В субботу, 13 февраля, поэту, прозаику, драматургу, ученому-экономисту, политику, государственному деятелю, реформатору экономики и системы образования Евгению Федоровичу Сабурову (1946-2009) исполнилось бы 70 лет. Литературный критик Владислав Кулаков рассуждает о его вкладе в российскую культуру и о том, отчего главным делом своей жизни он все-таки считал поэзию.
Когда федеральное государственное автономное учреждение «Федеральный институт развития образования» совместно с научно-исследовательским университетом — Высшей школой экономики, фондом «Институт экономики города» и ГБОУ «Центр образования №1811 "Измайлово"» при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации проводят ежегодную конференцию «Сабуровские чтения», там выступают крупнейшие ученые и специалисты с серьезнейшими докладами на самые актуальные социально-экономические темы. Например, «Социальная политика перед лицом нового экономического кризиса». Но один день конференции посвящается литературному наследию Сабурова, и хотя там уже не бывает такой тяжелой академической и ведомственной артиллерии, этот день не менее важен. А завершается все чтением стихов.
Евгений Сабуров вошел в историю России как один из ее реформаторов, государственный деятель сложного переходного периода. При Горбачеве он работал в правительстве РСФСР заместителем министра образования по экономике. Тогдашний премьер-министр РСФСР И.С. Силаев поручил ему возглавить группу по подготовке экономической реформы. В августе 1991 года, в дни путча, его назначили заместителем председателя Совета министров и министром экономики РСФСР. Удостоверение выдали в осажденном Белом доме. Сабуров вместе с Явлинским выступали не только за либеральные экономические реформы, но и за сохранение единого социально-экономического пространства на территории СССР. Тем не менее Советский Союз распался, и Ельцин предпочел Сабурову более радикального Егора Гайдара. А Сабурова назначили директором центра информационных и социальных технологий правительства России.
Потом еще был известный эпизод с Крымом. Сабуров — из Крыма, родился в Ялте. В 1994 году президент автономной республики Юрий Мешков пригласил его сформировать и возглавить крымское правительство. За полгода он успел многое сделать для экономического оздоровления полуострова, но столкнулся с таким верховным советом и таким засильем криминалитета, что счел за благо оставить пост — провести настоящие реформы ему просто не дали.
Помню его появление как раз в тот период на организованном в Керчи крымским поэтом и культуртрегером Игорем Сидом (не без помощи Сабурова, конечно) так называемом «Боспорском форуме» — конференции, посвященной современному искусству, на которую Сид привез из Москвы солидный литературный десант (в том числе, например, Василия Аксенова, автора романа «Остров Крым»). Прибыл правительственный кортеж, через зал стремительно прошествовал энергичный человек в рубашке-ковбойке, за ним — бригада бодигардов в строгих костюмах. Сабуров поднялся на сцену (бодигарды уселись в первом ряду), прочитал доклад, ответил на вопросы и уехал. А тема доклада была такая: «Святые Кирилл и Мефодий как идеологи авангарда».
«Какая дичь», — подумалось сперва мне. И действительно, с академической точки зрения, это была совершеннейшая дичь. Но чем больше я слушал, тем мне становилось интереснее. Потом я на личном опыте убедился: с Сабуровым всегда было страшно интересно. Скуки рядом с собой он бы просто не потерпел — с его-то бешеным ритмом жизни. А «дичь», подчеркнутая внесистемность — это был его главный метод. За экономику не скажу, но в поэзии, вообще литературе, философии — точно. Это игровой метод (и да — на Хейзингу, автора Homo Ludens, он ссылался), метод, постоянно сам себя оспаривающий, проверяющий и уточняющий. Непрерывная художественная и интеллектуальная эквилибристика на запредельной скорости с неожиданный результатом, причем результат — не главное:
Стихи — предлог для танцев,
и горечь и любовь,
один зевок пространства
для легких каблуков.
Игра, танец важнее стихов. Другого нам просто не дано, но другого и не надо, потому что ведь это и есть поэзия:
А человек — попытка жить,
уйти и дом свой сокрушить,
из мрака славы и порядка
шагнуть на утренний причал
и то, что горько, то, что сладко,
и радость, в общем, и печаль
собрать в единую щепотку
и выстрелить собою вбок,
повизгивая от щекотки
своих надежд, своих тревог.
