014 году в Хабаровском крае на учениях при взрыве боеприпаса в танке погибли трое военнослужащих. Ужасный случай, но об этом писали и говорили — возбуждено уголовное дело, проводится проверка. Военнослужащие — это особая категория граждан, общество за ними наблюдает и ими дорожит, по крайней мере, так должно быть. Поэтому гибель военнослужащего в мирное время — это всегда ЧП. Общество должно знать об этом. И если не обо всех обстоятельствах, то хотя бы о причинах произошедшего. Эту информацию, насколько известно, никто не засекречивал. Получается, военная прокуратура или следственные органы что-то скрывают.
Но, позвольте, есть же указ президента о засекречивании потерь.
Никакой связи с президентским указом тут нет. Во-первых, в указе речь идет о потерях при спецоперациях. Он дает право Министерству обороны и правоохранительным органам не отвечать журналистам и общественникам на запрос о чьей-то гибели или ее обстоятельствах. Но даже если мы сейчас говорим о засекреченных потерях, это не означает автоматически, что о них нельзя писать. Верховный суд подтвердил, что указ президента никак не ущемляет права журналистов и общественников. Он касается только работы государственных органов. В открытых источниках по-прежнему можно писать о гибели военнослужащих.
Ну а родственники могут узнать обстоятельства гибели, ознакомиться с результатами проверки?
Они имеют право знать все. С них могут взять подписку о неразглашении в случае секретности, так же как и с адвокатов, и могут наказать за разглашение. Но предоставить полную информацию им обязаны. При этом некоторые родственники обращаются к нам и просят помочь. Они хотят знать, за что и как погиб их сын. Это право семьи, вне зависимости от того ушел он на контракт или по призыву. Причем расследовать нужно все: неважно, убийство это или самоубийство. В последнем случае далеко не все так просто, как кажется: могли довести до суицида или призвать негодного к службе — все это повод для расследования.
Почему обязательно убийство и самоубийство. Бывают же просто несчастные случаи.
Особенно, если речь идет о несчастном случае. Это не спецоперация, где гибель бойцов объясняется боевыми действиями. В 2013 году солдаты собирали неразорвавшиеся снаряды на полигоне Ашулук. Один взорвался — погибло двое срочников. Командир получил четыре года колонии. В обществе должна быть уверенность в том, что в следующий раз командование такого не допустит. Это та же преступность, а если с ней не бороться, она зашкалит. Неотвратимость наказания — главный способ борьбы с несчастными случаями, армия тут не исключение. Правозащитники не всегда могут получить информацию об обстоятельствах гибели, но мы хотим удостовериться, что все необходимые расследования были проведены компетентными органами.
Есть какая-то связь между результатами расследования и размером компенсации, которую получает семья?
В российских законах такой связи нет. Семья получает два миллиона рублей в случае гибели военнослужащего. Но здесь нужно учитывать, что есть две категории обстоятельств гибели. Первая — гибель во время прохождения службы, то есть в свободное от дежурства время. Чаще всего речь идет о самоубийстве. Другое дело, если военнослужащий погибает при исполнении, то есть, грубо говоря, выполняя приказ. Ответственность в этом случае лежит на командире, который отдал неправильный приказ, или же произошло несоблюдение техники безопасности. В таком случае Минобороны выплачивает дополнительную компенсацию более трех миллионов рублей. В сумме семья получает пять миллионов.
Думаете, поэтому в армии так много самоубийств?
Вопрос к качеству следствия довольно серьезный. Именно поэтому военная прокуратура обязана каждый раз проводить расследование. При наличии виновных, как в случае с полигоном, таких нужно отстранять. Если мы оставим безнаказанным военнослужащего, убившего своего сослуживца, так он и дальше будет убивать. Уверенность в такой проверке, в самом факте ее проведения, дает какую-то гарантию безопасности военной службы.
Вы решили этим заняться после гибели контрактника Костенко в Сирии или так совпало?
Наша комиссия давно этим занимается. Это кропотливая работа, готовили материалы в течение нескольких месяцев. Собирали информацию по поисковым системам, новостным агентствам, сайтам прокуратур и Следственного комитета. Собрали все, что смогли найти. Мы не ставили задачи составить полный список. Очевидно, какая-то часть не попала в публичное поле. Если бы в ходе этой работы мы не обнаружили информацию о проверках в 10 процентах случаев, как это было еще год назад, я бы посчитал что это допустимо. Но этой информации нет в 80 процентах случаев — что невозможно.