Владелец бренда Editions de parfums Frederic Malle, «парфюмерный издатель» Фредерик Малль приехал в Москву, чтобы представить поклонникам новый аромат Monsieur. В первый же день визита Малль принял участие в арт-проекте художницы Кати Мищенковой и дал эксклюзивное интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Вы «парфюмерный издатель». Что это значит?
Малль: Именно это. Я издаю, выпускаю ароматы, созданные другими парфюмерами. Иногда я помогаю им сделать что-то немного лучше или немного иначе. Я им что-то советую или предлагаю, мы это обсуждаем. Некоторые парфюмеры приносят мне готовые композиции и предлагают их «отредактировать». Если мне нравится работа, я ее «публикую», если нет — они идут домой ни с чем.
А в чем разница между вами и обычным директором косметической корпорации?
Прежде всего я «умею обонять». Я учился и продолжаю учиться этому всю жизнь. Я работаю вместе с парфюмерами. В этом мое гигантское отличие от тех боссов, которые просто принимают решение о выпуске конечного результата работы «носов». Второе — корпорации ставят парфюмерам задачи исходя из трендов, своего видения рынка и маркетинговых выкладок, а я предлагаю им делать то, что они хотят и считают нужным. Это не столько бизнес, сколько искусство.
У вас не возникает конфликтов с парфюмерами?
Наше сотрудничество — это совместная работа интеллектуалов. Мы все обсуждаем. Можем спорить или соглашаться, но чаще соглашаемся. Главное — определить цель, что хотим получить в итоге работы. Как два кондитера договариваются, что приготовить на десерт: макаруны или мармелад. Будет это аромат для Девы Марии, или для скандальной куртизанки, или вообще мужской. И когда путь выбран, конфликтов уже нет. Остается только обсуждение деталей.
Вы родились в одной из тех семей, которые принято называть богемными: дед и мать — парфюмеры, дядя — известный кинорежиссер Луи Малль. Жива ли знаменитая французская богема 60-х сейчас, или постиндустриальное общество ее поглотило?
60-е были особым временем, и немалую роль в этом сыграла безработица. Тогдашнее общество резче делилось на классы и сословия, а деньги как таковые значили куда меньше, чем сейчас. Вещи были дешевле. Вы могли жить в Париже почти даром, перебиваясь случайными заработками. Поэтому все эти художники, актеры, богемные личности не думали о деньгах. Это, конечно, была не слишком шикарная, но достаточно комфортная жизнь. Они занимались творчеством, сидели в Cafe de Flore и болтали о всяких пустяках. Кстати, свой первый аромат, который я сделал очень много лет назад, я создал для Омара Шарифа. Он рассказал мне, что, когда он приехал в Париж — симпатичный и вежливый паренек из Египта — его познакомили с Превером и Пикассо. И он долгое время всюду ходил и общался с этими легендарными людьми, но они не говорили ни о чем, кроме ножек проходящих мимо девушек и прочего в том же роде. Той богемы больше нет. Искусство практически всецело зависит от денег. Сейчас непросто быть художником, нужно пиарить себя в СМИ, в соцсетях, дружить с галеристами. Царит конкуренция, все стоит дорого. Недостаточно просто жить в маленькой комнатке одного из прекраснейших городов земли и творить. Впрочем, в парфюмерии несколько иная ситуация. «Носы» не обязаны быть лично известными. Хотя, без лишней скромности замечу, с тех пор, как я создал свою концепцию и стал на каждом флаконе писать имя его создателя, они тоже стали публичными фигурами. Это довольно удачный ход, как показывает пример Сержа Лютанса, который еще раньше меня подписал флаконы своим именем. Или как показывает пример Hermes, чьи ароматы не в последнюю очередь продвигает имя Жан-Клода Эллена, который долгое время был там главным парфюмером. «Нос» не совсем художник в понимании богемы 60-х, но сейчас эти роли сближаются.
