Одна из функций речи — деление на свой/чужой. Тот, кто говорит как я, — свой, тот, кто говорит иначе, — чужой, а возможно, даже опасный. При этом каждый из нас говорит на своем собственном русском языке. Северное «оканье» отличается от южного «аканья», некоторые говоры не знают звука «Ц», другие «Ч». Есть и еще различия. Но как ни странно, разные диалекты — это не то, что нас разъединяет, а то, что объединяет. Без них не было бы того литературного русского языка, которым так принято гордиться. Игорь Исаев, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела диалектологии и лингвистической географии Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, доцент Института лингвистики РГГУ, по просьбе «Ленты.ру» прочел на книжной ярмарке Non/fiction открытую лекцию о том, как диалекты русского языка легли в основу литературной нормы.
Чтобы сразу снять вопрос, живы ли русские диалекты, расскажу вам одну историю.
Каждый год наш отдел совершает около 10 экспедиций по территории центра Европейской части России. В конце 2000-го года мы с коллегами поехали в Любытинский район Новгородской области. Обычно записывается речь старшего поколения. Что понятно: люди старые уходят и важно зафиксировать архаичные диалекты. Но на сей раз мы хотели записать речь школьников младшего или среднего звена, потому что детей воспитывают бабушки (родители работают — им некогда). Соответственно, сельские бабушки являются донорами языковой системы для маленьких детей.
И вот мы пришли в одну из школ, стали разговаривать с учителями и обнаружили, что характерная черта русских говоров северо-запада — так называемое причастие в функции сказуемого. В русском языке остались только его фрагменты, как во фразе «Он выпивши», например. А там это активная часть, которая употребляется постоянно.
И вот один из мальчиков встает и говорит: «Марьиванна, я хочу рассказать, как я провел лето. Мы с отцом ходивши на рыбалку, удивши рыбу, наловивши ее столько, что до дома донесши невозможно».
Нам это очень нравится, потому что очевидно, что это диалектная черта, она устойчивая и хорошо сохраняется. Мы получили необходимую нам информацию. После урока подходим к учительнице. Она знает, что мы — диалектологи и что нас интересует. Спрашиваем: «Насколько устойчива эта черта в речи ваших учеников?» Она начинает смущаться: «Вы уж простите нас, пожалуйста, они еще маленькие, они так привыкши...»
В этой истории есть несколько моментов, которые важны для сегодняшнего разговора о русских диалектах как языковом явлении. Первый: учительница засмущалась. Она учитель русского языка. Она должна преподавать литературный язык. И тут мы касаемся коммуникативной функции языка: если человек живет в конкретном диалектном регионе и не пользуется диалектом, то он должен быть готов к тому, что его будут воспринимать как чужого.
Интеллигент в селе — это не всегда хорошо, я вам скажу. Вспомните Шукшина. Человек, который не пользуется местным говором в условиях диалекта — противопоставляет себя коллективу. Это нарушенная коммуникация. Хотите вы этого — получайте. Не хотите — говорите как все. Учитель не может говорить иначе. А потом мы попросили учительницу тоже рассказать о своей работе. И этих перфектов, то есть причастий в функции сказуемого, в ее речи было огромное количество.
Еще один момент: устойчивость диалектных черт. В конце XIX века норвежский славист Олаф Брок был приглашен вторым отделением Императорской Академии наук, которую тогда возглавлял академик Алексей Александрович Шахматов, для того, чтобы он записал некоторые русские говоры и сделал их описание. Он славист, но ухо у него чужое — чужим ухом лучше слышно. И он сделал блестящее описание, которое является классическим до сих пор, хотя больше 100 лет прошло.
Сейчас мы записываем тех, кто родился в 1920-х годах. Тех, кто уже родился при советской власти, кто в 1930-х учился в школе, а в 1960-х были взрослыми людьми. И они до сих пор диалектные. Устойчивость диалектных черт оказалась потрясающей. Когда мы видим вариативность или колебание системы и ждем, что вот сейчас одно явление победит, а второе уйдет, мы не учитываем одной важной вещи — для живого языка эти колебания, свободная вариативность — естественное свойство.
А теперь о диалектах.
