Евросоюз сформулировал пять принципов, на основе которых намерен строить отношения с Россией. Фактически ничего нового в них нет, эти принципы лишь фиксируют статус-кво. Но само появление данного перечня диалог Москвы и Брюсселя, что называется, не только не озонирует, но и окончательно загоняет в тупик. Почему это так, читайте в статье программного директора клуба «Валдай» Олега Барабанова.
14 марта министры иностранных дел Европейского союза сформулировали пять принципов, на которых ЕС намерен строить свои отношения с Россией. Это полное выполнение Минских соглашений как основа для изменения текущей политики ЕС к России; приоритет политики ЕС в отношении других постсоветских стран применительно к его стратегии по России (это относится как к странам Восточного партнерства, так и к государствам Центральной Азии); усиление устойчивости и несвязанности ЕС в контактах с Россией (в сфере энергетической безопасности в отношении снижения зависимости ЕС от российских поставок нефти и газа, в области стратегических коммуникаций и других); согласие на взаимодействие с Россией на избирательной основе в тех вопросах, где имеется объективный интерес со стороны ЕС; усиление поддержки российского гражданского общества.
Принятие этих принципов подается как новая солидная и долгосрочная база для выстраивания всей политики Евросоюза в отношении России. С одной стороны, она показывает приверженность ЕС нормативному подходу к политическим решениям. В этом контексте решение министров вполне отвечает закрепленной в Лиссабонском договоре ценностно-ориентированной политике как основе для абсолютно всех действий ЕС во внешней политике. С другой стороны — практическая реализация этих пяти принципов, выработка своего рода дорожной карты по их имплементации может оказаться для ЕС, с нашей точки зрения, достаточно трудным делом. Заметим, что так происходит практически всегда, когда жесткий нормативный подход сталкивается с реалиями текущей политики.
Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что ни один из этих принципов не является чем-то новым. Все они так или иначе уже реализовывались Европейским союзом по отношению к России. Полное выполнение Минских соглашений практически постоянно подается ЕС как непременное условие для снятия санкций (или части их) с России. Понятно, что без снятия санкций не может быть и серьезного изменения настроя ЕС по отношению к России, о чем говорится в первом принципе. Таким образом, здесь нет ничего нового.
Второй принцип, выбор в пользу стран Восточного партнерства в пику Москве, также вполне осознанно и последовательно реализуется Европейским союзом начиная еще с 2008-го, после грузино-осетинского конфликта. Этот курс, заметим, и стал одной из основополагающих причин в эскалации выбора между проеэсовским и пророссийским векторами развития на Украине, что привело к нынешнему украинскому кризису. То есть этот принцип ЕС также отражает уже сформировавшуюся стратегию.
Третий принцип в своем ключевом аспекте энергетической безопасности также представляет собой закрепление существующей уже, пожалуй, целое десятилетие политики Евросоюза. Ее реализация началась с момента принятия так называемого Третьего энергетического пакета и курса ЕС на противодействие строительству новых газопроводов из России на Запад — сначала Северного потока, а затем Южного потока.
Четвертый принцип — избирательное сотрудничество — представляет собой лишь необходимое отступление от жесткости нормативных рамок: когда, мол, это нам нужно, мы готовы закрыть глаза на установленные нами же самими ценностные и нормативные ограничители. Такой подход тоже не нов, он вполне успешно применялся Евросоюзом в прошлом году, когда невыполнение Минских соглашений не мешало ЕС искать сотрудничества с Россией, например, по иранской ядерной проблеме.
И наконец, пятый принцип — акцент на поддержку гражданского общества в пику межгосударственному сотрудничеству — также ни для кого не был секретом и раньше. Этот курс ЕС стал проводить еще с 1990-х годов, в период действия программ TACIS и TEMPUS.
Тем самым закрепление нынешних пяти принципов представляет собой лишь фиксацию статус-кво в подходе ЕС к России. Этот статус-кво начал формироваться еще в период 2004-2008 годов и окончательно приобрел свои нынешние черты после начала украинского кризиса. Поэтому основное значение принятого решения министров иностранных дел ЕС состоит не в самом факте фиксации каких-то новых принципов, а в вопросе о том, что значит их нормативное закрепление для будущего отношений России и ЕС в среднесрочной, а может, и долгосрочной перспективе.
В первые месяцы после эскалации украинского кризиса со стороны руководства ЕС прозвучали заявления о том, что отношения с Россией не будут развиваться по принципу «business as usual» (ведение дел в привычном режиме — прим. «Ленты.ру»). Прошедшие два года показали, что, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что такой подход, как это ни парадоксально, оказался достаточно удобным для очень многих политиков как в Европе, так и в России. Прежде всего потому, что итог предыдущего периода отношений, когда, казалось бы, действовал принцип «business as usual», оказался достаточно скромным и очень противоречивым.
