Старший научный сотрудник Центра безопасности ИМЭМО РАН Петр Топычканов, недавно побывавший в Кабуле и Мазари-Шарифе, выступил в Московском центре Карнеги с докладом о взаимовлиянии Афганистана, Индии и Пакистана в сферах политики и безопасности. Он рассказал о том, почему талибы не могут быть союзниками в борьбе против «Исламского государства», а также о неудаче США в деле создания и поддержания афганских демократических институтов. «Лента.ру» записала основные тезисы выступления.
В конце прошлого года мне довелось побывать в двух центральных областях Южной Азии. В октябре, когда талибы и другие группировки штурмовали Кундуз, я оказался в Таджикистане, где мы обсуждали безопасность в регионе с представителями Афганистана и Центральной Азии. В условиях приближающейся войны взгляд афганцев устремился на Россию — по мнению некоторых из них, только она сможет обеспечить здесь безопасность. Жители Таджикистана также с пиететом смотрели на нашу дивизию, хотя до этого местные СМИ не самым позитивным образом оценивали ее активность.
В декабре 2015 года я побывал на конференции в Афганистане. На нее впервые пригласили большую российскую делегацию: трех человек из России, главу дипломатии в Мазари-Шарифе и представителя ООН (российского гражданина). Если учесть, что на предыдущих дискуссиях не присутствовал ни один представитель нашей страны, то из этого можно делать вывод о росте внимания к нам.
Прежде была популярна точка зрения, согласно которой боевые действия активизируются в весенне-летний период, а в осенне-зимний затихают, однако октябрьский штурм Кундуза показал, что этого традиционного разделения больше нет. Подобные перемены американцы связывают со взятием Вооруженными силами Афганистана всей ответственности за боевые действия на себя. Причиной сложившейся ситуации американские исследователи считают «Талибан» и «Исламское государство» (ИГ, организация запрещена на территории России — прим. «Ленты.ру»), которые испытывают на прочность афганских военных. Террористическая активность проявлялась даже в день конференции — недалеко от отеля, в котором проходила встреча, прогремел взрыв .
Присутствие иностранных военнослужащих на улицах города незаметно. Но когда, например, проезжает кортеж высокопоставленного чиновника, его безопасность обеспечивается афганскими и зарубежными силовиками. В целом же безопасность обеспечивается местными силовиками, вооруженными по американскому образцу автоматическим оружием российского производства.
После личного разговора с охранником губернатора Мазари-Шарифа выяснилось, что афганцы ценят стрелковое оружие российского производства. Оружие и боеприпасы приобретают сами, хотя цены очень высоки и достать все это непросто.
Аэростаты над Кабулом и другими городами (в том числе Мазари-Шарифом) выполняют две функции: наблюдение с помощью многочисленных камер и демонстрация местному населению постоянного военного присутствия. Это эксперимент, который уже привел к жертвам, в том числе и среди военнослужащих: в прошлом году вертолет зацепил трос аэростата.
Разговор с бывшим заместителем министра обороны США на конференции выявил причины успешных нападений «Талибана» и ИГ на западные конвои и афганские населенные пункты — местные вооруженные силы слабы, они не готовы действовать в экстренной ситуации. Действия же американцев выглядят так: слабая разведка, слабая поддержка с воздуха, сокращенный контингент. Вот результат политики Барака Обамы, в рамках которой было решено сократить американское присутствие в Афганистане. При этом контрактников на балансе Пентагона и ЦРУ в стране все еще много. Это серая сфера, вызывающая противоречивые ощущения и вопросы как в самом Афганистане, так и с международной точки зрения.
Когда летишь из Дубая в Кабул, вид контрактников сразу бросается в глаза: самодовольные ребята, из-за своего статуса находящиеся вне ответственности (некоторым из них оплачиваются полеты в бизнес-классе). Контрактники — не военнослужащие, они не подчиняются военным законам. С точки зрения Белого дома, в случае гибели эти люди не попадают в статистику, а с точки зрения эффективности, им позволяют выполнять функции, связанные с логистикой, обеспечением зарубежных военных, а порой и с безопасностью.