А как вы определите свое место в этой концепции? Вы похожи на какого-нибудь профессора-интеллектуала 60-х: вязаный галстук, вельветовый пиджак, винтажный Rolex…
Да, Rolex действительно из 60-х, но я, напротив, смотрю вперед, а не пытаюсь реконструировать прошлое. Мне, как вы верно заметили, очень повезло с городом и семьей, где я родился, у меня с детства был доступ в артистическую, литературную и кинематографическую среду. Она питает меня всю жизнь. Но я не этакий вечно ностальгирующий персонаж, я не пытаюсь перетащить 60-е в наше время или в маркетинговых целях создавать сиквелы парфюмерных шедевров тех времен, вроде этих бесконечных реинкарнаций Miss Dior. Я хочу модернизировать наследие французских парфюмеров. Собрать, фигурально выражаясь, эти старые карты, перетасовать их и вести свою игру. Аромат — это не только духи. Это интерес, любопытство, ассоциации, традиции. Вы сказали о пиджаке. Он с Севил Роу, от Anderson & Sheppard, и не слишком отличается от пиджака, который носил мой отец, классические вещи вообще не выходят из моды. Кстати, как и Rolex: мои первые «ролексы» мне тоже подарил отец. Они ему не нравились, он взял и подарил их мне, подростку, я был в восторге, как вы догадываетесь. Винтажная модель, которую я ношу сейчас, почти не отличается от тех первых часов. И все это выглядит чрезвычайно современно. Но вот старые авто я не вожу.
А что водите?
Ferrari. Это не французская машина. Но я вообще не ограничиваюсь только французским. Пиджак английский, часы швейцарские, галстук из Штатов, а вот эта красная веревочка на запястье — из Ангкор-Вата, храма в Камбодже. Мне ее буддистский монах подарил, но не подумайте, что я буддист (смеется).
Но вернемся к будущему парфюмерии. В своих интервью вы несколько раз говорили, что среди молодых парфюмеров не встречали ни одного стоящего. Так и не встретили до сих пор?
Мне кажется, нынешние молодые парфюмеры — потерянное поколение. Те, кто приходил в наше дело начиная с середины 90-х по сей день. Они способны работать только для Sephora и других масс-маркетных дистрибьюторов. Они выбрали неправильный путь — не хотят создавать великие ароматы, а стремятся денег заработать. Это ужасно. Но совсем юные, начинающие «носы», кажется, все же подают надежды. Они учатся у Жан-Клода Эллена, Пьера Бурдона, других больших парфюмеров, анализируют их работы, что-то перенимают.
Говорят, вы отрицаете разделение ароматов на мужские и женские?
Не совсем так. Я думаю, что духи созданы для соблазнения, это нечто сексапильное. Соблазнение — дело обоюдное, но женщина соблазняет иначе, чем мужчина. Если вы делаете что-то легкое, свежее, как одеколон, это подойдет и мужчине, и женщине, потому что это не несет сексуальной окраски. Для обольщения нужны ориентальные ароматы, что-то, вызывающее ощущение запаха теплой человеческой кожи, любовного акта. Такие духи по-разному раскрываются на разных людях, независимо от того, какого они пола, и «работают» в обоих случаях. А вот цветочные ароматы на мужчинах «не работают». Во всяком случае, в нашей культуре — в Европе, в России. Есть и сугубо мужские ароматы, фужерные, очень мужественные — например, наш French Lover или новинка Monsieur работы Бруно Йовановича. Но сейчас, когда женщины носят огромные мужские часы, мужские рубашки и мужские сумки, они вполне могут выбрать и фужерный аромат. Это иногда почти демонстративно: женщина показывает, что она внутренне свободна от стереотипов, или что у нее есть бойфренд, который одолжил ей свои часы, и так далее.
Сейчас очень популярными стали так называемые «нишевые» бренды, «нишевая» парфюмерия. Что вы думаете о ней?
«Ниша» — ужасное слово. Одно из его значений во французском языке — «собачья будка». Люди из маркетинга пытаются обозначить им «небольшой парфюмерный бренд для узкого круга потребителей», а я вижу это как будочку для собаки в сравнении с большим домом, построенным для людей. Я никогда не хотел быть «нишей», я создавал компанию-производителя ароматов класса люкс, дом luxury, как это сделал мой дед Серж Эфтлер-Луиш, создавая Parfums Christian Dior. Ведь и Кристиан Диор тоже начинал с небольшого дома класса люкс в конце 40-х годов. И Шанель не стремилась в «нишу», а сразу делала luxury. Маленький бренд люкс может со временем стать большим домом люкс, все начинается с малого, но цель надо определять сразу.
Некоторые «нишевики», чтобы выделиться, используют для своих ароматов довольно странные ноты и ингредиенты. Вас это не шокирует?
По-моему, это глупо. Абсолютная чушь. Я вообще отношусь с недоверием к парфюмерным концепциям, единственная цель которых — шокировать потребителя. Хочется делать что-то действительно инновационное, по-настоящему волнующее, выбивающееся из всех трендов, провокативное, как, например, Musc Ravageur. Такие ароматы становятся бестселлерами без добавления странных ингредиентов. И открою секрет: зачастую эти шокирующие маркетинговые истории, в которых заявлены такие странные ноты и компоненты, на самом деле пахнут примитивно и банально. Это обычные, скучные, масс-маркетные, коммерческие изделия.