Выдвинутая ранее стратегия на создание четырех общих пространств между ЕС и Россией (в сфере экономики; внешней безопасности; полиции и внутренней безопасности; образования и культуры) практически не была выполнена. За исключением лишь нескольких примеров действительно успешных проектов в сфере высшего образования, все основные цели общих пространств оказались лишь пустыми декларациями. Наиболее показательным маркером для российского общественного мнения здесь стало ничем не скрываемое нежелание Евросоюза конструктивно подойти к вопросу о введении безвизового режима с Россией. А без свободы передвижения, очевидно, невозможно существование и каких-либо общих пространств.
Более того, сложившийся процедурный формат в работе по принципу «business as usual» также оказался неэффективным. Принятое решение о проведении регулярных, два раза в год, саммитов Россия — ЕС, казалось бы, предоставляло хорошую возможность для постепенного и неуклонного принятия все более амбициозных решений по построению общих пространств, а также для постоянного контроля над ходом выполнения ранее принятых решений.
Но от саммита к саммиту в России стало усиливаться впечатление, что руководство ЕС не воспринимает эти встречи как значимый ресурс для диалога, а проводит их лишь для проформы. Это проявлялось как в нежелании серьезно обсуждать пути урегулирования сложных проблем, так и в том, что принятые ранее решения затем достаточно часто повисали в воздухе и не реализовывались на практике. То же самое происходило и на более низком уровне — в институционализированных секторальных диалогах между различными министерствами России и соответствующими генеральными директоратами ЕС. Поэтому, к большому сожалению, формат «business as usual» оказался неэффективным и привел лишь к росту в России подозрений насчет того, что ЕС, говоря о партнерстве с ней, лицемерит.
Поэтому отказ ЕС от принципа «business as usual» в начале 2014-го у многих в России, несмотря на всю остроту украинского кризиса, вызвал вздох облегчения. Отход от него позволил отказаться от надоевшей и не приносящей реальных результатов игры в процедурные и нормативные симулякры. А что же взамен? Взамен стороны получили состояние конфликтности в отношениях, которое позволило им моментально вернуться к еще не до конца забытым практикам временам холодной войны — и делать это уже вполне искренне, без лицемерия. Тем самым принцип «business as usual» очень быстро и естественно сменился принципом «hostility as usual» (враждебность как норма — прим. «Ленты.ру»), который и стал превалирующим в отношениях ЕС и России.
Результаты действия этого нового принципа стали для всех вполне очевидны за прошедшие два года. Он привел не только к прекращению политического и секторального диалога, волне экономических санкций и контрсанкций, но и к масштабной взаимной демонизации в средствах массовой информации, общественном мнении и даже в дипломатических заявлениях.
Со стороны российского общественного мнения это сопровождалось растущим осознанием все большей зависимости Евросоюза от США (причем не только по Украине, но и по более широкому спектру вопросов, в том числе в экономике и торговле), очевидной недемократичности принимаемых в Брюсселе решений по Греции, гипертрофированном лидерстве Германии внутри ЕС и в демонизации тех стран-членов ЕС и их лидеров, которые выступали против курса «hostility as usual» (примеры в Венгрии, Чехии, Словакии, Италии, Греции хорошо известны). Обычным стало навешивание ярлыка «фашисты» на несогласных с данным курсом (примеры во Франции и других странах).
Понятно, что эта ситуация месяц за месяцем вызывала все большее недовольство во многих странах ЕС. Это проявлялось как в призывах придерживаться подхода на постепенное снятие санкций по мере постепенного выполнения Минских соглашений и деэскалации конфликта на Востоке Украины, так и в более общем подходе не делать отношения ЕС и России заложниками украинского кризиса. Именно на этом пути виделся трудный, но вполне реалистичный путь к восстановлению диалога и достижению посредством его всех тех целей ЕС, которые были им поставлены в Украинском вопросе.
Но принятие пяти принципов поставило вполне очевидный и, скорее всего, непреодолимый барьер на пути выхода из этого тупика. Тем самым ЕС нормативно закрепил курс на продолжение линии «hostility as usual». И это не только подрывает основы европейской безопасности и стабильности на длительную перспективу, но и значительно усиливает позиции тех кругов в России, которые заявляют, что нам никакой диалог с Евросоюзом и не нужен, что от него только вред для национальных интересов России. В итоге пять принципов ЕС, как это ни парадоксально для их авторов, сыграют на руку прежде всего отечественным еврофобам.