Если верить фильмам, дебютирующим в прокате в ближайшие выходные, прошлое человечества было мрачным («Сила воли»), а будущее окажется бесчувственным («Равные»). Не радует и настоящее, где Европу сотрясает кризис миграционный («Море в огне»), а ее обитателей — экзистенциальный. Подробнее — в обзоре «Ленты.ру».
Будущее наступило, но обрадоваться этому некому: человечество выжило, запретив себе чувства — любые. Судьба единожды возбудившихся незавидна: они от отчаяния либо кончают с собой, либо объявляются пораженными вирусом SOS (то есть «синдром общественной сознательности») и выпиливаются из социума пожизненной ссылкой в Нору. Так что когда дизайнер спекулятивного нон-фикшна (что бы это ни значило) Сайлас (Николас Холт) вдруг начнет краснеть при встрече со сценаристом фичеров по имени Найя (Кристен Стюарт), первым делом ему станет страшно.
Свою нехитрую, во всех смыслах шитую белыми нитками антиутопическую конструкцию «Равные» выстраивают с такой серьезностью — идеально стерильный дизайн интерьеров, загробные лица в кадре и скорбные оркестровки за ним, камера в глубокомысленном расфокусе — что буквально напрашиваются на саркастичное недоверие. Как человечество размножается без секса? Занимается ли хоть кто-то в этом бледном мире чем-то, кроме пропаганды бесчувствия и целибата? Обязательно ли фильму об обществе победившей скуки обходиться без единого проявления чувства юмора (как демонстрирует «Альфавиль» Годара — нет)? Пробуждение чувств фильм изображает достаточно искренне и подробно — другое дело, что высокопарный футуристический антураж так и не оказывается ничем, кроме красивых декораций. Для антиутопии о коммуне под названием «Коллектив "Равные"» фатально лишены хоть какого-то интереса к человеческим коллективам. Хватает историй и фильмов, которым удается эффектно работать в режиме «Оруэлл-лайт», но это уже совсем обезжиренная версия.
Сонные будни итальянского острова Лампедуза. Шебутной пацан Самуэле учит друга выбирать правильную ветку для рогатки. Рыбаки пережидают непогоду, не рискуя выходить в шторм. Пенсионерка звонит на радио, чтобы заказать для мужа классическую сицилийскую песню «Море в огне». Море тем временем горит почти в буквальном смысле слова, пожирая сотни жизней беженцев, которым Лампедуза служит перевалочным пунктом на пути в Европу.
Джанфранко Рози в своем мудром, преисполненном гуманизма документальном портрете Лампедузы, так много времени уделяет Самуэле, его родным и соседям, другим местным жителям, что сцены с пробирающимися на остров беженцами в его фильм тоже будто бы просачиваются — хроники спасений на воде, учета в центрах временного размещения, а то и вовсе обнаружения в трюмах утлых суденышек десятков трупов здесь вовсе не центральные. В этом, впрочем, и смысл (и именно за это, кажется, Рози получил «Золотого медведя» в Берлине) — будто бы приехавший снимать миграционный кризис режиссер на деле не хочет делить своих персонажей на более или менее важных, не торопится оказывать кому-то особенный прием. В его системе координат одинаково значимы и те, кто поколениями живет на Лампедузе, погруженной в размеренную, от отцов к сыну передающуюся провинциальную жизнь, и те, кого прогоняют через этот клочок суши между Африкой и Сицилией судьба и лишения. Это равноправие в рамках отдельно взятого фильма работает — на контрасте с обыденной, домашней жизнью местных трагедия беженцев, свои дома вынужденных оставить, ощущается только сокрушительнее.
Филиппу Марсу (Франсуа Дамиенс) 49 — и кризис среднего возраста, похоже, не только настиг этого незлобивого, тихого айтишника, но и грозит потопить его с головой. По ночам Марсу снится, что он, будто героиня «Гравитации», изолирован в открытом космосе, наяву же ему и вовсе являются покойные родители — на том свете, по их словам, все хорошо, а вот за растерянного сына тревожно. Беспокоит состояние героя и его собственных детей-тинейджеров — тем более что им, бурно переживающим переходный возраст (через веганство, зубрежку ли или первые сексуальные опыты), от него никакой нормальной родительской опоры не дождаться. Это унылое прозябание на планете Марс закончится, когда Филиппа пересадят на работе — к шарахнутому пассионарию Жерому. Вскоре усилиями нового соседа Марс останется без уха, а в его жизни начнется веселая канитель, включающая карательную психиатрию, боевой веганский активизм и огурец в эфире новостей из Европарламента, которые ведет давно сбежавшая от Марса жена.
На фоне сардонических в отношении европейского обывательского быта трагикомедий «Лемминг» и «Гарри — друг, который желает вам добра», новый фильм француза Доминика Молля кажется шагом в направлении человеколюбия — но надо понимать, какой автор его совершает. Там, где другие режиссеры, повествуя о маленьких людях, вписывают тех в большую историю (или и вовсе Историю), Молль отдает себе отчет — и недвусмысленно сообщает об этом зрителю — что никаких подлинных перемен судьбы его персонажам не светит. Бунт против не интересующегося заботами простого человека мироустройства обречен быть карикатурным, а утешение героев — временным. Что, однако, по версии Молля, повод не посыпать голову пеплом, а посмеяться над собой (а также концлагерями, веганами, рождением и смертью) — ну, или набраться силы воли спровоцировать появление в новостях огурца.
Джесси Оуэнс (Стефан Джеймс) очень быстро бегает и далеко прыгает в длину — чего в Америке 1930-х чернокожему спортсмену достаточно, чтобы получить стипендию университета Огайо, но не настолько, чтобы избавиться от то и дело звучащего в его адрес слова на букву Н. Оуэнс злится — но у него хороший тренер (Джейсон Судейкис), и он научит Джесси отвлекаться от внешних факторов, да так, что тот немедленно превратится в лучшего легкоатлета страны. После чего приедет на Олимпиаду 1936-го в Берлин, завоюет четыре золотых медали, выставит на посмешище гордость арийского спорта и взбесит Гитлера, который откажется жать чернокожему чемпиону руку. Ну и по мелочи: очарует Лени Рифеншталь (Карис ван Хаутен), заслужит прием у Рузвельта, станет национальным героем.
В фильмах, пытающихся прославлять чей-то исторический подвиг (а успех Оуэнса в Берлине — это, конечно, именно он), самих по себе нет ничего плохого. Другое дело, когда в гонке за доходчивостью такое кино идет на упрощения исторических фактов и персон — и, как в случае с «Силой воли», такие упрощения высасывают из фильма весь драматический заряд. Да, «Сила воли» в меру напряженно снимает спортивные эпизоды (но до собственно Олимпиады нужно высидеть еще полтора часа экранного времени) и относительно эффектно нагнетает пафос вокруг соревнования Оуэнса с нацистским даже не спортом, но идеологией. Но что если бы фильм Хопкинса не постеснялся усложнить образ той же Рифеншталь, предстающей здесь последней правдорубкой Рейха? Если бы не повторял расхожую легенду, а все же показал встречу Оуэнса с Гитлером, фото которой спортсмен шутки ради бравировал до конца жизни? А если бы не сглаживал кошмар сегрегации сердечной дружбой чернокожего героя с белым тренером? Получилось бы кино, как минимум более сложное и правдивое — вот только для него бы действительно понадобилась сила воли.