Говоря про Брока, я заготовил для вас сюрприз. Это книга 1896 года «Программа собирания сведений по русским говорам», которая издавалась вторым словесным отделением Императорской Академии наук. Сначала идет предисловие, а дальше вопросник. С одной стороны текст, а с другой — чистое место, чтобы человек, получивший эту книгу, мог вписать туда ответы, а потом отправить по адресу, который указан в конце, — на Васильевский остров. Это важная книга — с нее начиналась лингвистическая география и классическая русская диалектология, как дисциплина, которая преподается на всех филологических факультетах России.
После того как ответы на эти вопросы были заполнены, а материалы переданы на Васильевский остров и обработаны лингвистами, вышел большой труд, который назывался «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе» 1915 года, где впервые прикладывалась карта диалектного членения русского языка и описывались особенности русского языка. Тогда он назывался великорусским.
Диалектами русского языка считались украинский и белорусский языки. Тогда так устроена была лингвистика. В этом нет политической основы — просто так считали. Потому что это ближайшие восточнославянские родственники. И строго говоря, работая на границе Смоленской области и Могилевской, сложно было разделить, с диалектом какого языка ты имеешь дело. Для этого нужно проводить специальные социолингвистические исследования, чтобы сознание людей подсказало, каким языком они пользуются.
Вроде бы есть очевидный ответ: если люди живут на территории России, то тот же самый диалект они воспринимают как русский. Но не все так просто. На исконно белорусских территориях, которые отошли к России после Великой Отечественной войны, например, люди долго считали себя белорусами.
После того как эта карта была создана, стало очевидно, что диалектные особенности, которые люди слышали, не являются разрозненными. Они структурируются, группируются в определенные объединения. Лингвисты все эти вопросники собрали, обработали, выехали на места, пересобрали сомнительный материал и сделали вот такую карту.
Карта 1915 года достаточно быстро устарела, и уже в начале 1930-х годов стало очевидно, что нужно делать отдельный атлас для каждого языка. Со временем были выпущены «Атлас украинского языка», «Атлас белорусского языка» и «Диалектологический атлас русского языка».
В 1938 году стартовала работа по сбору диалектного материала. Вот по такой маленькой книжечке Академия наук СССР начала собирать материал по новой уточненной программе для того, чтобы изучить русские диалекты.
Обращу ваше внимание, что на картах русского атласа представлен только центр Европейской части России, не вошла Украинская и Белорусская территория. То есть ничего правее и севернее нет. Почему? Потому что это территория, которая является старейшей по заселению славян на этом участке. Все, что заселено дальше за Урал, — это выходцы с этой территории. Поэтому русские говоры целесообразно было изучить сначала на Европейской части России.
Справедливо спросить: почему севернее Петрозаводска не собирался материал? Что, в Архангельске не было старых поселений? Были. Но напомню вам, что материал начинал собираться в 1938 году. Когда диалектологи собрались на работу севернее, их попросили придумать лингвистические причины, по которым туда ехать не надо. Объяснили так: населения мало, и оно расселялось только по рекам. Нелингвистическая причина, повторяю, — 1938 год. Лингвисты могли увидеть много лишнего и привезти не только диалектологическую информацию.
Итак, территория центра Европейской части России. В «Диалектологическом атласе русского языка» нет данных южнее Белгорода. Нет данных восточнее Йошкар-Олы и Саратова, потому что это территория позднего заселения славян. Сравните, было обследовано 4 200 населенных пунктов в центре Европейской части России. Мне удалось за 15 лет ежегодных экспедиций обследовать лишь 176 населенных пунктов. Я провел около 40 диалектологических экспедиций. То есть, объем работы, проделанной диалектологами, был колоссальный. В эту работу были включены все университеты, педагогические институты и училища центра европейской части России и не только. Все преподаватели филологических факультетов получали специальную подготовку, чтобы собирать материал по этому вопроснику.
В нем 298 вопросов, касающихся преимущественно фонетики и морфологии, в меньшей степени лексики и синтаксиса. Это связано с тем, что лексику и синтаксис собирать по говорам достаточно сложно. Собирался только старейший архаический пласт, связанный с земледелием, приготовлением пищи и прочим — тем, что было общее на разных территориях.
Обнаружились любопытные вещи. Выяснилось, например, что многие лингвистические границы совпадают со старыми губернскими, что логично: крестьяне не могли перемещаться за пределы губернской границы. А губернские границы совпадают с еще более архаическими, и многие диалектные явления — племенные по своему происхождению. Это нормально. Всегда у языка есть основа, а основа была племенная.
