Режиссер Эмир Кустурица только что провел в своей деревне Кустендорф фестиваль русской классической музыки «Большой» — и почти закончил картину «По Млечному Пути» с Моникой Беллуччи в главной роли. Правда, как выяснила «Лента.ру», серб предпочитает говорить о чем угодно, кроме нового фильма — слишком суеверен.
«Лента.ру»: Чем «Большой» отличается от всех остальных фестивалей?
Кустурица: Его главное отличие — само это место, деревня Кустендорф, изолированная от всего мира, словно остров. Нигде больше такого нет. Вообще, трудно поверить самому до сих пор — здесь было чистое поле, буквально стог сена на холме, а теперь сюда во время «Большого» уже в четвертый раз приезжает от 300 до 500 человек, которые пытаются показать лучшее, на что способны, в классическом искусстве, классической музыке — причем русской классической музыке. Эта деревня — мой «Фицкарральдо», корабль, который я, как герой фильма Вернера Херцога, решил перетащить через гору.
Фестиваль должен служить связующим звеном между Россией и Сербией?
Россией и Европой! Сербия — это юго-восточная Европа, хотя она пока и не входит в Европейский союз, и надеюсь, не войдет. Чтобы быть частью Европы, не нужно состоять в ЕС. Румыны стали большими европейцами, вступив в ЕС? Вообще, судьба самого Евросоюза сейчас не очень-то лучезарна, так что Сербии не стоит спешить с решением. Я убежден, что эхо фестиваля слышно далеко за пределами наших двух стран. Ну а то, что они давно исторически связаны, вообще не обсуждается. Царь Николай II даже вступил в Первую мировую войну, потому что Сербия была атакована!
Связь, наверное, более древняя.
Конечно, мы были соединены и раньше — общей историей, общей верой, очень похожими языками. Сербов в Европе иногда называют маленькими русскими. То, что российское влияние на Европу из-за внешних факторов уменьшалось в последние годы, сказывалось и на Сербии. Теперь, после Brexit, все должно немного измениться — потому что англичане больше не входят в ЕС, а именно они противостояли усилению России. Сербия всегда была в промежуточном положении — мы и близки России, и часто в сложной ситуации отдалялись друг от друга. Как, например, когда Тито отверг союз со Сталиным. А если заглянуть еще глубже в историю, то окажется, что уже в XII веке сербы выступали вместе с варягами против Византии. А когда к власти пришел царь Милутин, то, наоборот, выбрал сторону Византии. Святой Сава, важнейшая фигура в нашей истории, говорил, что судьба Сербии — быть не с Востоком и не с Западом, а служить посредником между ними, и до сих пор такую позицию мы и занимаем. Сербия всегда стремилась быть нейтральной. И сейчас тоже — на мой вкус, даже слишком нейтральной.
Вообще, ваши ориентиры как режиссера и человека искусства изменились с того момента, как вы только пришли в кино?
Я по-прежнему верю в слова Достоевского, что красота спасет мир. Беда в том, что современный мир настроен против подлинной красоты. Человечество словно стремится к примитивным языческим сборищам: пост-рок-н-ролл, пост-техно, все «пост». И я верю, что антитезой станут новые открытия в кино, музыке, литературе, искусстве — только они могут спасти нас от того, чтобы не скатиться в животное состояние. Без культуры нас ждет судьба, еще более страшная и дикая, чем две тысячи лет назад — потому что механизмов разрушения теперь больше и они изощреннее. Только культура, ее символы в разные эпохи в самых разных местах могут свидетельствовать о том, что мы принадлежим к великой цивилизации. Если мы не будем об этом вспоминать, то Европу ждет то же, что сейчас происходит с Ираком и Сирией. Когда говорят об ИГИЛ (запрещена в России — прим. «Ленты.ру»), то забывают, что Ирак подвергся бомбежкам и оккупации без всякой на то причины, из-за лжи, которой все поверили. А теперь это рассадник терроризма, обрушивающегося прежде всего на христиан. Запад, как мне кажется, реагирует очень ограниченно — хотя бы потому что он представляет собой уже не столько христианскую, сколько языческую, даже сектантскую культуру, а не ту великую цивилизацию, на плечах которой мы стоим и которая дает нам возможность веры. А истоки того разрушения, что сейчас происходит с Европой — в Ницце, до этого в Париже, Брюсселе — нужно искать не только в исламе, но и в истории. Эти атавистические чудовищные атаки — прямое следствие действий западных политиков в последние 50 лет.
Финансовые потоки и борьба за власть в самих проблемных регионах тоже многое определяют.
Возможно. В этом, кстати, сейчас проблема России — ее власть пытается контролировать и финансовые потоки, и частную жизнь общества. Примерно то же самое происходило в Югославии в 90-е, и по иронии, Путина демонизируют сейчас так же, как в свое время Милошевича. Это абсолютно неприемлемо — потому что Россия намного сильнее, чем Югославия, и заслуживает другого подхода. Но все это пропаганда. Мы сейчас вновь и вновь убеждаемся, что пропаганда — основной инструмент этой цивилизации.
