В Доме русского зарубежья им. Александра Солженицына доктор филологических наук, профессор, руководитель Школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ Елена Пенская прочитала лекцию о зарождении туризма. Она рассказала о загадочных рыбках, ради которых путешественники отправлялись в чужие края, а также объяснила, как римляне боролись с «усталостью от съеденного». «Лента.ру» записала основные тезисы ее выступления.
В какой момент турист становится путешественником? Какие бы разные имена ни назывались — Афанасий Никитин, Бартоломе де лас Касас или Редьярд Киплинг, — их всех объединяет одно: путешественникам приходилось искать и создавать новый язык для тех вещей и реалий, с которыми они сталкивались. Тот, кто описывает свои путешествия, всегда первопроходец и первооткрыватель. То же самое происходит и с современным путешественником, который, казалось бы, обречен из-за виртуальной обжитости культурного, географического и исторического пространств. Неизменным остается вопрос — зачем? Зачем видеть Париж или Рим? Какая разница между Москвой, Балтимором или Греноблем? Это рассуждения о «чужом» и «своем», о важном умении увидеть чужой мир заново, открыть его для себя.
После смерти англоязычного писателя и журналиста Шивы Найпола журнал The Spectator, для которого он писал, учредил премию его имени за лучший травелог (литературу о путешествиях). Найпол дал очень точное определение путешествия: «Путешествие — одна из предельных форм самоотрицания. Попытка уйти от того, что ты есть, усомниться в прописанных в тебе знании, понимании, образах, — в неизвестное. В неизвестное самообновление. Да, мы создаем свое путешествие, но в более прозаическом смысле мы потребители — цивилизаций, символов, смыслов и, перво-наперво, мириада свобод, без которых истинного путешествия быть не может».
Туризм, как мы понимаем его сегодня, впервые возник в Древнем Риме. Фундамент его был заложен за несколько столетий до того, в эпоху завоеваний Александра Македонского.
Для возникновения туризма были нужны некоторые обязательные предпосылки. Во-первых, это хотя бы один общий язык, на котором могут изъясняться люди из разных земель. Во-вторых — универсальная форма оплаты, то есть взаимно конвертируемые материальные ценности. В эпоху эллинизма впервые формируется lingua franca — общегреческий язык (koine), а серебряные греческие монеты превращаются в валюту, имеющую хождение во всех портах и большинстве городов от восточных границ Афганистана до западных ливийских оазисов.
Римская империя за два века экспансии (условно II-I века до нашей эры) расширила и углубила сферу универсализма. Завоевывая земли на западе и севере европейского континента, Рим делал латинский язык общеупотребительным во всем, что касалось государственного делопроизводства, торговли и искусств. Покорив эллинистические империи на востоке, Рим добавил латинский и koine как второй общий язык. Оба языка существовали на равных правах. Римские монеты находились в обращении одновременно с греческими. И те, и другие имели хождение на всех землях современной Западной и Центральной Европы, вплоть до Британских островов на западе и тевтонских городищ на севере.
Был необходим и третий универсальный фактор — единое для всех римское право, защищавшее чужестранца от произвола местных властей и капризов традиции. Судя по сохранившимся сведениям, римские легионы, префекты на местах, а также флот, патрулировавший главные водные пути, обеспечивали чрезвычайно высокий уровень безопасности.
Наконец, чтобы путешествовать, были необходимы дороги. Везде, где ступала нога римского легионера, строились дороги, и со временем сетью дорог была охвачена большая часть гигантской империи. С дорогами пришли новые транспортные средства.
Из других важнейших вех римского периода следует отметить возникновение историко-культурного туризма. Хотя титул «отца истории» принадлежит Геродоту, исторического сознания ни у древних греков, ни у египтян, ни у иудеев не было. Их восприятие прошлого было насквозь мифологическим, а в случае иудеев, видимо, теологическим. Что до римлян, ни мощь легионов, ни имперский покой и благоденствие, ни расцвет технологий, ни замечательная драматургия и театр не могли избавить дочернюю цивилизацию от комплекса культурной неполноценности по отношению к материнской греческой, — идеал всегда пребывал в прошлом, в Золотом Веке Афин.