В этом году появилась информация, что ЦРУ увеличивает число контрактников для решения задач в Афганистане. Около 70 процентов от всего количества контрактников на балансе Пентагона и ЦРУ — афганцы. Остальные, в том числе те, кто задействован в боевых операциях, — американцы и европейцы.
Кроме контрактников, обращают на себя внимание постоянно курсирующие над Кабулом военные вертолеты, которых несколько месяцев назад было заметно меньше. Поскольку теперь афганским и иностранным чиновникам ездить на автотранспорте стало небезопасно, они используют этот вид транспорта в качестве такси.
Негативное отношение в Афганистане иногда вызывают и заявления Москвы. В целом афганцы с интересом относятся к тому, что говорят российские официальные лица, но, оказываясь лицом к лицу с простым россиянином, они начинают предъявлять претензии. Это, во-первых, свидетельствует о том, что у них недостаточно налажен контакт с нашим дипломатическим представительством в Кабуле, а во-вторых, что ситуация в отношениях двух стран развивается стремительно.
Недавно спецпредставитель президента России по Афганистану Замир Кабулов официально заявил о совпадении интересов РФ и талибов в борьбе против ИГ. Позже позицию смягчили, была предпринята попытка успокоить афганцев, но это вызвало еще большее недоверие, тем более что из Кабула ситуация выглядит иначе.
Яркий пример — октябрьская атака на Кундуз, в которой участвовали не только талибы, но и бойцы «Исламского государства», Исламское движение Узбекистана и другие группировки. Сначала во время боя были подняты черные флаги ИГ, а потом по политическим причинам их заменили на белые флаги «Талибана». Увиденное афганцами в Кундузе свидетельствует о том, что в ряде регионов «Талибан» и «Исламское государство» идут рука об руку, поэтому заявление Кабулова выглядит странно.
Во время проведения конференции в Мазари-Шарифе были приняты серьезные меры по обеспечению безопасности: губернатор выделил участникам специальный кортеж и охрану. Деньги на этот диалог Афганистана и Центральной Азии в основном выделили европейцы и американцы. Любопытно, что в итоге к участию в дискуссии привлекли делегацию из России, хотя первоначально интереса к нашей стране вообще не было.
Самые крупные делегации приехали из среднеазиатских государств: Казахстана, Киргизии и Таджикистана, также присутствовала крупная делегация из Турции и два человека из США. Европу представляли международные организации, китайцев вообще не было. Приехали большие делегации из Индии и Ирана, один человек из Пакистана, Узбекистан тоже присутствовал. Если сравнить их, то больше всего представителей было из Индии, Ирана, Турции, Таджикистана и Киргизстана.
На конференции транслировалась идея создания особого пространства, которое объединило бы южноазиатские государства, Афганистан и Центральную Азию. Конечно, представителями Индии, Пакистана, Ирана и Казахстана эта мысль преподносилась в разном виде. Казахстан делал акцент на том, что возможности российских портов в Каспийском море незначительны, в отличие от портов Казахстана, растущих в том числе и при помощи Китая (то есть на конференции косвенно прозвучал голос Китая, включающего Казахстан в свой проект Шелкового пути). Говорилось, что в этом контексте Афганистану выгодно налаживать сотрудничество с Казахстаном для реализации планов развития торговли с Центральной Азией и дальше на Север.
Взгляд из Ирана выглядит несколько странно — профессор Тегеранского университета, недавно приезжавший в Москву, сделал заявление, совсем не ложащееся в канву стратегического партнерства между Ираном и Россией, обсуждавшегося во время его визита в Москву. Так, он сказал, что в регионе существует целый ряд организаций, созданных по инициативе нерегиональных сторон. Например, это ШОС (где первую скрипку играют Россия и Китай), ОДКБ (где лидирует, опять же, Россия,) и СААРК (где наиболее значима Индия).
Он заявил о необходимости изнутри создавать свою региональную организацию, свободную от влияния внешних сил. В рамках этой дискуссии стало известно, что Иран уже тестирует идею по объединению в таком союзе Сирии, Иордании, Ирана, Афганистана и Таджикистана.
