Нужно ли России постоянно выбирать между Европой и Азией? Какую роль наша страна будет играть на международной арене в XXI веке? Об этом размышляли доктор исторических наук, профессор МГУ Андрей Андреев, директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин и доктор экономических наук, профессор МГИМО Георгий Толорая в ходе вебинара «Запад и Восток: почему Россия все время делает выбор?», организованного журналом «Россия в глобальной политике» совместно с Советом по внешней и оборонной политике (СВОП) и факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. Модерировал дискуссию главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель президиума СВОП Федор Лукьянов. «Лента.ру» записала основные тезисы выступлений экспертов.
Дмитрий Тренин: Проблема вечного выбора между Востоком и Западом кроется в нас самих, поскольку мы сейчас пытаемся найти равновесное положение в мире. В XX веке наша страна обладала статусом сверхдержавы и претензией на мировое лидерство, а после краха коммунистической системы Россия стремилась встроиться в расширяющийся Запад. При этом альтернативным сценарием была интеграция вокруг России в качестве исторического ядра Евразии всего постсоветского пространства.
События последних двух лет поставили крест на всех этих планах. Выяснилось, что Россия не может полностью интегрироваться в какую-либо часть света, поскольку для этого ей пришлось бы признать свое подчиненное положение по отношению к США или Китаю. Разумеется, оба эти варианта для нас неприемлемы — этому категорически препятствует наша «русская ДНК», поэтому России ничего не остается, кроме как плыть в море глобальной политики в одиночку. На самом деле в этом нет ничего плохого: чтобы перенимать передовые знания, технологии и практики, сейчас уже не обязательно становиться частью какой-либо системы (например, той же западной).
Поэтому выбор России — это сама Россия, которая вполне способна стать самодостаточной державой. Понимание этого факта особенно полезно на фоне явного нежелания наших ближайших союзников — от Белоруссии и Армении до Казахстана и Киргизии — следовать в фарватере российской политики на евразийском пространстве. При этом не следует надеяться на быстрый закат Запада: в течение нескольких десятилетий он останется наиболее мощным, передовым и привлекательным регионом мира.
Андрей Андреев: Наша страна слишком большая, чтобы полностью куда-то интегрироваться. Когда мы говорим о пресловутом русском выборе между Западом и Востоком, прежде всего должны понять, что подразумевать под этими терминами. Если под Востоком понимать географическое пространство от Стамбула до Токио, то Россия в силу исторических причин всегда была с ним мало связана, а примерно с начала XVIII века практически вообще не пересекалась. С этого времени все столкновения Российской империи с евразийским пространством были скорее реакцией на внешние вызовы. Например, присоединение Средней Азии во второй половине XIX века для России стало вынужденным шагом — ответом на экспансию Великобритании.
Поэтому условный «Большой Восток» нашу страну никогда всерьез не интересовал. Если говорить о противопоставлении Запада и Востока в подлинно историческом понимании, то более уместно вести речь о расколе на западное христианство Рима (католичество) и восточное христианство Византии (православие). Несмотря на многочисленные попытки его преодоления, этот разлом существует до сих пор. Россия — это последняя держава, которая пытается нести в себе византийское историческое наследие, и поворот на Восток для нее означает разворот к самой себе, потому что в культурно-историческом смысле нет иного Востока, кроме самой России.
Георгий Толорая: Того Востока, который присутствует в нашем политическом дискурсе, на самом деле не существует. В азиатских странах сейчас с изумлением наблюдают за кульбитами российской внешней политики и ее так называемым «поворотом на Восток».
Россия — это неотъемлемая часть европейской иудео-христианской цивилизации, хотя особенная и не вполне благополучная. Наша страна — своеобразный enfant terrible (франц. «несносный ребенок» — прим. «Ленты.ру») в семье европейских государств — именно так нас воспринимают и на Западе, и на Востоке. Российская цивилизация и культура не имеют ничего общего ни с конфуцианской и индуистской ментальностью, ни с ближневосточным образом жизни — это наши соседи, и не более того.
России нужно не на Восток поворачиваться, а решать свои проблемы с Западом. В то же время мы должны грамотно выстраивать свои отношения со стремительно развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом, который в перспективе претендует на мировое лидерство в экономической, технологической и военно-политической сфере. Было бы наивно думать, что после разрыва с Западом Россию примут на Востоке с распростертыми объятиями. Сегодня самая главная наша задача — суметь вписаться в сложный, быстро меняющийся мир.