Как французский язык для русских дворян, греческий язык считался в Риме подобающим философии, литературе, театру, диспутам и разговорам «об умном», поэтому только совершив паломничество в Грецию, образованный римлянин мог прильнуть к корням ушедшего величия своей культуры; только признание греческими философами римского любомудра обеспечивало его статусом в отечестве. Так сформировалось понятие «прошлого», которому суждено было сыграть критическую роль в развитии всех последующих западных цивилизаций и мирового туризма.
Во все времена к туризму людей побуждали потребности не столько культурные или духовные, сколько физиологические: поправить здоровье, попробовать чего-нибудь необычного. Эти физиологические реалии наша культура держит в темном чулане, куда сваливаются все «непристойные» особенности современной цивилизации.
Меж тем, судя по сохранившимся историческим сведениям, именно лечебные путешествия следует считать древнейшей формой мирового туризма. Греки с незапамятных времен путешествовали к храмам бога Асклепия для избавления от хворей. Но римляне, введя Асклепия в свой пантеон и построив много новых храмов богу-целителю на Апеннинском полуострове, сделали лечебный туризм массовым.
Теперь за помощью к Асклепию шли не только из греческих городов, но и из далеких апеннинских, иберийских краев, из Египта и Дакии, из Марселя и Антиохии. Особой популярностью пользовались три храма: на острове Кос (по преданию, здесь практиковал Гиппократ), древнейший храм бога-целителя в Эпидарусе и Пергамский храм (на малоазийском берегу Эгейского моря), где в середине II века нашей эры лечил великий медик Гален.
В наши дни древний Рим считался бы передовым городом: все виды транспорта были в нем вынесены за городскую черту. Там же находился «вокзал», где будущий турист выбирал удобный вид транспорта. Богатые нанимали паланкины; среднему классу доставалась простая колесница (birota); большие семьи и группы людей в складчину брали телегу (raeda). Путь по Via Domitiana до Неаполитанского залива занимал четыре дня, и хотя во многих местах планеты такая дорога и сейчас почиталась бы за инженерное чудо, отсутствие рессор болезненно отражалось на некоторых частях тела.
К вечеру бригадир носильщиков паланкина высматривал дорожный знак квадрата в квадрате — эквивалент сегодняшней роскошной гостиницы. Пассажиры birota и raeda прикидывали, найдутся ли свободные места под вывеской двух треугольников — так обозначалось каменное строение без удобств, но с очагом и обслугой, которая вносила багаж, готовила ужин, уводила лошадей на водопой. Наконец, треугольник над квадратом — это придорожная хибара с туалетом во дворе. Даже самый дешевый вариант четырехдневного пути влетал в приличную сумму — люди говорили, что уж лучше податься в гладиаторы, чем платить такие бешеные деньги. Впрочем, бедные могли утешаться мыслью, что клопы не признают имущественного ценза.
Ближе к Байе ветер начинал дурманить запахом моря. Путники забывали о расходах и с вожделением всматривались в мраморные виллы на склонах вдоль побережья. В городе останавливались все: курорт славился особыми устрицами.
После вилл и ресторанов на почетном третьем месте по популярности в Байе находились заведения, совмещавшие гостиничные услуги с игорными и — в весьма определенном смысле — публичными. В эти места устремлялась золотая молодежь. Люди постарше ехали к озеру, где с восходом луны открывались плавучие бордели, или на стадион — на гладиаторское побоище. Со времен Нерона в моду вошли поединки с участием девушек из хороших семей, и весь Рим съезжался болеть за своих.
Трудно сказать, почему желание отдохнуть разжигает в людях зверский аппетит, но факт остается фактом: шведский стол был непременным атрибутом всех древнеримских курортов. Пили немного, поскольку светская жизнь начиналась очень рано. Тогда же, во II веке нашей эры, сложился курьезный ритуал: отдыхающие ходили от виллы к вилле любоваться домашними рыбками.
Паломничество в Грецию даже очень богатым римлянам обходилось примерно в сумму годового дохода. Откуда пошли курорты? Неизвестно. Древнейшие тексты, как в римском случае, описывают уже устоявшуюся развитую структуру.