Диалектное членение русского языка показано так: северные говоры — холодными цветами, южные — теплыми. Я покажу вам сейчас несколько карт, которые характеризуют различные языковые явления.
Вот что примечательно. Мы с вами оцениваем «оканье» как явление диалектное. Но это не что иное, как наше языковое убеждение, связанное с нашим языковым шовинизмом: то, как у нас, — правильно, то, как у других, — неправильно. Но если бы наши предки оставили столицу на территории Владимирско-Суздальского княжества, то наш с вами литературный язык был бы окающим. Как литературный украинский, например. И те, кто говорит на «А», казались бы нам диалектными и очень смешными. Мы же «гОвОрим». И это правильно. А «гАвАрим» – что это такое? «Оканье» было бы литературной нормой.
В смешанном характере специфика так называемых среднерусских говоров. Они совмещают черты порознь характерные для севера и для юга. Наш литературный язык по происхождению — это контаминация двух диалектных стихий: часть явлений северных, часть южных. Что, конечно, не снимает статуса литературного языка как высокого.
Мы с вами посмотрели несколько фонетических карт. Теперь лексическая карта.
А теперь я вам предлагаю поиграть. Это цеп — устройство для молотьбы хлеба. Сделано следующим образом: две палки, одна длинная, вторая короткая. Связаны между собой ремнем или плотной веревкой. Используется в качестве ударного инструмента, чтобы разбить колос, или, как в диалектах его называют, «волоть», чтобы зерно вышло. Потом зерно провевают, чтобы освободить его от мусора. Получается готовый продукт для хранения.
Еще один предмет — ухват.
Возьмем глагол.
Диалектные значения слова «очень».
Диалектное слово «жито».
Когда мы с вами говорим о заселении центра Европейской части России, надо понимать, что она заселялась по-разному. Территории севера, северного наречия, связаны с бывшей новогородской колонизацией — это достаточно рано заселенные территории. Вологодская губерния была плотно заселена уже в XVII веке. А вот что касается юга России, то это, прежде всего, формирование засечной черты, которая была необходима для защиты от набегов. Плюс огромное количество служилых людей приезжало сюда в качестве однодворцев. Вне всякого сомнения, это строительство корабельных верфей в Воронеже в конце жизни Петра I. Это время, когда формируются южные говоры более или менее плотно.
Есть много материалов по морфологии, но я всего пару карт покажу.
Еще одна диалектная черта: «ТЬ» — мягкий и «Т» — твердый в личных окончаниях глаголов.
А теперь мы с вами слушаем записи. Первая: Псковская область, Островский район. Записано в прошлом году.
Небольшой фрагмент, где вы встретили знакомые по картам фонетические черты: твердый «Ч», как во всех западнорусских говорах, — в Смоленских, Брянских, Белорусских. «ТЬ» мягкий в личных окончаниях глаголов — южнорусская черта. Но «своим рукам» — северная диалектная черта. Такое смешение — специфика среднерусского говора.
«Пахать» — северная черта, «аканье» — южная черта. Это все специфика среднерусского говора на западе.
Следующая запись: Нюксеница, Вологодская область.
И последняя запись: Белгородская область, Старооскольский район. Южное наречие.
А вы обратили внимание, что когда начинаешь слушать, то трудно понимать поначалу, а потом привыкаешь? Другая артикуляционная база, другая фонетика, другая лексика — требуется настройка.
«Г» фрикативный. В этом говоре, последнем, который вы слышали, есть диалектное слово — «попнуться», потянуться за чем-то. Я решил его протестировать на младшем поколении. Пришел в магазин, в котором работает девушка лет 19-20. И выбрал самую неудобную минеральную воду, которая стоит высоко.
— Не могли бы вы дать мне воду не из холодильника, — говорю я девушке, — попнитесь вот за той.
У нее на лице ни тени сомнения — она взяла табуретку и «попнулась» за водой. А когда она мне принесла ее, я спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, вам не странно, что я, приезжий, употребил такое слово?»
Она отвечает: «Ой, а я и не заметила!»
Вот ответ на вопрос: есть ли диалекты сейчас? Я вам показал старшее поколение. Но если молодой человек живет в диалектном коллективе, он будет говорить так же, как все вокруг. То есть на диалекте.
В подготовке материала использованы карты с портала Грамота.ру