Задача «Большого» — это…
Сводить в одном месте студентов музыкальных школ и консерваторий и состоявшихся музыкантов — и находить новые таланты, которым в дальнейшем будет проще в мире, вообще-то не очень дружелюбном для молодых артистов. Мир становится цифровым, не вполне ясно, какое место займет в нем искусство и где будет та сцена для самовыражения, которая так необходима. Для кино это еще более сложная проблема, чем для музыки, но так или иначе: если молодой пианист получит возможность увидеть и услышать Мацуева или Мажара, а скрипач — Неманью Радуловича, понять, как те отдают себя искусству, то в дальнейшем им будет намного проще. Фестиваль и «Газпром нефть», помогающая нам, хотят продвигать идею о том, что классическое искусство может быть полезным и важным в современном мире, и хотят расширять область влияния этого искусства, которая на Балканах, например, остается очень узкой.
Все прекрасно знают о вашей любви к панку, рок-н-роллу, фолку. В чем корни вашего интереса к классической музыке?
Я полюбил и узнал классику еще очень молодым, а многих великих русских композиторов по-настоящему открыл для себя, когда учился в Праге. Убежден, что вся современная музыка вышла именно из классической. Все на чем строится рок-н-ролл, да что угодно современное, можно услышать в мелодиях Чайковского или Рахманинова, других великих композиторов. И мне кажется абсолютно неприемлемым, чтобы здесь, в Кустендорфе, играли рок-группы, звучало что-то шумное и яростное. Здесь же заповедник, где живет множество самых разных животных, и только классическая музыка вступает в настоящую гармонию с этим местом, создает правильное эхо, которое раздается в этих холмах. Я нормально отношусь к современной музыке, но она как феномен по-прежнему очень размыта. Еще 25 лет назад рок умирал. А классика пережила уже столько всего и переживет еще очень многое.
Почему здесь звучит прежде всего русская музыка?
Потому что русский романтизм, русские композиторы, как мне кажется, наиболее близки нашему времени, нам самим. Россия, как я уже говорил, переживает сложный период — и мне кажется, вам нужно напоминать миру о своей великой культуре, которая может резонировать в самых разных, в том числе очень далеких от России местах. Например, здесь, в Сербии.
Чем был определен выбор фильмов для программы кинопоказов — «Баллада о солдате» Павла Чухрая и «Раба любви» Никиты Михалкова?
Я хотел, опять же, напомнить и русским гостям фестиваля о великих достижениях их кинематографа. Знаете, каждый раз, когда я бываю в России, особенно в Москве, у меня возникает странное чувство — я вижу, что всюду, где побывал, призывая к переменам, мистер Джордж Сорос, люди начали забывать о ценностях, которые у них были, начали даже презирать самих себя. Михалков — один из фундаментов европейской режиссуры. А если поспрашивать прохожих в Москве, у всех будет разное о его фильмах мнение — а ведь речь о том, что уже признано классикой, уже определило киноискусство всей Европы. Оба этих фильма вошли в историю европейского кино и повлияли на нее.
Вы говорили, что собираетесь снять фильм в России. По-прежнему хотите экранизировать Достоевского?
Надеюсь! Через Достоевского, через весь багаж традиции, который несут его произведения, мы можем лучше передать и понять суть православия, суть морали как таковой. Достоевский — один из самых серьезных философов среди всех писателей в истории. Если я сниму что-то в России, то это необязательно будет экранизация Достоевского, но это кино должно думать на те же темы, что поднимает, например, «Преступление и наказание», и должно пытаться показать, как они отражаются в жизни современных россиян.
Как обстоят дела с фильмом «По Млечному Пути» с Моникой Беллуччи, над которым вы работаете последние три года?
Я заканчиваю работу со звуком, и уже скоро фильм будет готов — и показан на одном из крупнейших европейских фестивалей.
Не хочется вновь поднимать тему скандала с невключением в программу Каннского фестиваля…
Да, все, что писали, — абсолютная ложь. Работа над этим фильмом все еще идет — и директор Каннского фестиваля Тьерри Фремо справляется о ее ходе все последние два года. Он прекрасно знает, что фильм был еще не готов. Если бы какой-то фестиваль и отказал мне, то из-за качества кино, а не из-за дружбы с Путиным, как писали. Так что давайте забудем об этом дурацком эпизоде, еще одном дурацком эпизоде в моей жизни.
Чего нам ждать от фильма?
Вот этого я не могу сказать, пока «По Млечному Пути» не выйдет на экраны — не хочу как-то влиять на впечатления зрителей. Ждите еще один фильм Кустурицы!