Генеалогически современные туристы восходят к средневековым паломникам. В замкнутом мире деревни, где все на виду, у средневекового человека, по точному выражению английского историка, «не было, кроме паломничества, законных причин покидать дом», а основания для странствия должны были быть серьезными, вескими для семьи, общины.
Простому человеку стоимость подобного предприятия была непосильна, и подготовка к странствию начиналась с поисков спонсора. Для ремесленника им могла стать гильдия; благочестивому прихожанину, болезни и несчастья которого требовали вмешательства Бога, помогала местная церковь. Нередко спонсором выступал деревенский богатей, нанимавший ходока, чтобы заручиться благословением святого или для приобретения особо ценной индульгенции, реликвии.
Шансов вернуться домой у паломника было, пожалуй, меньше, чем сгореть в пути от лихорадки, холеры и прочих несчетных болезней, пасть от стрелы или кистеня, утонуть в кораблекрушении, попасть в плен к пиратам, стать жертвой массы кормившихся с паломнических магистралей мошенников, воров и проституток. Короче, риск был слишком велик, чтобы человек мог поддаться импульсу просто увидеть мир. Кто вливался в паломнический поток, можно узнать по прекрасным рассказам Джеффри Чосера и балладам Франсуа Вийона. Самым безопасным и потому самым популярным у паломников был городок на северо-западной оконечности Испании Сантьяго де Компостелла, где по преданию покоятся останки Святого Иакова.
Существовали путеводители для паломников, один из них я держала в руках. Это уникальный пятитомный трактат XII века Liber Sancti Jacobi. Он обеспечивал паломника необходимыми сведениями — от списка постоялых дворов до рекомендуемых молитв и практических советов на каждый день.
В каждой стране имелись всем известные сборные пункты, откуда паломники направлялись к главному общеевропейскому центру — парижской церкви Святого Иакова (St. Jacques). Из Парижа выходили большими группами: чем многочисленней, тем безопасней. А в Испании, где хранилась самая главная святыня христианского мира, паломника ожидала царская встреча. От южных отрогов Пиренеев до Компостеллы дорога El Camino de Santiago обслуживалась специально построенными при монастырях постоялыми дворами, кухнями, прачками. Ограбить и даже просто обидеть паломника тут считалось преступлением.
Лингвистическим крестным отцом, подарившим нам целый ряд терминов, связанных с путешествиями, был Стендаль. Почти два века назад он наблюдал иностранцев в Италии, и именно он придумал это словцо — «туристы». Когда Стендаль подобрал его, он предполагал пародию на знатока, эстета, посвятившего жизнь служению прекрасному. Турист предпочитал «представление» о картине созерцанию ее, он сорил налево и направо невежественными мнениями и торопился увидеть все подряд без разбора.
Понятие пришлось как нельзя кстати. Через 50 лет, благодаря двум революциям в транспорте (пароходы, железные дорога), путешествовали уже не тысячи беспокойных или заскучавших отпрысков лучших семей, но десятки тысяч членов нового властного сословия, буржуазии. Осмеянные Марком Твеном и Уайльдом, английские, американские, французские пошехонцы сначала во всем подражали традициям аристократического Grand Tour (так с легкой руки англичан именовался обязательный для джентльмена набор заграничных впечатлений).
Следующий шлюз открывает прогрессивное социальное законодательство. Введение оплаченных отпусков и праздников сделало путешествие доступным для сотен тысяч людей. Так туризм превратился в индустрию.
Любая поездка может стать экскурсией или путешествием, с той же почвой под ногами, теми же звездами над головой. Ставки резко растут, когда речь заходит о туристическом бизнесе, и взлетают в стратосферу, если принять во внимание, что странствующий субъект (он же турист в одной ипостаси и путешественник в другой) сегодня представляет собой единственный гарант сохранности прошлого, будь то ацтекские храмы или «всечеловеческие холмы Тосканы». Обе ипостаси взаимосвязаны: путешественник совершает в новое место долгосрочный экономический и культурный вклад под процент, величина которого обеспечивается оборотом туристской наличности.