Поэзия Сабурова не знает равновесных состояний, какого-то определенного пафоса (хотя он истинный лирик), тем паче монументальности (хотя он не чужд эпичности). Он не позволяет надолго фиксироваться на чем-то одном ни себе как автору, ни нашим читательским ожиданиям. И то, как он раз за разом разрушает эти ожидания, любую заданность, инерционность, «выстреливает вбок», пуская в ход все, что под рукой — от классики мировой литературы до алкоголиков «у магазина холодным майским утром», постепенно становится нашим читательским ожиданием, уникальным качеством его стиха, узнаваемым с первого взгляда, сутью его поэтики:
Несоответствие — душа искусств,
моих неприветливых, требовательных подруг,
раскрывающих розу горячих уст
совсем не сразу, совсем не вдруг.
Стихи такого качества, по-настоящему самодостаточные и современные, возникли в нашей литературе в 1960-70-е годы после долгого перерыва (с 1920-х годов) и на фоне еще продолжающегося засилья советских стихов, вторичных по определению. В середине 1960-х в стенах МГУ вокруг студентов мехмата, молодых поэтов Леонида Иоффе (1943-2003) и Евгения Сабурова сформировался свой литературный круг (названный позднее группой Иоффе-Сабурова), сыгравший важную роль в истории русской поэзии второй половины ХХ века, многое определивший в ее дальнейшем развитии. Достаточно сказать, что именно из этого кружка вышел такой поэт, как Михаил Айзенберг (1948 г.р.), ближайший друг и сподвижник Сабурова.
Не знаю, как в высоких политических кругах, среди государственных мужей Сабуров отзывался о своих поэтических занятиях, но на наших несерьезных литературных посиделках мне от него доводилось слышать, что, конечно, самое главное в его жизни — поэзия. В принципе, иначе и не бывает: в поэзии можно чего-то достичь, только посвятив ей всю свою жизнь, Сабуров не исключение. Но, понятно, не в чьей-то конкретной жизни, судьбе тут дело, тем более не чьих-то поэтических достижениях. И Сабуров строит на этом целую философскую, историософскую концепцию.
Он выдвигает тезис о том, что человечество развивается благодаря поэзии. Нет, тут никаким эстетизмом или романтизмом и не пахнет. И это даже никакая не «дичь», не игра, все совершенно серьезно. У Сабурова в этом аспекте вполне онтологический подход, можно сказать, в духе Хайдегерра (хотя во всем прочем он ссылается больше на Барта). В самом деле, в чем человек является собственно человеком, а не просто живым организмом? Что отличает нас от животных? Прежде всего — способность что-то создавать, то, чего не было в природе, способность творить. Способность превосходить самого себя, выходить за собственные пределы. Творческое начало — вот что в человеке собственно человеческого. Собственно человеческое — это соприродность Творцу, то есть божественное. А творческое начало в наиболее чистом виде выражается поэзией (и, кстати, исторически это было именно так — из ритуальной музыки-поэзии вышли все виды человеческого творчества). Недаром слово «поэзия» употребляется так расширительно. Причем можно говорить не только, допустим, о «поэзии танца» или «поэзии архитектурных форм», но и, скажем, о «поэзии научного поиска», «поэзии предпринимательства» (вот уж Стив Джобс — истинный поэт) — да хоть о «поэзии сантехнического дела»! Везде, где создается что-то толковое, есть эстетическое измерение. Но не это главное. Главное, что все толковое возникает только потому, что в человеке есть этот внутренний художественный мотор, движитель, как сейчас говорят, драйвер роста: «И увидел Он, что это хорошо». Человек — существо в основе своей поэтическое. Полнота человеческого бытия достижима только на поэтических основаниях. Или религиозных, что в определенном смысле одно и то же.
Такую философию развивал, кстати, другой видный представитель новейшей поэзии, один из основателей группы «Московское время» Александр Сопровский (1953-1990). Сопровский исходил из Шестова. Сабурову религиозно-философская постановка вопроса, конечно, не близка, но его интуиция относительно историософского функционала поэзии и поэтов перекликается именно с такой философской парадигмой.
Разрабатывая эту концепцию, Сабуров приходит к выводу о том, что путь от поэзии до ее политических и технологических последствий занимает порядка сотни лет. Я, пожалуй, с этим не соглашусь, на мой взгляд, все гораздо быстрее, но то, что поэзия вовсе не отражает реальность и язык, а, наоборот, предшествует им, вскрывая истинные смыслы языка, создавая новый язык и, следовательно, предопределяя практику — это, по-моему, совершенно точно.
