Рвануло 11 марта. За последние полгода это уже вторая трагедия на предприятии — причем в одном и том же цеху номер пять. Корреспондент «Ленты.ру» провел дни траура рядом с рабочими Тамбовского порохового завода и попытался разобраться в причинах столь частых аварий.
Алексей Левашов, усреднитель Тамбовского порохового завода, умер в половине девятого утра на Прощеное воскресенье. «Слишком большой процент ожогов, к сожалению, несовместимый с жизнью, — объясняет Наталья Грачева, заведующая анестезиологией и реанимацией 2-й городской больницы имени святителя Луки, что в Тамбове. — Не только площадь поражения огромная, но и глубина».
Усреднитель Левашов стал четвертым погибшим после того, как 11 марта на заводе в Котовске — городе-спутнике Тамбова — произошло, по официальному сообщению, «возгорание готовой продукции с последующим разрушением строительных конструкций здания». Назвать это взрывом пороха, как объясняют работники, не позволяют технический регламент и соображения секретности — взятые как догма и как руководство к любому действию. Тем более 30 сентября на территории того же пятого цеха тоже рвануло. Тогда погибли двое. А сейчас уже четверо.
Воскресенье, одиннадцать утра. Накануне в Котовске были отменены масленичные гулянья, а на ближайший понедельник объявлен траур. К заводоуправлению идут жители Котовска с цветами. Никакой политики: либо несколько гвоздик, либо охапка роз — в зависимости от благосостояния. Первых, понятно, много больше. Спрашивать, кто с завода, смысла нет. Все…
Котовску — в том или ином виде — 100 лет. Выстроен рядом с пороховым производством, которое в советское время из соображений секретности называлось Котовским заводом пластмасс. Маскировка была полной: именно здесь, на пороховом, помимо основной продукции, делали и делают неваляшку. Ту самую, пузатую, — символ советского детства.
«Раньше на пороховом работали 12 тысяч человек, сейчас — две, — объясняет глава администрации Котовска Алексей Плахотников. — Это треть работающих — классический моногород. А из 12 тысяч местных пенсионеров оттуда семь с половиной тысяч».
Проходная закрылась от горожан изнутри. Можно понять: режимный объект. Снаружи, однако, — ни фото погибших, ни стола для цветов, ни хотя бы специального человека, встречающего пришедших. Цветы вставляют в решетки на окнах проходной. По всему фасаду. Некоторые принесли свечи. Их прилаживают тут же, в бетонные клумбы, заполненные песком. «Погасла? Все равно, хоть пять секунд горела — достаточно», — отходит от проходной женщина.
Из разговора с мужчинами, стоящими у стены из цветов, становится понятно, что задача взорвавшегося участка — размешать порох, новый или старый, и по-новому упаковать. «Тарас», он же аппарат Тарасова — приспособление, с помощью которого происходит «мешка», то есть смешение порохов. «Наклон» — еще одно приспособление, но уже для просеивания и отделения примесей. То есть для того самого усреднения, чем заняты многочисленные усреднители.
«Тарасу» и «наклону», по коллективным подсчетам, едва ли не столько же, сколько и заводу, то есть ближе к веку. Труд на «мешке», таким образом, в основном ручной. Механизированная установка приказала долго жить несколько лет назад — из-за очередного ЧП. Стало быть, основное дело — перетаскивание мешков с порохами 30-40 раз за смену. Обычно такой мешок весит семь с половиной килограммов. Но, по отзывам работниц (коллектив в основном женский), встречаются и 15-килограммовые. Их, разумеется, берут на себя мужчины — если они в смене есть.
«Технику безопасности соблюдали все как боже упаси, — говорит Галина Соколова, 18 лет проработавшая на Тамбовском пороховом мастером и начальником участка. — По счастливой случайности моя дочь не вышла в этот день на работу: она на больничном, ей продлили. А работала она в этой же самой смене на этом же самом участке».
