У России в США нет своих лоббистов, которые могли бы доносить ее точку зрения до американского истеблишмента. При этом Вашингтон и Москва принципиально по-разному воспринимают итоги холодной войны и расходятся во взглядах на то, каким должен быть миропорядок. В результате большая часть американской элиты считает Россию государством угасающим и поэтому не видит смысла улучшать с ней отношения, предпочитая дождаться ее окончательного ослабления. Об этом в статье «Измотать и пересидеть» пишут доценты факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Юваль Вебер и Андрей Крикович. Полная версия этой статьи опубликована в журнале «Россия в глобальной политике», «Лента.ру» предлагает своим читателям ее сокращенный вариант.
В основе конфликта между Москвой и Вашингтоном лежат фундаментальные расхождения по поводу генезиса существующего мирового порядка. С точки зрения России, корни его уходят в 1989 год, когда Михаил Горбачев предпринял усилия, чтобы положить конец холодной войне. Горбачев стремился оживить советскую экономику и сохранить систему, сократив огромные оборонные расходы и перейдя от автаркии к вовлеченности в мировую экономику. Он смело отказывался от политического и военного доминирования России в Восточной Европе, полагая, что внутренняя перестройка придаст сил СССР, который продолжит играть ключевую роль в мировой политике, будучи полноценным партнером, а не противником США.
С американской точки зрения, действующий мировой порядок возник после распада СССР в 1991-м. Новая система, в которой Россия не имеет каких-либо остаточных привилегий, а государства вправе самостоятельно выбирать альянсы и ассоциации, пришла на смену биполярности. Единоличное доминирование США позволило членам Варшавского договора примкнуть к НАТО. Таким образом, очевидным становится базовое расхождение в том, когда был установлен статус-кво. Если в 1989-м, то тогда США сейчас — гегемон-ревизионист. А если в 1991-м, ревизионистом является Россия.
Этим фундаментальным разногласием обусловлена политика сторон по Украине и Сирии. Россия полагает, что она лишь отвечает на угрозы ее безопасности и национальным интересам, которые несет недальновидная внешняя политика Америки. Так, на Украине Москва защищает жизненно важную сферу влияния от вторжения Запада. В Сирии препятствует дальнейшей разрушительной «смене режимов» и противостоит реальной террористической угрозе со стороны «Исламского государства» (ИГ, запрещена в России), защищая легитимное сирийское правительство. В Вашингтоне поведение Москвы воспринимают иначе. По мнению США, как раз российская политика ведет к дестабилизации. Действия Москвы на Украине (особенно аннексия Крыма) рассматриваются как серьезный вызов международному порядку и одному из незыблемых правил — недопустимости одностороннего изменения границ. Точно так же поддержка Россией Башара Асада воспринимается как препятствие в борьбе с ИГ и фактор, усугубляющий кризис с беженцами.
В результате многие в Белом доме считают путинскую Россию ревизионистской державой, бросающей вызов глобальному доминированию США. В Вашингтоне по-прежнему звучат голоса, призывающие договариваться с Москвой, чтобы избежать новой холодной войны. Но структурные, внутриполитические и идейные факторы обрекают любые подобные договоренности на провал. Дебаты в американских политических кругах сосредоточены на том, как скорректировать поведение России или, если это не удастся, как ее изолировать и сдерживать недемократический режим.
Отношения между государствами в значительной степени определяются такими структурными факторами, как баланс сил и возможностей. После холодной войны американские наблюдатели воспринимали Россию как угасающую державу, теряющую глобальное и региональное превосходство в силу неспособности адаптироваться к новому глобализированному миру, где экономические и технологические преимущества важнее военной мощи. Соответственно, президент Обама пренебрежительно отнес Россию к «региональным державам» и усомнился в ее способности влиять на международную ситуацию, а сенатор Маккейн назвал Россию «бензоколонкой, пытающейся выдать себя за страну».
Однополярная международная структура, установленная в 1991-м, и ослабление России в ее рамках позволили проигнорировать возражения против действий, угрожающих, по мнению Москвы, ее ключевым интересам (размещение баллистических ракет в Центральной Европе и расширение НАТО). Чтобы ее воспринимали всерьез и предоставили место за столом переговоров, заработанное еще в 1989-м, Россия должна продемонстрировать, что пренебрежение ее интересами дорого обходится. Поэтому следует обострять конфликты и балансировать на грани допустимого, чтобы показать: игнорирование России в вопросах международной безопасности и порядка навредит Америке и ее союзникам.