В 2003 году Сабуров издал непоэтическую книжку «Власть отвратительна» (название — цитата из Мандельштама: «Власть отвратительна, как руки брадобрея»). Там он сформулировал свои основные социально-политические взгляды. Умные люди сказали мне, что Сабуров был убежденным либертарианцем. Возможно. Во всяком случае, он как минимум был анархистом. Конечно, не Нестор Махно, но убежденный последователь Кропоткина. В двух словах его концепция такова. Раньше субъектом власти был принц (князь). Потом произошло восстание масс (тут Сабуров опирается на Ортегу-и-Гассета), и субъектом власти стали они, массы. Это и есть демократия. Но у власти только один легитимный субъект — Бог. Вся прочая власть нелегитимна (здесь Сабуров ссылается на апостола Павла). Поэтому власть отвратительна, и человеческое общество должно стать безвластным. Человек должен быть свободным, им никто не может владеть (что и есть власть). Освобождение от власти происходит постепенно, по мере выработки обществом инструментов эффективной самоорганизации (в качестве примера Сабуров приводит страховые и пенсионные фонды). Но это не эволюция (Сабуров — антидарвинист), это результат смены «верований» (самоидентификационной парадигмы), которая происходит благодаря внесистемным мутационным действиям поэтов и политиков, создающим новый язык. А новый язык — это источник свободной энергии, необходимой для поддержания жизни (и человека, и социума) в ее нормальном состоянии устойчивого неравновесия.
Думаю все же, что анархическое самоуправление — это утопия, и как ни назови управленца, он все равно — власть, но тут спор скорее терминологический. В главном-то Сабуров прав, и благодаря его идеям наверняка можно сделать так, чтобы власти в нашем обществе было поменьше, а человека — побольше. Только без бардака.
Чтобы это стало возможным, нужно многому научиться. И крайне важно знать, как этому научить — не одного, не двух человек, а всех, большую часть общества. То есть речь о системе образования. Сабуров этой проблемой тоже занимался профессионально. В нулевые годы он был членом Российского общественного совета по развитию образования, работал научным руководителем Института развития образования ГУ-ВШЭ, научным руководителем Федерального института развития образования при Министерстве образования и науки РФ. Надо ли говорить, что и тут Сабуров был сторонником максимально широкого применения игровых методов и подходов? Одна из его научных статей, посвященных образованию (а их десятки) так и называется: «По направлению к игровому обществу». Самое интересное, что он это реализовал на практике и причем во многом через поэзию — в самом прямом смысле этого слова.
Педагог-новатор Александр Рывкин, директор московской гимназии №1811 «Измайлово» (на самом деле обычная средняя школа) организовал в 1990-е так называемую «Детско-взрослую академию», площадку, на которой апробировались всякие экспериментальные педагогические методики. С 2005 года к этому делу подключился Сабуров, со своими, понятно, идеями. В частности, он организовал семинары, на котором командам старшеклассников (разумеется, все реализовывалось по принципу игры и соревнования) предлагалось подвергнуть разбору поэтические тексты. Я видел выступления этих команд. Настоящий текстовый анализ — метрический, фонетический, семантический, со схемами, графиками. Прямо тартуская школа. А тексты-то не из школьной программы. Тексты лучших русских поэтов второй половины ХХ века, в том числе самого Сабурова. И это самые обычные старшеклассники, вовсе даже не филологи. Они потом и не шли в филологи, но знакомство с современной поэзией, уверен, помогло им выбрать себе занятие по душе и добиться в нем результата, а значит — жизненного успеха.
Михаил Айзенберг, испытавший немалое влияние Сабурова, не столько поэтическое, сколько жизненное, человеческое, потрясающую витальность Сабурова, его универсальность и многогранную одаренность полушутливо-полусерьезно сравнивал с титанами Возрождения. Конечно, Сабуров не Леонардо, но с кем его еще сравнить, у кого еще столько же достижений в совершенно разных областях? «Что за жизнь бурная, Сабурная» — удостоил Сабурова дружеской эпиграммы классик концептуализма Всеволод Некрасов, всегда с интересом следивший за его деятельностью. Некрасов говорил о своем (и Сабурова) времени, советских 60-80-х годах, как об «эпохе возражения», когда поэты и художники, честно занимаясь только искусством, возражали результатами своего труда существующим порядкам и тем самым способствовали неизбежным общественным переменам. В результате возражение превратилось в возрождение — и в каком бы кризисе мы сейчас ни находились, как бы странно в данный момент ни звучало это слово, в одну реку нельзя войти дважды, прошлое уже не повторится, поступательное движение продолжится — и во многом благодаря поэтам и художникам, в том числе Сабурову. Конечно, не все его идеи воплотились. Не все и воплотятся. Да, наверное, он опередил свое время, до его уровня нам еще расти и расти. Но я думаю, он опередил бы любое время, даже самое благословенное. Иначе бы ему было просто неинтересно.