Социологи утверждают, что в мире происходит глобальная переоценка ценностей. Заканчивается эпоха экономической стабильности, которая продолжалась с 1945 года. Едва ли не каждый день мы слышим об экономических кризисах, терактах и катастрофах. На этом фоне меняется отношение людей к жизни и друг к другу. Вот уже 35 лет группа социологов исследует уровень счастья и удовлетворенности жизни более чем в 100 странах мира, в том числе и в России. О том, много ли нам для счастья нужно и как меняются наши представления о нем, «Ленте.ру» рассказал заведующий лабораторией сравнительных социальных исследований Высшей школы экономики, профессор Эдуард Понарин.
«Лента.ру»: Говорят, мы перестали ценить простое счастье, стали расчетливыми и подозрительными прагматиками.
Эдуард Понарин: Увы. По некоторым признакам, этот регресс идет еще с 2009 года. Везде в мире наблюдаются кризисные явления. Экономика сжимается. После событий 11 сентября в средствах массовой информации очень много говорилось о терроризме и войнах. В связи с этим субъективное чувство безопасности уменьшается. Хотя если сравнивать нынешнюю ситуацию объективно, например, с Карибским кризисом начала 1960-х, когда мы были близки к ядерной войне, то сейчас и Европа, и Северная Америка защищены гораздо лучше. При этом сегодня даже в наиболее развитых европейских странах наблюдается падение постматериалистических ценностей. Когда телевидение заставляет нас верить в то, что все очень небезопасно, то потребность в свободе и демократии уходит на второй план. Если какой-нибудь бандит наденет вам пластиковый пакет на голову, то вам не захочется ни денег, ни свободы, ни демократии.
Европейцы слишком расслабились в своей благополучной Европе? Подзабыли тяжелые времена?
Это естественный процесс. Человек ценит то, чего ему не хватает сейчас, а потом уже думает о более высоких вещах. Когда человек ощущает опасность, страдает от голода, он ценит то, что помогает выжить. Мы становимся жадными и подозрительными. Непохожие на нас люди — нежелательны. Мало ли чего от них можно ожидать? Однако с развитием общества появляется поколение защищенных и уверенных в себе людей. В результате происходит трансформация ценностей — от выживания к самовыражению. Поскольку деньги уже у всех есть в количестве, достаточном для удовлетворения минимальных потребностей, народ начинают беспокоить другие вещи.
Духовные ценности?
Ценности самовыражения: интересная работа, возможность самому определять свою жизнь и т.д. А когда у людей появляются новые потребности — соответственно, они требуют большего и от государства. Это и происходило в развитых странах.
Россия, как всегда, шла своим путем?
Советское государство не могло дать своим гражданам больше. В результате люди разочаровались в коммунистической системе, произошел кризис и распад Советского Союза, а затем — экономическая катастрофа. Это очень сильно сказалось на людях. В то время как в других странах росло благосостояние, защищенность, уверенность, в России в 90-е годы все было наоборот. В большей части мира люди становились более открытыми, доброжелательными, заинтересованными в контактах с другими, мы становились более жадными и подозрительными. Кроме того, в России усилилась религиозность. Это тоже отличает нас от Европы и даже от Китая. Почему это произошло — понятно: коммунистическая идеология рухнула, а вакуум надо было чем-то заполнять. Кто-то пошел в церковь, другие заряжали воду по телевизору, крутили головами под бормотание Кашпировского.
То есть у нас, как всегда, все уныло?
Оно и понятно. В 90-е годы в России произошло резкое падение уровня счастья. За всю историю исследований такого провала не наблюдалось больше ни в одной стране. С 2000-х годов настроения постепенно менялись. В общем масштабе страна становится все счастливее. К сожалению, не только за счет экономического роста и роста гордости за страну, но часто – и за счет того, что вымирает старое поколение несчастных людей, воспитанных в советское время. Им труднее всего приспособиться, принять новую идеологию и экономические реалии. И после распада СССР, и сейчас они очень несчастны. Мы объясняем это тем, что старшие поколения не могут принять современное российское общество, они считают его несправедливым.