Благодаря такой стратегии страна может оказаться в центре всеобщего внимания, но это вряд ли поможет, если конечная цель — добиться признания в качестве договороспособного партнера. Эскалация и дестабилизация ситуации на Украине, в Сирии и других местах способны привлечь внимание к опасениям Москвы и сделать ее позицию более значимой в отдельных вопросах. Но одновременно это сделает Кремль менее надежным партнером на переговорах в будущем. Не только президент Обама, но и любой другой американский лидер не захочет вознаграждать Россию за «плохое поведение», поскольку это спровоцирует ее дальнейшую агрессию, а другие страны (Китай, что особенно опасно) начнут испытывать решимость США.
Политолог Роберт Гилпин давно отметил, что реальной валютой в международных отношениях служат престиж и статус (а не сила, как утверждают неореалисты). Если статус и престиж страны признаны другими, она может добиваться своих целей, не прибегая к грубой силе. Вашингтон не желает открывать дискуссию по вопросам миропорядка, поскольку это придаст России больший статус и престиж, чем она заслуживает с учетом ее нынешних возможностей. США воспринимают Россию как съеживающуюся державу, поэтому предпочитают отодвигать любую конфронтацию на отдаленное будущее, когда она станет еще слабее.
Если структурные факторы мешают США признать опасения России и выработать компромисс, позволяющий избежать конфронтации, то благодаря внутриполитическим факторам и демократы, и республиканцы занимают «ястребиную» позицию, но в неодинаковой степени поддерживают вмешательство в значимые для Москвы сферы. Президентский цикл дал возможность кандидатам от обеих партий продемонстрировать «жесткость» в вопросах безопасности. Республиканцы используют Россию и ее агрессивное поведение для нападок на Обаму. Их кандидаты утверждают, что президент был с самого начала слишком мягок с Россией. Они критикуют администрацию за попытки «перезапустить» отношения с Москвой после войны с Грузией в 2008-м, приравнивая эти действия к умиротворению, которое придало уверенности Путину и позволило перейти к более агрессивным действиям.
Большинство республиканских кандидатов, за исключением Дональда Трампа, выступают за более жесткое противодействие российской «агрессии», включая поставки летального вооружения на Украину, размещение ракет-перехватчиков и радаров в Польше и Чехии, введение бесполетной зоны в Сирии. По словам Марко Рубио (которого многие эксперты считают ставленником республиканского истеблишмента), «[Путин] должен понять, что вторжение в соседние государства, поддержка кровавых диктаторов вроде Асада, нарушение воздушного пространства и угрозы другим странам обходятся очень дорого».
Кандидаты от Демократической партии также склонны дистанцироваться от внешней политики Обамы. Несмотря на заметные успехи, включая снятие санкций с Кубы, соглашение по ядерной программе Ирана и Транстихоокеанское партнерство, сохраняющиеся проблемы на Ближнем Востоке, которые Обама обещал решить, вызывают недовольство у большей части американского электората. Все более авторитарная модель управления Россией дает кандидатам-демократам возможность апеллировать к либеральной части своих сторонников по таким вопросам, как демократизация и права ЛГБТ-сообщества. Как и их коллеги-республиканцы, демократы демонстрируют «ястребиную» позицию — даже такой «голубь», как Берни Сандерс, поддерживает идеи «противодействия Путину» и изоляции российского руководства.
В бытность госсекретарем Хиллари Клинтон была одним из архитекторов «перезагрузки». Сейчас она занимает жесткую позицию, чтобы дистанцироваться от того курса и избежать критики. Защищая «перезагрузку» как разумную политику, давшую результаты (новый договор по СНВ, сотрудничество по Афганистану и Ираку), Клинтон пытается возложить вину за последовавшее ухудшение отношений на растущий авторитаризм в России и потребность Путина отвлечь внимание от внутренних проблем агрессивной, антиамериканской внешней политикой. По словам Клинтон, цель Путина – «блокировать, подрывать американскую власть и противодействовать ей везде и всегда».