Дочь Галины Ирина Самойлова — на пороховом с прошлого ноября, усреднителем. То, что она рассказывает матери о нынешних условиях труда, Соколова определяет словом «жуть».
«Первое — квалификация. Даже в самые напряженные годы, когда план был по 500-600 тонн продукции в месяц и работали все здания, а их там десятки, — все мастера были пороховиками, — рассказывает Галина. — А сейчас мастера-пороховика едва найдешь, их мало. Среди мастеров — кто угодно: люди без образования, педагоги. Какой с них спрос? Другой вопрос — почему на завод везут на рассыпку старые пороха? Ведь срок службы пороха 50 лет, потом начинается саморазложение, это большой риск… И третий — как на взорвавшемся участке и вокруг него скопилось 11 тонн пороха? Две-три тонны норма, пять-семь — уже очень опасно, а столько — ну невозможно совсем».
Впрочем, одергивает себя Галина, раскрывать все ни к чему. Секретность не при делах, все гораздо серьезнее. «Если бы что-то случилось с моей дочкой… Я знаю многое, и я бы разнесла весь завод, — говорит Соколова. — Дошла бы до самого верха и разнесла». Единственное, о чем просит пенсионерка с порохового — не верить возможным рассуждениям о человеческом факторе, то есть о преступной халатности кого-либо из пострадавших: «Ведь это смена дочки, я их всех знаю — непьющие и некурящие. Если начнут говорить на них — это поклеп и прикрытие собственных грехов».
Потерю 11 тонн продукции подтвердил и первый замгендиректора завода Виктор Васяткин, отвечающий за производство. Правда, вся эта масса не взорвалась, а выгорела — вентиляция и складирование правильные, спасибо и на этом. Заявления Галины Соколовой и других заводских активистов, нынешних и бывших, заводоуправление считает слишком эмоциональными.
«Все проблемы, которые озвучила Галина Леонидовна, имеют под собой основания, — признает Васяткин перед несколькими десятками горожан, собравшихся на очередную встречу с властями — городскими, губернскими, заводскими. — Но там 80 процентов эмоций». «Какие эмоции? — не выдерживает Екатерина Логинова, отработавшая на пороховом восемь лет. — В 2013 году, когда тоже было ЧП, мы бегали за пожарными рукавами в другой цех. А что сейчас, многое изменилось?»
По словам заместителя начальника пожарно-спасательной части №9 Ивана Пирогова, изменилось на самом деле многое. В частности, теперь рабочие в чрезвычайных ситуациях пожарным не помогают вообще. «Я понимаю, после взрыва балки перекрытий на деревья намотались, молодые рабочие в шоке, — описывает нынешнюю катастрофу капитан Пирогов. — Но я не мог найти ни мастера, ни кого-либо еще ответственного за помощь пострадавшим. Четверых грузил на носилки сам, а люди просто стояли рядом и смотрели. Там, за стеной горящего здания, была продукция — прямо в погребках. Очень опасно. А люди не знают, кого слушать, — ничего не делают, просто смотрят. Говорю одному “бери носилки” — стоит. Тем временем пострадавший в состоянии шока убегает от нас в душевые. А там огонь. Хоть бы к полу прижался: полтора метра от пола — разница до тысячи градусов».
Четвертый этаж мэрии, зал совещаний, оперативка. Чиновники, закрепленные за каждой семьей, докладывают о ситуации.
«У Судакова, ученика усреднителя, остались мама и отчим, у них пятеро детей, наш погибший — старший из них. Жена беременная, пятый месяц. Вчера семья полностью занималась ритуальными услугами, сегодня пришли в администрацию узнавать о дальнейшей судьбе. Жене очень плохо, молодая девочка совсем, да еще в положении».
«Родственники усреднителя Серебряковой имеют желание встретиться с губернатором — чтобы, если можно, получить компенсацию не деньгами, а в виде квартиры. Хоронят сегодня в час после отпевания. Место просили не сообщать: не желают видеть много народа».
