Каннибалы из глубинки и большая белая акула, редактор Хэмингуэя и Фицджеральда и даже, наконец, Дейенерис с темными волосами — кинопрокат на этой неделе полон причудливых и небанальных созданий, не все из которых, впрочем, заслуживают внимания. Подробнее — в обзоре «Ленты.ру».
Нэнси (Блейк Лайвли) никак не оправится от смерти матери — шок от безжалостности рака даже заставил ее отчислиться из медицинского. Чтобы почтить память покойной и понять что-то о себе самой, девушка едет на мексиканский курорт, который много для мамы значил: почти безлюдные пляжи, бесконечная линия горизонта, волны, идеальные для серфинга. Нэнси встает на доску — но идиллическим урокам умиротворения не суждено затянуться. Хруст, хлюп, крик, малиново-алое пятно в воде — и не состоявшийся медик окажется наедине с тем, что не менее жестоко, чем рак. Большой белой акулой.
Триллеры испанца Хауме Кольет-Серры редко могут похвастать особенно интересными сюжетами — вот и финал «Отмели», чья героиня более-менее обречена выйти из схватки с хищником в относительной сохранности, неизбежно угадывается заранее. Но качество кино как таковое, к счастью, далеко не всегда сводится к оригинальности той точки «Б», к которой движется, — и Кольет-Серра раз за разом доказывает, что часто куда важнее оказывается сама механика этого движения. Мало кто в современном Голливуде умеет так дерзко и интригующе выстраивать саспенс отдельных эпизодов — и заставляет вжиматься в кресло от переживания, даже когда прекрасно знаешь, к чему все это действо придет. Испанцу трижды удавался этот трюк с участием Лиама Нисона («Неизвестный», «Воздушный маршал», «Ночной беглец») — стоит ли удивляться, что заменив похмельного ирландца на эргономичную Блейк Лайвли и акулу-людоеда, он добивается не меньшего напряжения зрительских нервов? Что же до развязок, то они стабильно разочаровывают по одной простой причине: мы просто не хотим, чтобы фильмы Кольет-Серры кончались.
Нью-Йорк, 1929 год. В опрятный офис известного редактора Максвелла Перкинса (Колин Ферт), дрожа как лист, входит молодой, нервный литератор — которому уже отказали в публикации, похоже, все американские издатели. Писателя зовут Томас Вулф (Джуд Лоу), и он уверен, что его вновь ждет от ворот поворот. Но Перкинс не самый обычный редактор — именно он открыл миру таланты Хэмингуэя и Фицджеральда. Обнаруживает дарование, причем незаурядное, он и в том невротике-графомане. Вскоре роман Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» попадет на прилавки книжного — а Вулф и Перкинс начнут усиленно редактировать гигантский фолиант под названием «О времени и реке». Причем они возьмутся за это с таким усердием, что понервничать придется уже женщинам двух буквоедов — жене Перкинса (Лора Линни) и замужней любовнице Вулфа (Николь Кидман).
Редакторской профессии — прямо скажем, одной из наименее кинематографичных из всех, какие знакомы работающему человечеству, — настолько редко посвящают фильмы, что «Гения» так и тянет восславить хотя бы из профессиональной солидарности. Увы, дебютирующий им в режиссуре Грандадж делает все, чтобы поначалу большой запас зрительского доверия к финалу просто-напросто иссяк. «Гений» берется показать поэтику не самого благодарного труда — но изображает его банальными сценами вроде «Ферт и Лоу курят на платформе вокзала — и вычеркивают лишнее», «Ферт и Лоу пробиваются через толпу прохожих — и вычеркивают лишнее», «Ферт и Лоу выпивают в баре — и вычеркивают, вычеркивают, вычеркивают». Грандадж первым же титром заявляет свой фильм как реальную историю — но при этом не стесняется трансформировать для удобства своего рассказа исторические факты. В итоге сюжет его фильма расплывается вслед за формой, хватаясь то за одну соломинку, то за другую, а то и вовсе надеясь исключительно на неизменную эффектность присутствия в кадре Николь Кидман. Такой подход неизбежно упрощает как суть редакторской профессии или мощь литературного слова, так и самих персонажей. И Перкинс, и Вулф действительно были гениями, масштабными фигурами — кино же о них у Грандаджа получилось посредственное.