В свое время вы придумали концепцию «парфюмерных кабин», она по-прежнему актуальна?
Самое актуальное для нас — аромат. Кабина — всего лишь инструмент. В кабине клиент может почувствовать, как аромат раскроется именно на его коже. Это примерно то же самое, что и зеркало в примерочной магазина одежды. Для меня куда важнее в наших магазинах портреты парфюмеров на стенах и на упаковках ароматов. Мы можем обойтись без кабин, мы используем лаконичные стеклянные флаконы без украшений, с бакелитовыми пробками, не отвлекающие от собственно композиции. Но от изображений художников я не откажусь. Еще важна концепция беседы с клиентом: продавец должен выяснить главное — каким образом покупатель предпочитает соблазнять. Стыдливо или откровенно, одеждой или наготой, интеллектом или отсутствием комплексов. Это важно для того, чтобы человек не оказался в несвойственной ему роли с нашим ароматом.
Если судить по разговорам с клиентами, люди изменились с тех пор, как вы начали свое дело? Важны ли для них тренды?
Лет 25-30 назад выбор потребителя был гораздо уже, чем сейчас. Скажем, если вы хотели купить красный ковер, то выбирали из трех оттенков красного, сейчас — из пятнадцати. То же и с духами. Когда мне было 20 лет, я ходил на тусовки каждый вечер, буквально каждый, так, что у меня синяки под глазами появлялись от недосыпа. Я еще не был парфюмерным экспертом, но я был сыном и внуком парфюмеров и профессионально определял ароматы. Я мог угадать духи всех девушек в клубе или на дискотеке. Сейчас уже не рискну так говорить, потому что разных запахов, плохих и хороших, включая масс-маркет и «нишу», невообразимое количество. Сейчас клиенту сложнее понять, чего он хочет, и выбрать. Изменился и уровень культуры, точнее ее форма: люди стали шире и поверхностнее, они знают немногое о многом и очень мало в чем разбираются действительно глубоко. Им очень сложно выбрать — слишком много свободы. У них меньше страхов и комплексов, но меньше идей и знаний. Сейчас популярны ароматы, которые тридцать лет назад многие не решились бы носить — например, удовые. Что касается трендов — я никогда в них не верил. Единственный тренд в том, что люди из маркетинга требуют от парфюмеров копировать успешные, хорошо продающиеся ароматы. Появляется удачный запах, выделяют из него самую узнаваемую ноту и начинают добавлять ее буквально во все. Это как с едой: соус к мясу может быть прекрасен, но с рыбой он никуда не годится. И появляются жуткие ароматы, где пресловутая трендовая нота ни к чему, только все портит.
В России появились духи в честь Путина. Вы бы сделали аромат в честь политика?
Я не делаю ароматов в честь знаменитостей, не приглашаю их в соавторы, я не пиарюсь с помощью моделей и кинозвезд, это все маркетинговые уловки тех, кто гонится за прибылью. Мне приятно, если кто-то из моих знаменитых друзей говорит журналистам, что пользуется духами от Frederic Malle, но я никого об этом не прошу.
Вы француз и парижанин. Что для вас французский art de vivre, дух Парижа? Есть ли он в реальности, или это тоже маркетинг, только туристический?
Я живу в Нью-Йорке, но мои корни, очень глубокие корни, по-прежнему в Париже. Больше всего я скучаю по чувству юмора парижан. Второе — неподражаемая, неизменная и узнаваемая элегантность. Она врожденная у всех — у богемных художников, у служащих или у представителей истеблишмента и того, что раньше называли «высшим обществом». Главный ее принцип — лучше меньше, да лучше. Можно покупать брендовые вещи, можно не покупать — на элегантности это не сказывается. Третье — тишина Парижа, он гораздо тише большинства крупных городов, и его насыщенность культурой. Если в Нью-Йорке, когда хочется «окультуриться», нужно идти в музей или галерею, то в Париже достаточно пройтись по улицам. Культура тут на каждом углу: скульптура, архитектура, букинисты, антиквары. Наконец, несмотря на сложности в экономике, французская кухня сейчас бурно развивается, она просто превосходна — все эти молодые шефы, новые рестораны.
Вы гурман?
Конечно, как и все в нашем бизнесе. Вкус и аромат — взаимосвязанные вещи. Если ты не можешь наслаждаться вкусом, из тебя не выйдет парфюмера.