Может быть, старики просто тоскуют по временам своей молодости?
Можно было бы так сказать, если не иметь опыта других стран. В Китае или в Америке наоборот — пожилые люди счастливее молодых. А у нас и в некоторых других странах Восточной Европы типа Украины или Болгарии старики очень несчастны. Это можно объяснить тем, что система социальной поддержки работает плохо, но в значительной степени и тем, что они не приемлют современное общество.
Как вообще можно измерить счастье?
Очень просто. Мы спрашивали людей: «Насколько вы счастливы?». Они имели возможность выбрать один из четырех вариантов ответа — от «Очень счастлив» до «Очень несчастлив». Второй вопрос, который мы задавали, — «Насколько вы удовлетворены своей жизнью в целом?». Там десятибалльная шкала: 1 — это «Совершенно не удовлетворен», 10 — «Полностью удовлетворен». На основании этих ответов делали выводы.
Насколько уровень счастья зависит от благосостояния?
В нашей стране — значительно. У нас между 2000-м и 2008 годом резко вырос уровень жизни. Но для большинства россиян и сейчас куда важнее экономическая и физическая безопасность. Потом, когда происходит насыщение этих потребностей, начинают играть роль другие вещи. Если у тебя уже есть машина и дом, то дальнейший рост материального благосостояния сам по себе уже мало влияет на уровень счастья. Но если люди чувствуют, что они причастны к управлению страной, что от них зависит что-то в государстве, это положительно влияет на чувство счастья. Есть статистические выкладки, которые ясно это доказывают. Но в России сейчас ведущую роль играют базовые вещи — еда, безопасность, деньги. То есть у нас преобладают ценности выживания, материалистические ценности.
Получается, что за хлеб с маслом с россиянами можно делать что угодно? О демократических свободах никто и не вспомнит?
Почему же никто — у нас есть свои постматериалисты. Концентрируются они чаще там, где живется лучше всего: Москва и немножечко Питер. То есть это города, где заметная часть людей уже удовлетворила свои базовые нужды и начинает задумываться о потребностях следующего уровня. Политическая активность, которая была в 2011-2012 годах в этих столицах, связана в том числе и с этим. Образовался средний класс, который президент Путин, можно сказать, выкормил. А они вместо благодарности захотели большей свободы и выступили с критикой. Но это, опять же, меньшинство. В большинстве своем россияне довольны тем, что мы стали более сытыми, одетыми. И ощутили себя гражданами державы, с которой нужно считаться.
С каким периодом нашей истории можно сравнить сегодняшнее состояние общества?
По шкале счастья сейчас мы выше, чем были в 1981 году. А вот по показателю общей удовлетворенности жизнью — не дотягиваем.
Почему такое расхождение?
Главным образом потому, что россияне все же не удовлетворены своей жизнью. А счастье в большей степени определяется эмоциональными моментами. В 2008 году у нас была война в Южной Осетии. А сейчас крымско-украинские события, Ближний Восток. То есть идет восстановление гордости за свою страну, чего нам очень сильно не хватало в 90-е годы. Этим и объясняется опережающий рост счастья. В какой-то степени национальная гордость может даже компенсировать экономические потери. Но счастье по сравнению с удовлетворенностью жизнью мимолетно. Понятно, что долго это продолжаться не может. Но в краткосрочной перспективе — вполне.
К каким странам по уровню счастья мы ближе?
К постсоветским. Той же Украине, до последних событий. Или восточноевропейским — например, Болгарии.
Западная Европа совсем далека от нас?
Там жизнь другая. Может быть, она отчасти похожа на жизнь Москвы в пределах Садового кольца. Но Россия — гораздо больше.
Если сейчас идет общемировой регресс, может наша страна вернуться в 90-е?
Ключевое слово — успех. Если добьемся военного успеха, будет одна ситуация. Добьемся экономического — другая картина. Если ни того, ни другого не добьемся, а получим сплошные потери — наверное, ситуация чем-то напомнит 90-е годы. За исключением того, что в 90-е у многих все же была надежда.