19 декабря исполняется 100 лет со дня рождения французской певицы Эдит Пиаф. Ее судьбе посвящено множество фильмов и спектаклей — не только потому, что она была знаменитой, но и потому что сама ее жизнь была непридуманным драматическим сценарием: бурные романы, алкоголь, наркотики, обожание публики и страдания. «Лента.ру» публикует отрывки из воспоминаний ее любовников, подруг, знакомых, а также собственных мемуаров Пиаф, написанных незадолго до смерти.
«Меня приводила в ужас способность Эдит Пиаф прожигать жизнь. Она не умела сдерживать себя, она должна была себя тратить, тратить до конца. В ее доме я была на положении "провинциальной кузины". Она была занята только своими собственными чувствами, своей профессией, своей любовью к миру и своей собственной любовью. Для меня она оставалась "воробушком" — так ведь ее называли, но она также была и Иезавелью с ее ненасытной жаждой любви и впечатлений, которыми она возмещала ощущение неполноценности из-за своего "безобразия" (как она считала). Возможно, она любила меня. Что такое дружба, она, наверное, понимала, но только краешком своего сердца. У нее никогда не было времени сосредоточиться на дружбе. Слишком уж она себя растрачивала»
Марлен Дитрих, актриса, певица
«Когда я не умираю от любви, когда мне не от чего умирать, — вот тогда я готова издохнуть!»
Эдит Пиаф
«На вершине своей славы, особенно после хорошей дозы бордо, Эдит могла предложить: "Пойдем на улицу!". Переодевалась в нищенку, и мы отправлялись по улицам Парижа туда, где она когда-то пела. Она могла запеть прямо на улице, как в старые добрые времена. Через пару минут собирались слушатели и недоуменно говорили: "Но как же она похожа на Эдит Пиаф! Тот же голос, тот же рост, то же лицо, невероятно!" Никто даже не пытался с нами заговорить, все зачарованно слушали "двойника" Эдит Пиаф»
Жину Рише, актриса
«Эдит не зазнавалась. Она так же просто могла привести в дом любого бродягу, ночующего на решетке метро, как Андре Люге или Франсиса Бланша. "В бане все равны! Все слеплены на один фасон! Почему же я не могу посадить их рядом за мой стол?"»
Берта Симон, сводная сестра Пиаф
«Как-то ночью, я разбудил ее в 4 часа, чтобы дать прослушать песню, которую только что закончил, "Ты знаешь, ты — прекрасен". Она вскочила с кровати, чтобы ее послушать. Сказать, что песня была всей ее жизнью, слишком мало. Дома она была маленькой женщиной, немного сгорбленной, со слабым здоровьем. Едва она начинала петь, она становилась прекрасной, блестящей, цветущей. Мне случалось видеть, как она приходила в "Олимпию" на утреннюю репетицию, сияющая, хотя за три часа до того она была больна и чуть не умирала».
Жорж Мустаки, певец
«К фигуре своей она относилась без снисхождения и, оглядывая себя, философски замечала: "Да — не Венера. Никуда не денешься: было в употреблении!" Она часто говорила о том, что ее раздражало в своей фигуре: "Грудь висит, жопа низко, а ягодиц кот наплакал. Не первой свежести. Но для мужика это еще подарок!" И ложилась спать, довольная собой. Смеялась. Вот смех Эдит — это было что-то исключительное. Как и все, что она делала, она смеялась громче, чем все остальные».
Берта Симон
«Ее алкогольная зависимость положила конец нашей истории. Когда мы встретились, она пообещала себе бросить пить, чтобы быть меня "достойной". Я слишком поздно понял, что она тайком пила пиво в туалете. Она выходила оттуда пунцовая, чрезмерно возбужденная и агрессивная. Я наивно думал, что ей свойственны перепады настроения. В ресторане она по три раза заказывала дыню в портвейне — больше ради портвейна, а не ради дыни — а я не видел в этом ничего плохого. Не знаю, мешала ли она напитки. Она, вероятно, употребляла медикаментозные наркотики, что было частым явлением среди артистов (амфетамины, в частности "Пальфиум")».
Жорж Мустаки
«Я пила безо всякого удовольствия: просто так! Вставала по ночам украдкой, чтобы никого не разбудить, и в ночных туфлях, накинув пальто, выбегала на улицу в поисках открытого бара. В эти периоды у меня появлялось какое-то непреодолимое желание истребить себя. Ничто не могло меня остановить. Приступы эти длились от двух до трех месяцев. Потом, когда я уже достигала самого дна пропасти и все считали меня погибшей, я вдруг находила в себе силы подняться».
Эдит Пиаф
«Для меня она была больше, чем певицей. Она была душой, зеркалом, живым отражением человеческого горя, отчаянным криком страдания, символом нашего одиночества и нашей печали».
Жан Кокто, поэт, драматург, режиссер
«Неподражаема. Она была неподражаема. У этой "Мадмуазель Противоречие" сердце было огромное, как гибралтарский утес, а в характере сочетались черты дворовой девки и Святой Терезы. Она была настоящей женщиной. Если вы входили в ее круг, то уже не могли выйти из него. Она околдовывала вас, она делала своим то, что вы сказали накануне, и, устремив на вас ясный взор своих прекрасных глаз, утверждала, что это была ее идея, и скорее отдала бы себя на растерзание, чем признала, что это не так. Поверив в то, во что решила верить, Эдит, это очаровательное торнадо, этот гений добра и зла, это скопище достоинств и недостатков, всеми силами своего маленького тела отстаивала свою правоту. До конца ее дней между нами была дружба, граничащая с влюбленностью, было братское взаимопонимание, но никогда не было постели. Я вошел в ее странное окружение однажды вечером 1946 года, и с этого момента изменилась вся моя жизнь. Как ручейки вливаются в реки, я с открытым сердцем бросился в этот бурный и влекущий поток, который не мог не взволновать молодого человека, никогда прежде не встречавшегося с личностью такого масштаба».
