Российский оперный певец Дмитрий Хворостовский впервые даст концерт в Большом театре: 1 июня состоится благотворительный вечер «Дмитрий Хворостовский и друзья — детям» под патронатом уполномоченного при президенте России по правам ребенка Павла Астахова. Накануне концерта «Лента.ру» поговорила с певцом о Большом театре, «Доне Карлосе», современной опере и опыте борьбы с тяжелой болезнью.
«Лента.ру»: Концерт 1 июня уже третий в серии «Дмитрий Хворостовский и друзья — детям». Но это первый ваш большой концерт в Большом театре. С этой площадкой у вас раньше были сложные отношения.
Хворостовский: Совершенно правильно, первый. С Большим театром практически не было никаких отношений или, скорее, были очень простые — как день и ночь (смеется). Но они поменялись, и я с радостью могу сказать, что помимо этого концерта, в декабре я впервые приму участие в спектакле Большого театра. В «Дон Карлосе». Со мной будут петь мои любимые коллеги — Ильдар Абдразаков — Филиппа, Катерина Губанова — Эболи. О других исполнителях пока не знаю, это солисты Большого театра. «Дон Карлос» — одно из моих любимейших произведений, а Верди — один из любимейших композиторов, и я буду с радостью показывать то, чего я смог достичь.
Верди вы продолжаете петь и в Метрополитен-опере — читал, что в планах есть и «Отелло», и «Сила судьбы».
Да, все движется своим чередом. Я принимаю участие в текущих постановках Метрополитен-оперы, и мне хочется надеяться, что «Отелло» в конце концов я тоже смогу спеть. «Сила судьбы», насколько я знаю, отменяется, но предложат несколько других постановок. Планируется это очень задолго, за 4-5 лет, особенно в таких театрах. С одной стороны, это хорошо, это дает тебе определенную уверенность, с другой, неизвестно, что произойдет с тобой в следующем году. Но мобилизует.
Вы открывали нынешний сезон Метрополитен-оперы «Трубадуром» с участием Анны Нетребко. В трансляции было видно, какой бурный и восторженный прием вам оказали. Вы улыбнулись — и это была улыбка не по роли.
Не по роли. Как не улыбнуться, когда встречаешь любовь и обожание, и поддержку?
Бывает ли так, что у вас разногласия с постановщиком спектакля, и вы спорите?
Бывает. С кем не бывает?
А не приходилось уходить из проекта из-за творческих разногласий?
Я хотел уходить, уходил, но меня каким-то образом уговаривали. Так что я не уходил (смеется). Это всегда компромисс. Ничего не бывает необоюдным. Вообще, сценическая работа и театральная работа — это всегда нахождение какого-то общего уровня, компромисса, третьего пути, какого-то нового выхода из устоявшихся представлений исполнителей, режиссера, дирижера и так далее. И в этом суть сценической работы, так что разногласия абсолютно естественны. Чем ярче разгорается спор, тем бывает интереснее выход из него.
Есть ли у вас какие-то особо любимые дирижеры? Те, которым вы доверяете безусловно?
Конечно, есть. За свою жизнь мне посчастливилось работать практически со всеми великими дирижерами и музыкантами. И мне грех жаловаться. Таким безусловно является Валерий Гергиев, который для меня всегда был и остается даже не эталоном, а исключением, чудом. Как музыканту я даже не знаю, кому сравниться с Гергиевым. И мне посчастливилось на протяжении моей карьеры много раз встречаться с ним и работать над различными проектами — оперными и не оперными. Это удивительный человек.
Вы смотрели концерт в Пальмире?
Да. Буквально днем ранее мы с ним разговаривали, он был то ли в Воронеже, то ли еще где-то с концертами, куда звал и меня. Говорит: «Давай приезжай, сделаем такой концерт сюрпризный, без репетиции». И вдруг он в Пальмире на следующий день. Я был крайне удивлен, потому что в нашем разговоре это абсолютно не упоминалось. Удивительный прыжок для такого громаднейшего коллектива. И это был очень знаковый концерт в намоленном историческом месте, и конечно, он привлек внимание всего мира.
Оперные произведения ХХ века — вы не поете их?
Нет. Опера — это все-таки жанр музейный, как говорил Андрон Кончаловский. И я вынужден с ним согласиться. Конечно, оперный театр видоизменяется и может быть различным, но основные имена оперной музыки остаются прежними, за очень редкими исключениями музыки модерн.
Я считаю, что как жанр опера несколько изживает себя в новых проявлениях, становится более синтезированной с другими жанрами: музыкального театра, музыкальной комедии, популярного жанра и так далее. Мне кажется, это абсолютно естественно. Но классическая опера, которую мы любим и уважаем, — прежняя.
У вас был совместный проект с композитором Игорем Крутым. Слушаете ли вы что-нибудь из поп- и рок-музыки? Как вы к этой области музыки относитесь?
Очень хорошо и позитивно. Естественно, я это слушаю, и не могу не слушать, поскольку это внедрено в жизнь каждого человека. Конечно, я в курсе.
Правда, что ваш сын играет на гитаре в рок-группе?
Да, он сейчас еще и учится на композиторском отделении. Из физики и математики он переметнулся в музыкантскую сферу. Сейчас он на первом курсе, переходит на второй. Дай Бог ему удачи.
Что вы можете сказать о том, как вас изменил опыт болезни и борьбы с ней? (Летом 2014 года у артиста обнаружили опухоль мозга. Осенью 2015-го Хворостовский возобновил прерванную концертную деятельность — прим. «Ленты.ру»)..
Я к этому отношусь как чему-то вполне естественному и не считаю болезнь каким-то наказанием. Я считаю, что это испытание, которое, как и все в нашей жизни, дается тебе… я не знаю, для чего это дается, но в каком-то роде это закаляет и делает нас сильнее и лучше. Тем более если ты побеждаешь свою болезнь. Это дает силы, надежду и энергию. В том числе и творческую энергию. Так что это непростой и длительный процесс. Описать его очень трудно. Но когда наблюдается позитивное движение, это тебя и обогащает в какой-то мере, окрыляет, но ты и теряешь очень много: здоровье, силы, годы. Очень важно быть подготовленным к этому барьеру в жизни. Морально ты должен быть готов. Хотя готовым ко всему быть, конечно, невозможно: «если бы знать, где упадешь, соломку постелил». Я не могу об этом говорить с легкостью и всуе, но мне радостно, что пока, в данный момент, я могу побеждать свою болезнь.