Таким образом, политический климат в США вряд ли будет способствовать сближению двух стран или хотя бы ослаблению напряженности, по крайней мере, пока не завершится избирательный цикл и новая администрация не въедет в Белый дом. Но внутриполитические факторы и в дальнейшем будут препятствовать развитию сотрудничества. У России в Вашингтоне очень мало друзей и много врагов. За последние десятилетия сформировалось влиятельное антироссийское лобби. Оно включает старые организации этнических групп, традиционно испытывающих неприязнь к России (поляки, прибалты, украинцы), представителей постсоветских государств, которые стремятся дистанцироваться от Москвы за счет интеграции с Западом (в частности Грузии и Украины), неоконсервативные аналитические центры (например, Heritage Foundation и American Enterprise Institute), считающие путинскую Россию угрозой американской гегемонии, «либеральных ястребов» и сторонников распространения демократии. По мнению политолога Андрея Цыганкова, лобби пропагандирует искаженное представление о современной России, рисуя ее империалистической реваншистской державой, взгляды которой противоречат принципам и ценностям Запада.
Это лобби — не единственное, что влияет на курс в отношении России. Однако приверженцам подобных взглядов удалось сформировать общий дискурс так, что это не способствует компромиссам или пониманию мотивов и интересов Москвы. Россия не смогла завести собственных лоббистов в среде американского капитала, как это удалось Израилю, Японии и даже Польше, поэтому никто не продвигает ее интересы и не доводит ее точку зрения до вашингтонского истеблишмента. «Имиджевую проблему» России нельзя решить только за счет привлечения самых влиятельных лоббистов и наиболее эффективных PR-стратегий. Реальная проблема гораздо глубже: постсоветская Россия не обладает привлекательностью и «мягкой силой», способными победить устоявшиеся стереотипы об авторитарном и отсталом российском обществе.
Американский истеблишмент в основном един во мнении по поводу угрозы, исходящей от России, однако есть разные точки зрения на то, как на нее реагировать. «Ястребы» из обеих партий выступают за более решительный ответ на «агрессию». До сих пор Обама сопротивлялся призывам к эскалации американского участия в конфликтах на Украине и в Сирии, но даже внутри администрации возникли разногласия. Эвелин Фаркас, ведущий специалист Пентагона по России и Украине, ушла в отставку из-за нежелания президента переходить к прямой конфронтации с Москвой. Позже в колонке в журнале Politico она предупредила: «Вызов со стороны России международной системе, демократии и рыночному капитализму настолько фундаментален, что мы просто не можем позволить Кремлю добиться успеха в Сирии или где-либо еще». Поэтому будущая администрация окажется под мощным внутриполитическим давлением обеих партий — проводить более жесткую политику в отношении Москвы.
Мировоззренческие различия также не способствуют ослаблению напряженности. Чтобы Россия получила то, что хочет, США пришлось бы признать легитимность ее желания сохранить сферу интересов на постсоветском пространстве. Для большей части американского истеблишмента разговоры о «сфере влияния» противоречат праву наций и государств выбирать собственную внешнюю политику и являются отражением анахроничного понимания международных отношений в духе Realpolitik XIX века. Разумеется, известные американские реалисты — Генри Киссинджер, Джон Миршаймер, Стивен Уолт — призывали США уважать право России на сферу влияния в сопредельном регионе. Но они в меньшинстве, а их мнение вызывает жесткую критику или игнорируется.
Американская элита и общество никогда не могли спокойно воспринимать подходы к международной политике с позиций Realpolitik и баланса сил. С первых дней «отцы-основатели» крайне подозрительно относились к европейской политике, основанной на этих постулатах, считали ее аморальной и недемократичной. Находясь вдали от соперничества и конфликтов, бушевавших в Европе, США стали мировой державой, практически не пострадав от вторжений и разрушительных войн. Не было необходимости применять реалистские модели, поэтому укоренился более идеалистический подход к международным отношениям. Как отмечает Миршаймер, «реализм противоречит взглядам американцев на самих себя и мир в целом. В частности, реализм не согласуется с глубоко укоренившимся в американском обществе оптимизмом и морализмом».
