Сэр Мэтью Борн (ровно два месяца назад принц Чарльз посвятил его в рыцари) — английский хореограф, влюбленный в голливудское кино, едкий шутник и изобретательный выдумщик. Свое «Лебединое озеро», в котором принц (конечно, не Чарльз) мечтал не о хрупкой принцессе, а о здоровенном мускулистом лебеде, он сочинил в 1995 году для своей труппы Adventures in Motion Pictures. Запись того спектакля в тот же год добралась до России — балетоманы передавали VHS друг другу с извиняющимися улыбками («вот, мол, что извращенцы придумали»), но смотрели взахлеб. После этого труппа Борна не раз приезжала к нам на гастроли — и, помнится, когда «Лебединое озеро» показывали в Москве, толпа чуть не вынесла двери Художественного театра, предоставившего гастролерам площадку. Теперь трансляции трех спектаклей Борна — и «Лебединое» с уже новым составом исполнителей в том числе — можно увидеть в июле и в августе в тридцати городах России — от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Показывать эти возмутительные, трагические и смешные балеты взялись те кинотеатры, что регулярно демонстрируют спектакли «Метрополитен-опера» из Нью-Йорка и Большого театра из Москвы.
Знаете, что в этом «Лебедином» самое удивительное? То, что хотя хореограф изрядно порезал партитуру Петра Ильича Чайковского, у него вышел самый точный спектакль из всех, созданных за его историю. Мы все знаем о непростой личной жизни композитора — и его печаль, всплески его влюбленности, страх общественного мнения и преодоление страха прочитываются в музыке запросто, они вовсе не зашифрованы. Меж тем хореографы — его современники (от честного ремесленника Вацлава Рейзингера, которому досталась честь выпуска мировой премьеры, до гениев Мариуса Петипа и Льва Иванова, сотворивших тот спектакль, что знаком и нам) воспринимали «Лебединое» как сказку — и так его и ставили. Мэтью Борн вытащил из знакомой партитуры смущение, отчаяние, насмешку над собой, дикую надежду — и поставил первоклассные танцы.
Принц томится во дворце? Да-да, томится. В спектакле Борна очень понятно почему: жизнь этого принца, явно нашего современника, — представительская работа. Открытие выставок, пожимание рук, инспекция почетного караула. Поход в театр на премьеру (и тут Борном сотворена преуморительная пародия на модные аутентичные спектакли). И все время — держать осанку, задирать подбородок, не позволять никому понять, что у тебя творится на душе. А для того, чтобы сбросить напряжение, — ночной визит инкогнито в портовый кабак; когда и там становится тошно, приходит простая мысль «а не удавиться ли мне?» И уже решившись и написав предсмертную записку, принц вдруг встречает Лебедя.
Тут — тот переход от обыденности к мечте, что так захватывает у Чайковского. Только что все было очень понятно и узнаваемо: и простодушная спутница принца в театре, слишком громко разворачивающая конфетки во время действия, и моряки, азартно разглядывающие шлюх в кабаке. А тут — непонятно кто: белые пушистые штаны, голая грудь, странные прыжки и вызывающий взгляд на принца. Лебедь? ОК, лебедь. Быть может — танцовщик Королевского балета, вышедший ночью искать развлечений во всем известный парк. А может быть — и правда оборотень, к которому вскоре присоединяется когорта таких же парней в меховых штанах — наглых, красивых и беспощадных.
И «белая картина», как зовут этот кусок спектакля в традиционной постановке, так же, как и у Петипа с Ивановым, становится поэмой о надежде на свободу. Там Одетта находила шанс расстаться с птичьим обликом (она ведь была заколдована злым волшебником), здесь принц обретает возможность быть собой — и у Борна то торжество, то обретенное счастье, что есть в музыке, выплескивается с утроенной силой.
Ну конечно, кончится все плохо. С финалом «Лебединого озера» постановщики в нашей стране мучаются многие десятилетия; изначально предполагалось, что и принц, и Одетта погибают в сражении со злым колдуном, но воссоединяются за гранью земной реальности. В Советском Союзе от постановщиков, редактировавших спектакль Петипа и Иванова, требовали хеппи-энда (добро должно побеждать здесь, а не в каком-то загробном мире) — таковой и остался во многих версиях, бытующих в России. Борн и в этом следует Чайковскому, а не привычкам наших театров — и да, никто не упрекнет дам, если они в финале заплачут. Впрочем, сначала нахохотавшись, глядя на современных гостей королевского бала и одолевающих их папарацци.
А вот на The Car Man рыдать вряд ли кто соберется — здесь все жестче и беспощадней. Спектакль на музыку Бизе недаром называется не в честь вовсе отсутствующей здесь роковой цыганки (он был бы тогда Carmen) , а в честь дальнобойщика, что заваривает страшную смуту в провинциальном американском городке. Борн, обожающий не только голливудское кино, но и мюзиклы, в The Car Man скрещивает две эти традиции (в сюжет подмешан мотив из «Почтальон всегда звонит дважды») — и Бизе оказывается чрезвычайно удобным композитором для такой работы. В третьем же балете, что выбран для трансляции — «Спящая красавица», — Борн соединяет старинную балетную сказку с мотивами «исторических» сериалов BBC (вроде «Аббатства Даунтон») и современными мифами о вампирах; получается трогательная, страшноватая и в итоге все-таки счастливая сказка.
Все трансляции идут под строгим грифом «18+» — и это, кажется, первый случай таких ограничений на балетных показах. Герои Борна, максимум позволяющие себе снять рубашку, сильно бы удивились; возможно, в какую-то часть аудитории этот гриф вселит неоправданные надежды. Впрочем, Лебедь посмотрит на принца и ухмыльнется; и одна эта захватывающая улыбка может объяснить столь строгий запрет.