Индийцы пытаются консолидировать Индию и Афганистан в единое пространство Южной Азии. Они говорят о необходимости объединения торговых путей двух стран, отмечая, что между ними находится Пакистан.
Пакистан в этом контексте предлагает свою схему: не Индия — Афганистан через Пакистан, а Бангладеш — Индия — Пакистан — Афганистан. Эта страна хочет сделать Индию частью чего-то большего, чтобы она не играла лидирующей роли в будущем союзе, а была бы лишь одной из его частей.
Пакистан делает упор на приоритет инфраструктурных проектов, и важно отметить, что все эти проекты обходят Афганистан. По словам одного из афганских экспертов, в этом контексте Кабулу трудно понять, частью чего он является. К завершению конференции можно было сделать вывод о том, что обозначилась проблема внешней политической идентичности Афганистана: неясно, частью какого региона и какой культуры он может быть. В целом, дискуссия показала определенную попытку представить эту страну как часть пространства, в котором Россия стоит где-то сбоку.
Усилия нашей страны принципиально не меняют отношения афганцев к ней — мы не можем начать масштабные поставки вооружения Кабулу по ряду причин. Кто-то должен за него платить, нет предсказуемости в стабильности Афганистана, все еще возникают сомнения в эффективности его вооруженных сил. Такая позиция созвучна позиции индийцев — один из представителей Индии заявил, что даже афганцы не могут быть уверенными, что оружие и боеприпасы не попадут в руки к различным террористическим группировкам.
Негативное отношение к Пакистану на конференции не проявлялось внешне, хотя известно, что афгано-пакистанские отношения очень напряженные: взаимные претензии, пограничный вопрос, поддержка Афганистаном группировок на территории Пакистана и наоборот. В отличие от официальных встреч, в кулуарах эти претензии звучали очень громко. Очевидно, что попытки премьер-министра Пакистана Наваза Шарифа как-то нормализовать отношения двух стран явно натыкаются на стену непонимания со стороны афганцев.
Представитель Пакистана на конференции в Мазари-Шарифе объяснил это следующим образом: с 2001 года (когда США пришли в Афганистан) Штаты были буфером в отношениях Афганистана и Пакистана, то есть все вопросы решались при помощи посредников из Вашингтона. Сейчас же американцы отказываются играть активную роль в этом процессе. Тем не менее в декабре 2015 года, накануне визита в Кабул, начальник штаба Сухопутных войск Пакистана Рахил Шариф встретился с генералом Джоном Кэмпбэллом, командующим Международными силами содействия безопасности в Афганистане (ISAF). Штаты все-таки продолжают играть роль посредника, хотя в целом пакистанские дипломаты и военные вынуждены вести диалог непосредственно, и к этому они совершенно не готовы.
Только в конце прошлого года появилось предложение ограничить негативную риторику, отказаться от оголтелых обвинений. При этом афганская экспертиза в Пакистане оказалась неудовлетворительной на политическом уровне — советники, консультирующие руководство страны или МИД, качественных данных по Афганистану не имеют и зачастую используют американские и западные источники.
Аналогичная ситуация с экспертизой сложилась и в самом Афганистане. В начале военной операции США собирались создать бюрократический аппарат, обладающий культурой ведения дел на западный манер. Но все люди, задействованные в аналитических центрах, как правило, имели экспертизу, основанную на их образовании, — они не знали ни пакистанских языков, ни индийского. С индийской экспертизой в Афганистане дела обстоят лучше, но, как правило, региональные эксперты оказываются недостаточно высокого уровня.
Деньги в Афганистане кончились — по местным данным, безработица в городах там достигает 90 процентов, все местные НКО оказались без должного финансирования. Сейчас у тех, кто работал в таких организациях, есть всего две возможности: отказаться от буржуазных привычек, остаться в стране и работать в бюрократическом аппарате, получая небольшую зарплату, или уезжать на Запад. Значительная их часть все-таки покидает Афганистан, что не способствует развитию ни властных структур, ни НКО.