Конечно, либеральный идеализм — лишь одно из направлений в американской внешней политике, которому приходилось бороться с изоляционистским и имперским течениями (то есть доктриной предназначения) и даже переживать подъемы реализма (особенно в период внешней политики Никсона — Киссинджера). Но после холодной войны во внешней политике безраздельно властвовал либеральный идеализм. «Победа» Америки в этом противостоянии и последующее доминирование в международной системе закрепили идеалистический подход и обусловили самоуверенные представления об американской исключительности, игнорирующие многочисленные случаи, когда США беззастенчиво использовали Realpolitik. Американская элита считает, что Соединенные Штаты возглавляют уникальный международный порядок, основанный на универсальных либеральных принципах и служащий интересам всего человечества. Признание права России на «сферу влияния» поставит под угрозу не только американскую гегемонию, но и будущее фундаментально справедливого мирового порядка.
Вера в либеральный интернационализм часто сочетается с абсолютизацией либеральной демократии как самой эффективной и справедливой формы государственного устройства. Демократический строй не только отвечает интересам населения любой страны, но и способствует международному миру и стабильности, поскольку демократии не воюют друг с другом, в то время как автократии склонны к агрессии и воинственности. Попытки наладить отношения с Москвой многие в Вашингтоне воспринимают как тщетные усилия по умиротворению, которые вызовут новую агрессию авторитарного режима Путина, нуждающегося в воинственной и националистической внешней политике, чтобы компенсировать недостаток легитимности внутри страны и неудачи за ее пределами.
* * *
Какие из этого следуют выводы? Если рассматривать структурные факторы, то США не хотят ни налаживать отношения, ни вступать в прямую конфронтацию с угасающей, по их мнению, державой, предпочитая отложить вопрос на будущее, когда российские возможности еще сократятся. Это означает игнорирование призывов Кремля создать новую архитектуру безопасности в Европе. Одновременно предпринимаются шаги по укреплению НАТО и ее оборонительных возможностей в Прибалтике, Польше и Восточной Европе в целом, чтобы удержать Москву от авантюрного поведения, которое имело бы целью заставить Вашингтон начать переговоры по этим вопросам. США, впрочем, вряд ли предпримут действия (включая предоставление Украине летального оружия или введение бесполетной зоны в Сирии), которые спровоцируют прямую конфронтацию с Москвой. Оптимальная стратегия Штатов на Украине и в Сирии — использовать кризисы, чтобы ускорить ослабление России, заставив ее увязнуть в конфликтах.
Внутриполитические и идеологические факторы серьезно затрудняют достижение какого-либо комплексного соглашения США с Россией, по крайней мере пока в Москве нынешняя власть. Учитывая накаленность политической атмосферы, малейший намек на признание обоснованности действий России на Украине и в Сирии вызовет массовое осуждение как попытка умиротворения. Даже текущая стратегия администрации Обамы — тянуть время и позволить России «истощать свои ресурсы» — кажущаяся наиболее разумной с точки зрения структурных факторов (как отмечалось выше), подверглась жесткой критике республиканской оппозиции и «либеральных ястребов». До сих пор Обаме удавалось не отступать от своей позиции, и будущий президент, вероятно, станет придерживаться той же сдержанности, после того как спадет накал предвыборной риторики и придется заняться принятием конкретных решений. Тем не менее, влиятельное антироссийское лобби продолжит давить и на будущего президента, требуя адекватного ответа на «российскую угрозу». Кроме того, значительная часть американской элиты сегодня полагает, что Россия прекратит ставить под сомнение доминирование США и начнет интегрироваться в западный либеральный порядок только в случае демократической смены режима. Элита не прекратит нажим на администрацию, настаивая на критике Москвы за нарушение демократии и прав человека, и не поддержит линию сотрудничества или конструктивных совместных действий, если это будет способствовать укреплению или легитимации российского руководства.
Для США ставки на Украине и в Сирии возросли из-за великодержавных вызовов России. Кремль не демонстрирует готовности к уступкам в вопросах престижа и статуса, а Путин может находиться у власти до 2024-го (или даже дольше), поэтому судьба отношений двух стран связана с борьбой за будущее международного порядка. Ситуация начинает напоминать холодную войну: Америка переходит к политике сдерживания, готовясь к длительному противостоянию. В этом случае вопрос будет стоять следующим образом: кто продержится дольше и продемонстрирует решимость, чтобы заставить другую сторону отступить? Если произойдет именно так, история действительно может повториться, и самые тяжелые последствия ощутят жители Украины и Сирии.