Андреев: Споры о том, является ли Россия частью Запада или Востока, начались с противостояния западников и славянофилов в 30-е годы XIX века. В общественной мысли предыдущего XVIII века подобных категорий просто не существовало, хотя об особенностях русского национального характера стали говорить уже в эпоху Екатерины II.
Причиной ожесточенной полемики о месте России между Западом и Востоком в середине XIX века стал рост национального самосознания и поиск собственной идентичности. Это была эпоха становления национальных государств, которая не завершилась и поныне. У нас в России тоже была сформулирована собственная национальная идеология, которая наследовала средневековой традиции противостояния латинского Запада и православной Византии. Россия объявила себя преемницей Византийской империи, поэтому противоборство с Западом превратилось в фундамент русской национальной идеи.
Главная наша особенность — сочетание имперскости с национальной традицией. Россия так и не стала национальным государством, и неясно, нужно ли ей таковым становиться, поскольку любое национальное государство предусматривает наличие господствующего этноса.
Тренин: Российская империя, несмотря на отдельные ее негативные особенности, внесла большой вклад в мировую цивилизацию, но имперский период русской истории остался в прошлом. Сейчас Россия вполне самодостаточна в своих нынешних границах, но она нуждается в трансформации из сегодняшнего постсоветского состояния в полноценное национальное государство, основанное не на этническом, а на гражданственном принципе. Иными словами, это должно быть государство, где все россияне, независимо от национальной или религиозной принадлежности, считаются равноправными свободными гражданами.
Для этого России нужна современная национальная элита, которая у нас пока отсутствует. В том, что наша страна перестала быть империей и сверхдержавой, нет ничего ущербного: мы по-прежнему играем существенную роль в международных делах и способны отстаивать свои национальные интересы.
Толорая: Запад с его либеральной демократией — это уникальный феномен в мировой истории, своего рода нечаянное отклонение от ее магистрального пути. Я считаю, что возникновение в средневековой Европе общества, в центре которого стоит человек, счастливым образом изменило всю судьбу человеческой цивилизации.
Если говорить об особенностях восточного менталитета (речь идет прежде всего о Восточной Азии), то к ним относятся: приоритет интересов государства над интересами личности, строгая социальная иерархичность и беспрекословный авторитет старших по возрасту и должности, целеустремленность и дисциплина. Во всех этих обществах очень мало внимания уделяется вопросам духовности (в европейском смысле) — религия является скорее общественным институтом, чем средством самоидентификации личности. Большинство азиатов в нашем понимании атеисты: они проще относятся к вопросам жизни и смерти, больше внимания уделяют культу предков, чем спасению собственной души.
Азиатским обществам свойственна склонность к длительному монотонному труду, но им очень не хватает креативности. Любопытно, что сегодня многие современные азиатские фирмы зачастую нанимают на должности, где необходим творческий подход, русских или американских специалистов. Те придумывают новые продукты, а аборигены с упорством муравьев воплощают их идеи в жизнь.
Андреев: Конечно, наше общество сильно отличается от описанных выше народов с конфуцианской коллективистской ментальностью, и в этом главную роль играет вера. Христианство — единственная мировая религия, обращенная напрямую к личности человека, к его индивидуальности. Любой христианин в течение всей своей жизни решает вопросы только своего личного спасения, и эта изначальная атомизированность стала основой всей христианской цивилизации.
Наиболее сильно это воплотилось на Западе, который во многом выстроен на представлении о правилах и нормах совместного сосуществования миллионов таких индивидуумов. Если говорить о западных либеральных ценностях, то они являются продуктом длительного исторического развития и проистекают из нашего общего христианского наследия. По своей сути они просты и прагматичны, поскольку сформировались постепенно и стали результатом общественного компромисса, выстраданного в ходе многовековой ожесточенной борьбы. Неукоснительное соблюдение закона, приоритет образования, самоуправление и демократия — к этим незыблемым теперь ценностям Запад пришел не сразу, но именно они сформировали его в нынешнем виде.
Для России все вышеперечисленное до сих пор во многом в диковинку: она так и не определилась, нужно ли воспринимать эти ценности. Мы должны осознать, в чем сходимся и чем отличаемся от исторического Запада, с которым имеем общие христианские корни.
Тренин: Безусловно, Россия — это страна европейской культуры. Определяясь с восточным или западным вектором своей внешней политики, она ни в коем случае не изменяет своей идентичности: это проблема отношений с соседями, а не самовосприятия. На вопрос «кто мы?» ответ дан уже давно: Россия — страна восточноевропейской (но не западной) культурной традиции. И хотя у нас есть элементы других культур и традиций, все они давно и добровольно стали составной частью преобладающей универсальной русской культуры.