«Постоянно на связи с супругом усреднителя Марковой, Юрием Павловичем. Съездили к ним со службой психологов "Доверие". Их помощь оказалась очень кстати».
«Усреднитель Левашов, детей четверо — от двух браков, два и два. От второго брака один в первом классе, второму исполнился месяц. Педиатр накануне сообщил нам, что их матери нужен психолог. Она сначала отказалась. Потом позвонила через час после сообщения о смерти, психолог к ним выехал».
«Панина, контролер ОТК. Слава богу, жива. Просьба сестры — задействовать врачей из Москвы».
Просьбу готовы выполнить в любой момент. Два вертолета МЧС, если потребуется, отправят обгоревших рабочих в Москву, в ожоговый центр: договоренность есть. Просто сразу два консилиума с участием тамбовских и столичных специалистов решили, что везти нельзя. Площадь ожогов у пострадавших — около 90 процентов, шансов и так крайне мало, а переезд, даже самый бережный, — верная смерть.
Трое из четверых тяжелых уже скончались. И все последние дни по всем коридорам, на улицах Котовска, в соцсетях — как пароль и отзыв: «Светлана Панина?» — «Слава богу». Стабильно тяжелое, обширные ожоги, минимальные шансы. Но жива.
«Вы извините, если я опоздаю, — просит Алексей Плахотников у собравшихся в актовом зале горадминистрации на следующий день. — Губернатор приехал, вы знаете. Еду с ним возлагать цветы к проходной. Там, кстати, уже все нормально, поставили портреты погибших. Потом у нас тут наверху совещание, но и перед ним, и после него Александр Валерьевич (Никитин, губернатор Тамбовской области — прим. «Ленты.ру») и ваш гендиректор Александр Иванович Козлов зайдут к вам. Сам их привезу».
«Козлова — в багажнике», — откликается зал с нескольких концов. Настроение не меняется и после появления обещанного руководства.
«Мы продукцию из сушки на себе вытаскиваем, транспорта нет. Это не нарушение?» — атакуют Александра Козлова слева.
«Нарушение. Вы этот вопрос ставили перед начальником цеха?» — спрашивает гендиректор.
«Перед вами ставили, в 2013 году», — отвечает работница.
«После этого ничего не изменилось, и вы молчали», — констатирует Козлов под общий гул.
«Господин Козлов, здесь присутствуют родственники Левашова и Серебряковой Лены, — встает по центру зала молодая женщина в черном. — Вы не хотите посмотреть им глаза и попросить прощения?»
«Я уже попросил прощения, — отвечает Козлов, почти сбиваясь на фальцет. — У всех».
«А я хочу, чтобы знали все, — продолжает женщина в черном. — Я соберу миллион подписей, буду жить в приемной президента. Но я добьюсь, господин Козлов, чтобы вы сели». Зал аплодирует, женщина уходит.
«Я приму соответствующее решение государственных структур таким, каким оно будет», — громко заявляет Козлов.
Вопросы продолжаются: «Александр Иванович, вот у нас в 760-м повсюду ящики с продукцией. Если вдруг опять, как сейчас, — нам куда бежать?» «Зарплату когда выплатят? Задержки неделями, на что нам жить?» «Почему снимают надбавки за вредность? В каждом доме химией пахнет, которой дышим». «За что погиб парень Судаков, за семь тысяч ученических? Нам даже на венок скинуться не из чего».
Встает губернатор Александр Никитин. «Комиссия даст свои беспристрастные оценки. Но свалить все на халатность людей — это не пройдет ни у кого, Александр Иванович, — обращается он к директору завода. — Все производства подобного уровня сопряжены с рисками. Будет суперновое оборудование — все равно риск. Но ваш завод построен при царе Горохе. И то, что мне там новую проходную показывают — "вот посмотрите, сколько мы вложили", — чушь собачья. Где зам по технике безопасности?! — срывается на крик губернатор. — Где охрана труда?! Что было сделано с момента последнего взрыва?! Можно ведь взять Козлова, и голову ему, извините, отвернуть. Я тоже на ситуацию с таким же накалом смотрю. Но дело не в этом, дело в том, как поменять эту ситуацию».