Луиза Кларк (Эмилия Кларк, она же Мать драконов из «Игры престолов») ни разу не выезжала за пределы своего захолустного городка в английской глубинке — и, строго говоря, не видит в этом ничего страшного. Работа официанткой, бедная, но дружная семья, спортивный бойфренд по имени Патрик (Мэттью Льюис, выросший Невилл Долгопупс из «Гарри Поттера»), который мог бы, конечно, уделять больше внимания ей, а не пробежкам и тренажерам, — но, в общем, грех жаловаться. Однако жизнь в зоне комфорта не может быть вечной — и когда Луизу уволят из кафе, ей придется вновь выйти на биржу труда. Там, правда, везучую девушку ждет будто бы для нее созданная вакансия — сиделки при парализованном ниже шеи сыне местных миллионеров Трэйноров (Сэм Клафлин). Плейбой и экстремал после ДТП прикован к инвалидному креслу — и больше всего на свете хочет умереть.
Поклонникам жанра романтической комедии (с акцентом на слове «романтический») в последние годы обычно приходится довольствоваться малым — фильмами, когда приходится закрывать глаза то на совсем уже предсказуемые сюжеты, то на скромный и проходной кастинг, то на тотальное отсутствие у автора чувства юмора. «До встречи с тобой» как минимум не страдает ни одной из этих проблем — что уже ставит экранизацию бестселлера Джоджо Мойес уровнем выше поделок вроде «Одного дня» или «P.S. Я тебя люблю». Да, режиссер Теа Шеррок, конечно, прибегнет к притяжению противоположностей — наивной деревенской простушки и повидавшего мир страдальца — и, конечно, преподаст героям «важные жизненные уроки». Но и то, и другое здесь с лихвой искупается не надоедающим аттракционом длиной в целый фильм — опытом по нормализации актрисы, которая всему миру известна в образе, не имеющем ничего общего с нормой. Мало того что Эмилия Кларк здесь щеголяет натуральным цветом волос — она еще и последовательно (и удачно) обживает амплуа неуклюжей, комичной, идиотски одетой романтической героини, понятия не имеющей, как вести себя при столкновении с настоящей романтикой.
Северное побережье Франции, начало ХХ века, лето. Среди тусклых, одновременно божественных и богооставленных местных пейзажей копошатся приехавшие из столиц отдыхающие — а также никогда не знавшие другой жизни местные, карикатурные буржуа — и не менее смехотворные люмпены. А еще болтается с места на место, спотыкаясь и чертыхаясь, парочка горе-детективов, толстый и тонкий: в округе один за другим пропадают туристы, и эти исчезновения должен же кто-то расследовать. У сыщиков, впрочем, нет ни одной догадки — в отличие от зрителя: ему режиссер Брюно Дюмон уже на десятой минуте сообщит, что заезжие гости буквально идут на корм. Полакомиться человечинкой очень любят Брефоры, нищее семейство, в свободное от каннибализма время ловящее мидий и занимающееся паромной переправой. Гастрономическая тайна оказывается под угрозой, когда старший сын Брефоров, детина по кличке Малут, втюрится в красавицу Билли, племянницу обитающих по соседству (но на другом конце социальной лестницы) буржуа ван Петегемов. У богатых, однако, свои патологии.
Неизменно снимающий в окрестностях родного Нор-Па-де-Кале француз Брюно Дюмон, вообще-то, сделал себе имя на медленных и глубокомысленных артхаусных драмах о соседстве божественного и чудовищного, гениального и людоедского — чему часто приходится уживаться в шкуре одного, неизменно жалкого человека. Но пару лет назад с мини-сериалом «Малыш Кенкен» Дюмон вдруг, сохранив тему, сделал, что называется, поворот на 180 градусов — от пущего трагизма к лютой, безудержной, адской комедии на квазидетективные сюжеты. Сохраняется этот новый режиссерский облик и в ленте «В тихом омуте» — даже хотя от детективной интриги, с которой будто бы начинается фильм, здесь быстро остаются обглоданные рожки да ножки. Их место занимает кино странное — и по-своему грандиозное, двухчасовое испытание зрительского терпения посредством приемов, более знакомых не по фестивальному репертуару, но по приснопамятным телепрограммам «6 кадров» и «Каламбур»: толстые персонажи обречены комично падать, глупых, скорее всего, съедят, влюбленных — унизят. Надо понимать, что свою смехопанораму Дюмон доводит до предела и даже дальше — пока каждый зритель не осознает, что здесь и богатые, и бедные не только одинаково испорчены и одинаково отвратительны, но и одинаково заслуживают сочувствия: все ходим под одной луной, все хотим быть поближе к богу. Все можем рассчитывать в лучшем случае на полет с крыши.