Шарль Азнавур, певец, актер
«Я никогда не смеюсь над теми человеческими обломками, в которые превращаются алкоголики. Я ведь слишком хорошо знаю их адские мучения. Несчастные развалины! Я сама чуть не превратилась в такую, но выкарабкалась из этой опасности».
Эдит Пиаф
«Канун моей смерти я предвидела в одной песне, над которой работала. И если бы я могла выбирать, то хотела бы, допев, упасть на сцене, чтобы никогда уже больше не встать. Да, в течение четырех лет я жила как животное, как безумная, для меня не существовало ничего, кроме укола, который приносил мне временное облегчение. Мои друзья видели меня с пеной на губах, цепляющуюся за спинку кровати и требующую свою дозу морфия. Они видели меня в кулисах, второпях делающую себе через юбку, через чулки укол, без которого я не могла выйти на сцену, не могла петь. И даже это, даже мое искусство — ничто в мире не могло удержать меня, мое отчаяние».
Эдит Пиаф
«Как только ей становилось лучше, она отбрасывала запреты. Лулу остерегал ее, но она возражала: "Кому нужно мое примерное поведение? И для чего? Я никогда такой не была! И мне так хочется жить!"»
Берта Симон
«У Эдит были свои пунктики: например, она могла есть одно и то же блюдо две недели подряд, пить не просыхая, а потом вообще не пить, смотреть по десять раз один и тот же спектакль или фильм, "усыновить" кого‑нибудь, проводить с этим человеком все свое время и вдруг забыть о нем и не видеться больше никогда. Эта уличная девчонка научилась знать и любить многое, она имела интуицию и очень верный вкус. Если она высказывала свое суждение или давала оценку чему‑то, то всякий раз это были афоризмы, достойные великих. Поскольку она особенно любила симфонии Бетховена в исполнении оркестра под управлением Фуртвенглера, то на день рождения я подарил ей запись симфонии, которой у нее еще не было. И тут же начался аврал: "Так, ребятки, сейчас будем слушать великое произведение. Эдди, включай проигрыватель, ты, Лулу, приглуши свет, а вы все кончайте болтать. Мы слушаем". И мы, сидя в полутьме, приготовились слушать великое произведение. Но проигрыватель, должно быть, работал не на той скорости. Через несколько минут наша дорогая Эдит зашевелилась в кресле, словно ей было неудобно сидеть, а затем бросила: "Включи свет, Лулу". Как только появилось освещение, она взяла пластинку, передала ее Лулу и произнесла, ни к кому не обращаясь: "Все-таки этот Бетховен, даже если и ошибался, то ошибался по-крупному"».
Шарль Азнавур
«Эдит выплескивала на вас жизнь улицы. Протягивая вам на ладони свое сердце, она раздирала вам душу. Ее одинаково воспринимали и напыщенные снобы, и простой народ, они не успевали задуматься… В сущности, им было наплевать на слова. Если бы она пела просто "ла-ла-ла" или страницы из телефонного справочника, у вас подкатывал бы такой же комок к горлу».
Берта Симон
«Любовь всегда от меня ускользала. Я никогда не могла долго удержать в своих объятиях того, кого любила. Каждый раз, когда и начинала верить, что нашла того, кто будет для меня всем, все рушилось, и я оставалась одна. Может быть, потому что я никогда не была, что называется, красивой женщиной? Я это знала, страдала от этого, и мне необходим был реванш! А может быть, потому что я обладала не очень-то верным сердцем или быстро разочаровывалась».
Эдит Пиаф
«У нее было золотое сердце».
Ив Монтан, певец, актер
«Она любила безграничной любовью, она возносила вас до небес, словно влюбленная девочка-подросток, словно экзальтированная девушка. Я провел рядом с этой женщиной, одновременно авторитарной и очень покорной, женственной и при этом безапелляционной, год, наполненный страстью и очень изматывающий».
Жорж Мустаки
«Я переходила из одних рук в другие, надеясь найти в них чудо. Я всегда лихорадочно искала большую любовь, истинную. И может быть, потому что я никогда не могла примириться с ложью, не могла примириться со скукой, у меня и было так много мужчин в жизни».
Эдит Пиаф
«С ней опасно было совершить промах, неважно, шла ли речь о фильме, театральной постановке, книге или ресторане. Если ей что-то не нравилось, вас ожидало презрительное: "Что ж, я так и знала, тебе всегда не хватало чувствительности"».
Шарль Азнавур
«Эдит Пиаф — парижский воробей. Дитя канавы. Родилась с ранимой душой, которая не хотела умирать. Идеалистка и оптимистка с печальными глазами, чье детство прошло среди голода и мучений. У нее было тщедушное тело и руки принцессы. Нежная и жестокая, мужественная и робкая, все свое сердце и романтическую душу она вкладывала в песни и была готова отдать каждому свою любовь, дружбу, помощь, совет. Эдит Пиаф — это воробей, ставший фениксом».
Марлен Дитрих
«Жизнь не часто делала подарки Эдит, но, как она мне сказала: "Момона, жизнь предъявит мне к оплате огромный счет. И сколько бы это ни стоило, я предпочитаю оплатить теперь. Там, наверху, у меня не будет долгов, я буду чиста душой"».
Берта Симон