С закрытого совещания с силовиками и надзорными органами, где и говорили о том, как поменять ситуацию, глава области выходит куда более спокойным. Ситуация проясняется. Ростехнадзор сообщил о трех сотнях выявленных на заводе нарушений противопожарной безопасности. Совместными усилиями установили реальный уровень зарплат — средний заработок в 21 тысячу уступил место другим цифрам: от десяти до пятнадцати тысяч рублей, иногда премии. В ответ на вопрос Никитина, будут ли премии в феврале, руководство завода обещает уточнить, выполнен ли план — хотя кому знать об этом, как не менеджменту?
Ссылки на то, что заказчики из Минобороны должны заводу от 50 миллионов до 90 миллионов рублей, — как оправдание задержки зарплат не принимаются. Равно как и заявления о невозможности отщипнуть на безопасность что-нибудь от средств на капитальное строительство либо от полутора миллиардов рублей по контрактам на этот год.
Ближе к концу совещания выясняется, что страховка особо опасного предприятия истекла в конце февраля. И если бы не резервный фонд, о заводских выплатах семьям погибших можно было бы забыть. В довершение всего губернатору рассказывают о том, как тетка Алексея Левашова — Валентина Михалева, работающая там же, на пороховом — пыталась отпроситься на похороны племянника. Ее отпустили — на два дня. Но за свой счет...
«Либо я ставлю вопрос в Минпромторге — как вы знаете, завод подчиняется этому министерству, и я записался на прием к министру, — и Александра Ивановича Козлова увольняют. Либо Александр Иванович пишет заявление сам», — очень спокойно произносит Никитин после совещания, спускаясь в актовый зал, чтобы рассказать людям о результатах встречи.
После того как Никитин и прочие начальники покинули актовый зал, Александр Козлов попытался продолжить беседу. «Ну а теперь давайте мы с вами поговорим, дорогие друзья», — начал директор. Но почти все тут же встали и молча вышли.
Александр Козлов подал заявление на следующий день.
Часть 3 статьи 143 Уголовного кодекса РФ — «Нарушение правил охраны труда, повлекшее гибель работников». Две следственные бригады сейчас работают именно по этой статье. Такие же бригады по тому же составу работали и после сентябрьского взрыва на территории того же пятого цеха. Тогда уголовное дело было закрыто: обвинения в халатности пали на одного из погибших, у которого обнаружили сигареты.
В соцсетях ссылаются на выводы комиссии, расследовавшей сентябрьскую трагедию. Среди требований комиссии — «выполнение расчета загрузки здания сушки пороха в соответствии с существующими элементами конструкции этого здания». Проще говоря, речь об уменьшении взрывоопасного материала. Повышение контроля за работниками — чтобы исключить пронос и провоз сигарет, зажигалок и спиртного. А также дополнительная экспертиза цеха номер пять, завершить которую планировалось к весне 2016 года.
Сложно сказать, удалось ли выполнить какие-либо требования. Зато административное производство дошло до конца. В январе 2016 года было принято постановление Котовского городского суда. Предложение Ростехнадзора дисквалифицировать директора по итогам сентябрьской трагедии суд отклонил. Судьей Федоровым было выбрано максимальное наказание по части 1 статьи 9.1 КоАП РФ. Директор порохового завода Александр Козлов уплатил штраф 30 тысяч рублей. По 15 тысяч за каждого погибшего.
P.S. Известие о том, что Светлана Панина умерла, пришло утром 16 марта. Число жертв аварии на пороховом заводе возросло до пяти.